Елена Лактионова - Вот пришел папаша Зю…
Выделенный ей танк Валерия Ильинична хотела окрестить «Лерой», но воины, помявшись, сказали, что у танка должно быть мужское имя. И Валерия Ильинична согласилась на «Валеру». С одной стороны танка написали белой краской огромными буквами:
ВАЛЕРА
а на другой —
БЕЙ КОМУНЯК!!!
При крещении боевой машины Валерию Ильиничну три раза обнесли вокруг танка, а она декламировала:
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, Отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Под конец крещения, правда, произошёл маленький конфуз, потому что Валерию Ильиничну уронили. Но она совсем не обиделась, а только сказала, что уронив её более неудачно, славные воины могли бы нанести непоправимый урон всему революционно-демократическому движению.
Спустя некоторое время Валерия Ильинична была тайно, в пустой цистерне переправлена в ближайший лесок. Там она возглавила партизанский отряд, состоящий из дээсовцев и особо ярых демократов. Землянки были вырыты так искусно и так тщательно замаскированы, что на поверхности не заметно было абсолютно никаких следов жизнедеятельности большого отряда. ВАЛЕРА был укрыт под большой кучей валежника и обрубленных веток. С командиром Кантемировской танковой дивизии было оговорено, что сигналом к их выступлению на Москву и захвату Кремля послужит цепочка из десяти зелёных и пятнадцати красных ракет. В довершение сигнала Валерия Ильинична должна будет пальнуть из ВАЛЕРЫ холостым выстрелом.
Спустя некоторое время среди коммунистов поползли страшные слухи. Они передавали их друг другу шёпотом, кто стуча зуб о зуб, кто опасливо озираясь по сторонам. Иные и вовсе говорить не могли, а только молча плакали. И немой ужас стоял в их потухших очах.
Рассказывали, будто бы всякий раз на пути перед кортежами правительства и обыкновенных коммунистических депутатов неожиданно, откуда ни возьмись, возникает танк с торчащим из башни огромным танкистом. И мчится этот танк со всей скоростью прямо навстречу автомобилям с коммунистами. Бедных водителей и пассажиров парализует от ужаса, потому что свернуть нет ни сил, ни возможности. И вот, в самый последний момент, когда столкновение кажется неизбежным, и танк вот-вот подомнёт под себя весь кортеж, превратив его в груду металлолома и кучу трупов, и коммунистические деятели в холодном поту уже прощаются с жизнью, тот делает небольшой манёвр и проплывает мимо в пыли и мареве. И исчезает так же неожиданно, как появляется. Самый настоящий Летучий Голландец! А на боку, которым танк проплывает мимо несчастных коммунистов, начертано: ВАЛЕРА.
И ещё много ужасных случаев и легенд ходило о ВАЛЕРЕ. А самая страшная легенда гласила, что огромный танкист есть ни много, ни мало, сама Валерия Ильинична Новодровская собственной персоной!
Наконец, генерал Альберт Маркашов из собственных трудовых сбережений назначил за поимку танка-призрака и голову Валерии Ильиничны миллион рублей новыми. Но ВАЛЕРА как ни в чём ни бывало продолжал наводить ужас и панику на коммунистов, а голова огромного танкиста продолжала пребывать там, где ей и положено.
С добрым утром!
Обе створки двери в комнату Ёлкина со страшным грохотом вдруг резко распахнулись, и ворвалась гневная толпа орущих людей:
— Борьку на рельсы!
Галдящие мужики и бабы подскочили к нему, выхватили из тёплой постели и куда-то поволокли. Потом долго с ним возились, мяли, выкручивали руки, наконец бросили на железнодорожное полотно, привязали и исчезли. И видит Борис Николаевич, как мчится на всех парах прямо на него тяжёлый разухабистый состав, вагоны из стороны в сторону с грохотом швыряет, колёса по рельсам молотят, и такой неимоверный лязг и скрежет стоит, что кажется, сейчас голова у него лопнет. Понял Борис Николаевич, что последняя минута его приходит. И за этот последний миг вся его жизнь перед ним пронеслась, все ошибки и просчёты. Нет, нельзя ему с таким адом в душе погибать, с такою неискупленной виною. Рванулся он отчаянно, и возопил:
— Россияне! Простите!
И вдруг ощутил на своём плече тёплую ласковую руку, и такой знакомый голос обратился к нему:
— Боря, что с тобой? Боря, проснись!
Борис Николаевич тяжело открыл глаза: возле его кровати стояли все его домочадцы в пижамах и ночных рубашках, а жена Ная, склонившись над ним, нежно ладонью отирала его мокрое от слёз лицо. Борису Николаевичу вдруг так захотелось прижаться губами к этой руке и разрыдаться как в детстве, но он устыдился стоящих вокруг дочери и внуков. Он был так счастлив, что весь этот кошмар, сейчас случившийся с ним, был только сон! Но страшный грохот почему-то продолжался над самым его ухом, и Борис Николаевич опасливо покосился на окно.
— Боря, успокойся, — снова ласково сказала Ная. — Это во дворе грузят мусорные баки. Сейчас они уедут.
— Ма! Ба! Они чего, так каждое утро будут? — недовольно спросил Борис-младший.
— Мы что-нибудь придумаем, Боря, — вздохнула Татьяна.
Борис Николаевич продолжал лежать в постели, постепенно осознавая, что же с ними со всеми стряслось. И тяжесть произошедшего ещё больше навалилась на него. Крах! Полнейший крах и позор! Лучше бы он не просыпался и погиб под колёсами поезда. Борис Николаевич отвернулся к стене и отрешённо уставился в одну точку.
— Боря!
— Папа!
— Дед!
— Борис Николаевич!
Чего они все от него хотят? Пусть его оставят в покое. Он хочет только тишины и покоя — навсегда. И больше ничего.
Борис Николаевич натянул на голову одеяло. Впервые за последние годы ему захотелось одиночества, и впервые в одиночестве ему было хорошо.
Сквозь одеяло Борис Николаевич слышал, как домочадцы, о чём-то посовещавшись, тихо разошлись.
Вот так лежать бы и лежать. И пошёл весь мир к чёрту.
Через некоторое время к нему снова подошла Наина Иосифовна.
— Боря, вставай!
— А зачем? — глухо раздалось из-под одеяла.
— Завтрак готов.
— Не хочу я ничего.
К постели подошла Татьяна.
— Пап, ты что же, весь день так и будешь лежать?
— Так и буду.
— Нельзя так, Боря, — сказала Наина Иосифовна. — Ты заболеешь.
— А я уже.
— Что уже?
— Заболел.
— Что у тебя болит? Опять сердце?
— Сердце. И душа. Душа у меня болит! — на глаза Бориса Николаевича снова навернулись слёзы.
Наина Иосифовна переглянулась с дочерью.
— Папка, ну хочешь, мы тебе сюда завтрак принесём? — ласково спросила Татьяна. — И покормим?
— Не хочу я есть, — угрюмо сказал Борис Николаевич. — Противно на еду смотреть даже.
Наина Иосифовна с дочерью отошли в сторонку и стали тихо перешёптываться.
— Может, врача к нему вызвать? — обеспокоено спросила Наина Иосифовна.
— Мама, кого?! Психиатра из районного психдиспансера? Это тебе не кремлёвские врачи. Станет известно всей квартире, а значит, и всем остальным. Попадёт в газеты. Ты можешь себе представить, что будут писать газеты? Что столько лет страной управлял психически больной человек!
— Что ты, Танюша, это невозможно! — испугалась Наина Иосифовна.
— Я попробую навести свои старые связи, — предложила Татьяна. — Если ещё кто-то уцелел и не откажется от нас. Может быть мне удастся найти толкового врача.
На том и порешили.
Через некоторое время Борис Николаевич стал нехотя подниматься. Наина Иосифовна, услышав возню мужа, обрадованно спросила:
— Боря, тебе уже лучше?
Борис Николаевич, не отвечая, нашарил босыми ногами тапочки и направился к двери.
— Боря, ты куда, в туалет? — заискивающе снова поинтересовалась Наина Иосифовна. Она подбежала к мужу, сняла со стены висящий на гвозде возле двери приобретённый вчера у Софокла стульчак и протянула Борису Николаевичу: — Возьми вот.
Борис Николаевич, не глядя, взял подмышку стульчак, в другую руку Наина Иосифовна сунула ему рулон туалетной бумаги, и он, как был в пижаме, вышел в коммунальный коридор.
— Может, ему сходить погулять нужно? — спросила у дочери Наина Иосифовна, когда за мужем закрылась дверь. — С народом пообщаться…
— С народом?! — ужаснулась Татьяна. — Упаси боже! Они его разнесут! Пусть хоть первое время посидит дома, пока всё уляжется. Страна теперь без него обойдётся. Поживёт народ какое-то время при коммунистах, глядишь, и разберётся, что к чему. Ещё отца добрым словом помянет.
Наина Иосифовна, обрадованная тем, что муж поднялся с постели, вышла на кухню суетиться с завтраком. Мимо неё, едва не сбив с ног, пролетел рыжий коммунальный кот Чубайс, держа в зубах уворованное куриное крылышко.
— Ах ты, ворьё рыжее! — причитала на всю квартиру Ниловна. — Не успела отвернуться, как этот блудня курицу уволок! Чтоб она тебе поперёк горла-то встала, образина чёртова!
