Пэлем Вудхауз - Положитесь на Псмита
Однако то, что на первый взгляд выглядело достохвальным взрывом предприимчивости среди любителей газетного чтения, при ближайшем рассмотрении, когда он удалился с конвертами в тихий уголок, оказалось пустой иллюзией. Хотя в определенном смысле послания эти свидетельствовали о предприимчивости — и бесспорно указывали на изобретательность и деловую хватку их авторов, — для Псмита они явились горьким разочарованием. Он ожидал чего-нибудь получше. Не для того он заплатил солидную сумму, чтобы получать такие письма. Они били исключительно мимо. В них, по его мнению, отсутствовал требуемый дух.
Первый конверт, как ни привлекателен был он внешне — дорогой и украшенный довольно-таки поразительным гербом, — содержал лишь любезное предложение некоего мистера Алистера Макдугалла ссудить его любой суммой от десяти до пятидесяти тысяч фунтов только под расписку. Второй конверт обрадовал его таким же предложением от еще одного шотландца, Колина Макдональда. В третьем мистер Иан Кемпбелл готов был расщедриться на сто тысяч. Все три филантропа ставили только одно условие — с несовершеннолетними они дела иметь не желали. Юность, несмотря на весь ее блеск и великолепие, их не влекла. Однако они сердечно уговаривали Псмита — если он уже отпраздновал свой двадцать первый день рождения — посетить их контору и забрать мешок банкнот.
Сохраняя благоразумие под сыплющимися на него богатствами, Псмит бросил эти три письма в мусорную корзинку и вскрыл следующее. Конверт был пухлый и содержал брошюру, озаглавленную: «Сей же Ночью Душа Твоя Будет Исторгнута Из Тебя», а номер пятый, по странному совпадению, оказался рекламным проспектом предприимчивой фирмы гробовщиков, которые предлагали похоронить его за восемь фунтов десять шиллингов. Номер шестой, также печатный, содержал манифест некоего Говарда Хилла из Нью-маркета, требовавший, чтобы он незамедлительно выписал «Хилловских трех лошадей», специальный выпуск, без которого («Кто, — вопрошал мистер Хилл дюймовым шрифтом, — указал вам Уиббли-Уоба на розыгрыше Юбилейного Кубка?») нельзя было и надеяться нагреть букмекеров.
Псмит и это предложение отправил в корзинку вслед за остальными, хотя тем самым изобличил в себе такое же отсутствие предприимчивости, какое оплакивал у широкой публики. Оставался только номер седьмой, и в душе Псмита замерцала надежда — адрес был написан от руки, а не напечатан на машинке. Он вскрыл конверт.
Да, без сомнения, он нечаянно отложил единственный выигрышный билет напоследок. Это письмо искупало все предыдущие разочарования.
Каракули, видимо выводившиеся взволнованной рукой, гласили:
«Если Р. Псмит встретит пишущего в вестибюле отеля „Пикадилли палас“ ровно в двенадцать в пятницу 1-го июля, может выйти дело, если речь идет о деле и условия приемлемы. Р. Псмит придет с розовой хризантемой в петлице и скажет пишущему: „Завтра в Нортумберленде будет дождь“, на что пишущий ответит: „Полезно для урожая“. Просьба быть пунктуальным».
Когда Псмит прочел послание во второй раз, на его серьезном лице заиграла улыбка. Оно куда больше отвечало его ожиданиям. Хотя самый близкий его друг, Майк Джексон, был довольно заурядным молодым человеком, вкусы Псмита, когда он искал чьего-то общества, как правило, влекли его к странностям и чудачествам. Он предпочитал эксцентричную часть рода человеческого. А «пишущий», судя по этой эпистоле, мог в смысле эксцентричности удовлетворить самый взыскательный вкус. Окажется ли этот многообещающий индивид любителем шуток или же маньяком — значения не имело: Псмит полагал, что останавливаться на полдороге не следует. Кем бы ни был «пишущий», его общество позволит весело скоротать время до второго завтрака. Псмит поглядел на часы. Без четверти двенадцать. Да, у него хватит времени разжиться необходимой хризантемой и добраться до «Пикадилли паласа» ровно в двенадцать, таким образом проявив пунктуальность, которой неведомый «пишущий», видимо, придавал особое значение.
Только когда по дороге к месту встречи Псмит вошел в цветочный магазин, у него забрезжило подозрение, что приключение это имеет свои минусы. Первым минусом оказалась хризантема. Увлекшись посланием в целом, Псмит, читая его, не осознал, какой именно цветок ему предстояло вдеть в петлицу. Но когда в ответ на изъявленное им желание обзавестись хризантемой цветочница двинулась к нему, почти скрытая, точно войско под Дунсинаном, за чем-то вроде пышного куста, он понял, что ему предстоит, — ему, ценителю строгой и элегантной манеры одеваться.
— Это что, хризантема?
— Да, сэр. Розовая хризантема.
— Одна?!
— Да, сэр. Одна розовая хризантема.
Псмит неодобрительно оглядел в монокль омерзительное чудище. Затем, продернув его в петлицу, он продолжил путь, ощущая себя лесным зверем, выглядывающим из чащи. Непотребный бурьян испортил ему остаток прогулки.
Когда же он вошел в вестибюль отеля, то обнаружил новый камень преткновения. Вестибюль, по обыкновению, кишел людьми, поскольку это было признанное место встреч всех тех, кто по той или иной причине не мог отправиться дальше на восток к традиционному рандеву лондонцев под часами у станции метро «Чаринг-Кросс», а «пишущий», дав указания, как Псмиту следует украсить свою внешность, беззаботно забыл упомянуть, по каким признакам можно будет узнать его самого. Пустоголовый и необстоятельный заговорщик, решил Псмит.
Наиболее разумным ему представлялось занять место как можно ближе к центру вестибюля и ждать, пока «пишущий», подманенный на хризантему, не подойдет к нему сам и не предпримет чего-нибудь. Так Псмит и поступил, но, когда за десять минут ничего не произошло, кроме столкновений с куда-то спешащими посетителями отеля, он перешел к более активным действиям. Возле него уже пять минут стоял молодой человек спортивного вида, и все чаще этот молодой человек с некоторым нетерпением посматривал на часы. Он явно кого-то ждал, и Псмит испробовал на нем магическую формулу.
— Завтра, — сказал Псмит, — в Нортумберленде будет дождь.
Молодой человек посмотрел на него не без интереса, но и глазах его не вспыхнул огонек узнавания, который надеялся увидеть Псмит.
— Что? — ответил он.
— Завтра в Нортумберленде будет дождь.
— Спасибо, Нострадамус, — сказал молодой человек. — Весьма и весьма приятное известие. А может быть, заодно предскажете и победителя Гудвудских скачек?
И он тут же быстрым шагом удалился, чтобы перехватить молодую женщину в большой шляпе, только что вышедшую из вращающейся двери. Псмит был вынужден заключить, что этот был не тем, и немного пожалел: его недавний собеседник производил самое благоприятное впечатление.
Поскольку Псмит занял стационарную позицию, а население вестибюля находилось практически в непрерывном движении, рядом с ним все время оказывался кто-то новый, и теперь он решил обратиться к индивиду, которого очередная перетасовка поставила бок о бок с ним. По виду — душа нараспашку в цветастом жилете, в белой шляпе и с пятнистой физиономией. Именно такой человек и мог написать такое письмо.
Метеорологическое замечание Псмита произвело на этого индивида мгновенное действие. Когда он обернулся, его чисто выбритое лицо уже излучало свет радостного дружелюбия. Он ухватил руку Псмита и потряс ее с восхищенной сердечностью. У него был вид человека, который нашел друга, причем старинного друга. Лицо его сияло восторгом влюбленных, воссоединившихся в конце тяжелого пути.
— Старина! — вскричал он. — Я уже пять минут жду, чтобы вы заговорили. Знал, что мы уже встречались, но не мог припомнить где. Лицо, естественно, до чертиков знакомое. Ну, ну, ну! И как они все?
— Кто? — учтиво осведомился Псмит.
— Ну-у, все ребята, дорогой мой.
— А, ребята?
— Милые наши ребята, — внес уточнение его собеседник и хлопнул Псмита по плечу. — Вот были денечки, а?
— Какие? — спросил Псмит.
— Ну, те, которые мы проводили вместе.
— Ах, те! — сказал Псмит.
Казалось, бурная радость индивида в белой шляпе чуть-чуть омрачилась, словно туча начала наползать на летнее небо. Но он еще крепился.
— Только подумать, что мы вот так встретились!
— Мир тесен, — согласился Псмит.
— Я бы позвал вас выпить, — сказал душа нараспашку с тем легким напряжением, которое овладевает человеком, когда он добирается до сути дела, — но только мой идиот-камердинер забыл утром подать мне бумажник! Дьявольская небрежность. Придется его уволить.
— Да, досадно, — заметил Псмит.
— Эх, если бы я мог вас угостить, — вздохнул тот горестно.
— Нет в языке тоскливей слов, чем «быть могло, но не сбылось!», — вздохнул Псмит.
— А знаете что, — сказал душа нараспашку, вдруг возрадовавшись, — одолжите мне пятерку, старина. Наилучший выход из затруднения. А вечером, когда я вернусь домой, я пришлю ее вам в отель или куда скажете.
