Виктор Рябинин - Леди в бане
Наконец Дарья, утомлённая первым бурным порывом, отвалилась от меня. Я же понял, что нельзя терять инициативы наступления. Так как с фронта и с ходу мой верный солдат вряд ли смог бы перейти в штыковую атаку и покорить эту цитадель павшей нравственности по причине значительной объёмности не утрамбованного плацдарма, который горным карнизом нависал над главной амбразурой неприятеля, то я решил пробиться с тыла, начав тактичным манёвром разворачивать Дашу. Как ни странно, она поняла мои стратегические планы и свою ближайшую задачу. Проворно развернувшись, моя пассия наклонилась и, твёрдо опёршись руками о низкий подоконник, представила мне полную свободу действий.
Дальнейшие события понеслись ударным, боевым темпом кавалерийского наскока. В порыве атакующего вдохновения я задрал юбку Дашеньке почти до шеи, обнажив прекрасного покроя панталоны небесного колера, и пока одной рукой сдирал эти китайские доспехи с её матовых плафонов дворцового значения, другой, уже выпустив из стойла своего гарцующего рысака и схватив его под уздцы, толкал влажной мордой в поистине королевские ясли.
Очень скоро мой упорный интервент, ступив на путь прямой агрессии, начал медленно, но уверенно внедряться в сырую тьму логова неприятеля. Я как мог помогал, корректируя его передвижения, а он по-пластунски умело и проворно обследовал жаркие дебри своего приюта, тем самым взвалив на свои покатые плечи всю полноту ответственности за проведение операции.
«Бедняжка, давненько, видимо, ни с кем не дружила», – тем временем мысленно сочувствовал я Дарьюшке, ощущая неослабную крепость тисков её чудесного инструмента, в которые попал мой верный рядовой незримого фронта.
Прямо скажу – не долгой была яростная сеча моего витязя на распутстве с потаёнными силами сопротивления в лабиринтах женских чертогов. Ещё один судорожный рывок вперёд и, достигнув полной виктории на этом, изобретённом ещё Евой турнире, мой безупречный рыцарь разразился сладкой слезой умилённого ликования, заставив меня затрепетать былинкой на ветру и обессилено опуститься грудью на уютную спину Дарьи Ульяновны.
Впрочем, упадок сил скоро прошёл, и я, приняв достойное вертикальное положение, начал неспешно вызволять из никчемных теперь сетей женского соблазна своего гладиатора, немного ослабевшего от пережитого потрясения нервных рецепторов, но ещё не охваченного заморозками осеннего увядания.
И вот тут-то, братцы мои, опустив очи долу, я с омерзением узрел, что этот сукин сын и недобитый стрелец с самодовольным видом выползает совсем не из тех ворот, как говорится, откуда и весь народ. Оказывается, этот безмозглый иждивенец и интриган прогулялся по верхнему этажу внутренних покоев Ульяновны! И хоть моё мироощущение от этого не пострадало, но, господа и даже дамы, надо же иметь какой-то такт, дорожить оказанным доверием и, в конце-концов, придерживаться каких-то моральных и этических норм! Хотя бы в начальный период.
Пока я соболезновал своим попранным принципам, Дарья Ульяновна привела себя в надлежащий вид и, как бы вопросительно, посмотрела на меня.
Я же, поскорее упрятав наглого проходимца в подполье штанов, виновато, но с оттенком укоризны, спросил:
– Что же не подсказала, ведь промазал?
– Я подумала, что тебе так привычнее, – со смирением ответила Д.У. и добавила:
– А вообще-то пойдём ко мне, попробуем по-настоящему.
Видимо, я сумел-таки, несмотря на огрехи, раскочегарить эту, застывающую было доменную печь, раз она, позабыв про дитё, позвала меня за собой. Но когда мы вошли в прихожую, у Дарьи Ульяновны вновь проснулся материнский инстинкт.
– Тише, там ребёнок спит, – указала она на одну из дверей трёхкомнатной квартиры. – Пошли на кухню.
Сначала мы допили бутылку, которую я, конечно же, не забыл, и о чём-то поговорили, как друзья. Потом отведали како-то самодельной наливки, а перед отходом к недолгому уже сну, мне приспичило, согласно правилам личной гигиены, принять душ, пока хозяйка будет готовить нам постель.
Я принял банный вид прямо на кухне, так как стесняться уже не приходилось, и проследовал в ванную, дабы смыть распутный грех с тела, а заодно и ополоснуть своего супостата.
Под душем я, помятуя о ребёнке, особо не шумел, разве что поголосил о тореадоре, да и то, в основном, без слов, затем, заглянув на кухню, принял положенную после бани порцию настойки и отправился в опочивальню Д.У.
И вот тут-то, едва я вышел из кухни, на меня обрушился здоровый мужицкий храп с переливами и посвистом, вырывавшийся из спальни моей подруги. Очень не люблю я эту человеческую распущенность, особенно наглую у крупных особей, и поэтому устремился на рык этой полковой трубы с ярой решимостью Отелло на семейном совете с Дездемоной. Однако, возле двери так называемой детской, я притормозил, решив взглянуть на спящего ребёнка, так рьяно опекаемого дрыхнувшей сейчас мамашей. Но когда я вошёл в комнату, то в неверном свете уличного фонаря увидел…
На кровати лицом к стене спала девушка, явно не школьного возраста. Одеяло было где-то в ногах, рубашка её задралась, и круглая белая попка полной луной нагло светилась в сумраке комнаты. Я враз ошалел от такого натурального реализма и, влекомый инстинктом к прекрасному, лунатиком двинулся к незнакомке. А мой башибузук, напрочь забыв недавний инцидент, враз вздыбился в почётном карауле, салютуя новой шахине.
«Сестру, поди, ребёнком прикрывала», – с неприязнью подумал я о Д.У. и прилёг к девушке.
Продолжавшийся храп в соседней комнате вселял надежду, что начальный период моего, ещё не совсем ясного плана, проходил нормально. В дальнейшем, если дело примет крутой оборот, естественно, можно будет сослаться на пьянку, провалы в памяти, снохождение и прочую ересь, а пока что моей безопасности ничего не угрожало. И так как ни время, ни место к задушевной беседе не располагали, точно так же как и к прямой атаке, то я, решив создать изначально о себе хорошее впечатление, стал робко, но с дружеской убедительностью, поглаживать шелковистую и сочную попку сестрички Дарьи Ульяновны, иногда легко касаясь мордочки её пушистого зверька, таившегося между ляжками поджатых ножек.
Девушка по-прежнему не проявляла беспокойства, хотя её любопытная киска, доверчиво уткнувшись в мою ладонь, ощутимо напружинилась под своею мягкой шёрсткой, уже готовая заглотить подвернувшегося ко времени мышонка. А этот самый мышонок, если можно так обозвать моего ударника постельного труда, уже суетился вокруг да около, тыкаясь своей глупой головой меж упругих полушарий неутомлённой сидячей работой девичьей попки, но не лез напролом, памятуя о недавнем конфузе.
– Ты ко мне пришёл или к маме? – Вдруг воткнула мне ножом под ребро вопрос юная особа совсем не сонным голосом.
«Вот и конец голубку. Разорвут!» – Обожгло меня, и я выдохнул первое попавшееся:
– К тебе. В гости.
Тогда она, не оборачиваясь в излишнем любопытстве, просунула меж своих ног руку, уверенно схватила моего дорогого друга за хобот и направила прямой дорогой в нужном направлении. Я понял, что он был в этих гостях далеко не первым, но нежная упругость ещё не сбитого инструмента так взбодрили нас, что мой всеядный путешественник своим буйным весельем в молодых недрах девицы скоро одарил меня лёгким ознобом разрядки межполовых отношений.
Но как раз в этот ответственный момент юная леди вдруг опытно дёрнулась вперёд, мой селезень неожиданно вывалился из уютного, так умело обживаемого гнезда, и его бальзам, предназначенный для нормального развития птенцов, бесцельно излился на белый саван простыни.
Я всё же благодарно поцеловал девушку в плечо и прошептал:
– Я, пожалуй, пойду.
Она не ответила, а в окно уже стучался невзрачным петухом рассвет.
Я осторожно прокрался на кухню за одеждой, а Д.У. по-прежнему спала, похрапывая уже совсем не по-военному.
Плетясь в гостиницу, я ломал голову над неожиданным вопросом девушки, но ответа не нашёл и до сих пор.
РЫБАЛКА КАК РЫБАЛКА
Как поётся в старинной песне: из-за острова на стержень, на простор речной волны выплывают расписные. Как будто тут и ночевали. И чего дома-то не сидится в такую рань? Рыбнадзор, вишь ли, наблюдение учиняют над сельскохозяйственным рыболовом. Своё кровное что ли сберегаешь? Так ведь щурёнок какой или налим завалящий и сам знает, на чей крючок насаживаться да под какой бредень бросаться.
Я всегда душой маюсь, когда этот самый надзор вижу. Сетей порезанных, само собой, жалко, но ведь и надзирать с умом надо. Сегодня, скажем, надо мной, на завтра над соседом, а там и праздник какой отметь совместно с народом. А то навалятся на одного, хоть святых выноси для заступничества. К тому же у меня и динамит-то почти весь вышел, который тятя, считай, всю войну копил, несмотря на партизанское движение. А что до электричества, то после Антошкиных похорон, мы всей деревней уже с год как пользоваться опасаемся. Такая незаметная зараза оказалась – хуже блохи и кусает насмерть. Что ты! Куда ни сунься – кругом лампочка Ильича. Ещё по первому классу, пока не закурил, в память врезалась.
