Пэлем Вудхауз - Положитесь на Псмита
III
Но где получить этот завтрак? Впрочем, этот вопрос недолго его затруднял: он тотчас отверг большие, шумные, переполненные рестораны в окрестностях Пикадилли-Серкус. После утра в обществе Евы Халлидей и молодого человека, который разгуливал по Лондону, прося встречных украсть колье его тетки, необходимо было выбрать место, где он мог бы спокойно посидеть и подумать. Любые блюда, которые ему предстояло вкусить, вкушать следовало в безмятежной, если не сказать монастырской, обстановке, не загрязненной присутствием скрипача-солиста, не щадящего смычка, и оркестра, в лексиконе которого слово «пиано» не значится. Вывод напрашивался сам собой: в каком-нибудь клубе.
Отец Псмита, убежденный завсегдатай клубов, на вершине своего благоденствия записал сына в несколько таких учреждений, и, хотя настали скудные годы, он еще оставался членом шести — во всяком случае, до Нового года и новых взносов. Клубы эти варьировались от «Трутней», заведомо легкомысленного, до «Старейших консерваторов», безупречно чинного. Почти немедленно Псмит пришел к выводу, что этот последний словно бы нарочно создан для его настроения.
Все, кому знаком интерьер «Старейших консерваторов», безоговорочно одобрили бы такой выбор. В Лондоне нет более подходящего приюта для человека, желающего в процессе ублаготворения утробы превосходно приготовленной пищей неторопливо исследовать свою душу. У «Трутней», бесспорно, тоже кормят не дурно, но там Юность справляет вечный карнавал, и размышления серьезного человека, занятого исследованием своей души, в любую секунду могут быть прерваны хлебной горбушкой, метко брошенной остроумцем за соседним столиком. У «Старейших консерваторов» подобные ужасы немыслимы. Клуб «Старейших консерваторов» имеет шесть тысяч сто одиннадцать членов. Некоторые из этих шести тысяч ста одиннадцати более респектабельны, чем другие, но респектабельны они все — от старожилов вроде лорда Эмсуорта, который вступил в клуб в 1888 году, до принятых на последнем заседании правления. Это лысые почтенные мужи, и мнится, что они немедля отбудут в Сити, дабы председательствовать на совещании директоров, или же только что прибыли, посовещавшись на Даунинг-стрит с премьер-министром о возможных результатах приближающихся дополнительных выборов в Малом Уобсли.
С тихим достоинством, искупавшим некоторый излишек молодости, неуместный в этом оплоте зрелой солидности, Псмит поднялся по ступеням, прошествовал сквозь двери, услужливо распахнутые перед ним двумя сановниками в ливреях, и направился в кофейный зал. Там он выбрал столик в центре, заказал простой вкусный завтрак и предался размышлениям о Еве Халлидей. Она, как он признался своему юному другу мистеру Уолдервику, произвела на него неизгладимое впечатление. Он с трудом оторвался от грез наяву, чтобы побороться с бараньей котлетой, но тут в его орбиту вторглось постороннее тело и сильно ударилось о столик. Подняв глаза, он узрел долговязого, тощего, пожилого джентльмена с приятно-рассеянным лицом, который тотчас рассыпался в извинениях.
— Любезный сэр, я крайне сожалею. Надеюсь, я не причинил никакого ущерба?
— Ни малейшего, — учтиво ответил Псмит.
— Дело в том, что я куда-то подевал мое пенсне. А без него я слеп как крот. Не вижу, куда иду.
Видневшийся за плечом пожилого джентльмена мрачного облика молодой человек с длинными растрепанными волосами выразительно покашлял. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу и, казалось, не мог дождаться завершения этого эпизода, чтобы двинуться дальше. Видимо, весьма темпераментный молодой человек. Лицо у него было угрюмо-обиженное.
При звуке кашля пожилой джентльмен рассеянно вздрогнул.
— Э? — сказал он, словно в ответ на какие-то слова. — Да-да, совершенно верно, совершенно верно, мой дорогой. Стоять и болтать не следует, нет, не следует, э? Но я должен был извиниться. Чуть было не опрокинул столик этого джентльмена. Не вижу без пенсне, куда иду. Слеп как крот. Э? Что? Совершенно верно. Совершенно верно.
Он бодро побрел дальше, но лицо его спутника хранило выражение угрюмой отрешенности. Псмит с интересом смотрел им вслед.
— Вы не скажете, — спросил он у официанта, который готовился подкрепить его картофелем, — кто это?
Официант проследил направление его взгляда.
— Молодого джентльмена, сэр, я не знаю. Наверное, гость. А пожилой джентльмен — это граф Эмсуорт. Живет у себя в поместье и в клубе бывает редко. Говорят, очень рассеянный джентльмен. Картофеля, сэр?
— Благодарю вас, — сказал Псмит. Официант отошел, но тут же вернулся.
— Я поглядел в книге записей гостей, сэр. Джентльмена, который завтракает с лордом Эмсуортом, зовут Ролстон Мактодд.
— Очень вам благодарен. Сожалею, что затруднил вас. — Нисколько, сэр.
Псмит вновь принялся за котлету.
IV
Угрюмый вид молодого человека, сопровождавшего лорда Эмсуорта в блужданиях по кофейному залу, весьма точно выражал чувства, обуревавшие его уязвленную душу. Ролстон Мактодд, могучий молодой певец Саскатуна («Проникает в глубины человеческих эмоций и вносит новую ноту» — «Монреаль стар». «Увлекательнейшее чтение» — «Ипсиланти геральд»), не получал от завтрака ни малейшего удовольствия. Приятное ощущение собственной важности, вызванное тем обстоятельством, что впервые в жизни он якшался с подлинным графом, через десять минут, проведенных в обществе его гостеприимного хозяина, перешло в смесь отчаяния с раздражением, и чувства эти продолжали нарастать с каждым глотком. Не будет преувеличением сказать, что к тому времени, когда подали рыбу, Мактодд, несомненно, облегчил бы душу, схвати он масленку и опусти ее вместе с маслом на лысину его сиятельства.
Темпераментным молодым человеком был Ролстон Мактодд. Он желал находиться в центре картины, излагать свои взгляды перед покорной аудиторией, почтительно и с интересом ему внимающей. Но на протяжении только что завершившейся трапезы ни единое из этих вполне законных требований удовлетворено не было. С первой же секунды лорд Эмсуорт завладел разговором и с мягкой блеющей настойчивостью оборонял его от всех посягательств. Пять раз Мактодду почти удавалось запустить одну из лучших своих острот — но для того лишь, чтобы ее смел со своего пути бурный поток рассуждений о штокрозах. На шестой раз ему все-таки удалось представить ее в полном блеске, но сидевший напротив старый осел перемахнул через нее, как через барьер, и понесся галопом дальше перечислять умственные и нравственные дефекты исчадия по имени Ангус Макаллистер, приходящегося ему старшим садовником или чем-то еще в том же духе. Хотя мистер Мактодд любил поесть и обычно ценил хорошую кухню, этот завтрак превращался у него во рту в полынь и желчь, и несколько минут спустя в кресло у окна нижней курительной, насупившись, рухнул весьма обозленный и изнемогающий певец Саскатуна. Короче говоря, мы знакомим читателя с мистером Мактоддом в то мгновение, когда он приближается к точке закипания. Еще один-два повода для раздражения — и только Богу известно, что он способен натворить. Пока же он только откидывается на спинку кресла и свирепо супится. Однако в нем теплится надежда, что ему может принести облегчение сигара, и он ждет, когда ее ему предложат.
Граф Эмсуорт не замечал его насупленного лица. Собственно говоря, он практически не видел Мактодда, начиная с минуты своего прибытия в клуб, когда некто — судя по голосу, старший швейцар — сообщил ему, что его ждет джентльмен, и подвел к бесформенному пятну, которое назвалось приглашенным гостем. Потеря пенсне оказала обычное воздействие на лорда Эмсуорта и превратила мир в непроницаемый туман, в котором, точно рыбы в мутной воде, плавали неясные фигуры. Впрочем, поскольку он находился в Лондоне, это особой важности не имело — смотреть в Лондоне было решительно не на что. Если не считать смутного ощущения, что в целом пенсне ему не помешало бы, — ощущения достаточно сильного, чтобы отправить рассыльного в отель на розыски этого оптического устройства, — отсутствие кругозора не препятствовало лорду Эмсуорту наслаждаться жизнью.
А в отличие от мистера Мактодда он наслаждался ею в полной мере. Этот молодой человек, решил он, на редкость приятный собеседник. Как мило, что он с таким увлечением слушает, а не перебивает, не старается завладеть разговором в прискорбной манере нынешней молодежи. Лорд Эмсуорт не мог не признать, что внушавшая ему такое отвращение поездка в Лондон за этим поэтом — или кто он там? — обернулась куда менее тягостным испытанием, чем он ожидал. Ему нравился немой, но очевидный интерес Мактодда к цветам, его безмолвная, но горячая поддержка в ситуации с Макаллистером. Нет, очень приятно, что он погостит в Бландингсе. Будет большим удовольствием показать ему сады и познакомить его с Макаллистером — пусть он сам измерит черные бездны ментальности этого изгоя.
