Валерий Сенин - Ограбление по-русски, или Удар « божественного молотка»
Негр перестает улыбаться и сочувствует мне:
– Бедненький, теперь понятно, почему вы мерзнете, – привыкли к жаре, а вот я жару не переношу, и когда больше плюс двадцати, мне уже плохо. Нам, россиянам, подавай мороз и ветер, тогда мы будем довольны, тогда мы не будем бунтовать.
Очередь доходит до маршрутки, я влезаю, а негру места не хватает. Он машет мне на прощание книгой, и машина отъезжает. А женщина в желтой шапке, сидящая напротив меня, говорит:
– Бедненькому чебурашечке не хватило места, я бы посадила его к себе на колени и увезла домой, но у меня дома уже есть двое таких же: один японец, а второй чукча – и троих мне не прокормить.
Женщина слева от меня замечает:
– Да ты и пятерых дармоедов прокормишь, вон сколько золота на себя повесила.
Женщина в желтой шапке не соглашается:
– Да разве это много, здесь даже килограмма не наберется, вот у моей подруги все стулья и столы в доме сделаны из золота.
Мужчина у окна оживляется и спрашивает:
– А где живет ваша скромная подруга?
Женщина в желтой шапке улыбается и отвечает:
– В Москве, в Кремле, она удовлетворяет сексуальные потребности правительства.
Женщина слева от меня спрашивает:
– Ну, а почему же она тебя туда не пристроила? На твою смазливую рожу многие бы запали, и ты тоже сидела бы на золотых стульях.
Женщина в желтой шапочке отвечает:
– А мне хватает двенадцати гамбосовских стульев, я очень скромный человек.
Такси останавливается у пересечения проспекта Просвещения с улицей Демьяна Бедного. Я вылезаю, забегаю в магазин и покупаю литровую бутылку водки, чтобы вместе с Александрой привести в порядок не только ее квартиру, но и наши нервы. Затем я быстрым шагом дохожу до квартиры Александры и начинаю активно жать на кнопку звонка. Саша не открывает. Странно, ведь час назад она мне звонила... Я отпираю дверь своим ключом, вхожу и кричу:
– Сашенька, я пришел!
Никого в квартире нет. И погром такой же, как у Александры-старшей. Я растерянно брожу по комнатам, спотыкаясь то об опрокинутый стул, то о детский горшок (и откуда он выплыл?), не зная, что мне делать, и тут звонит телефон. Поднимаю трубку и слышу незнакомый мужской голос:
– Это Арбатов Игорь Константинович?
– Да.
– Ваша подруга Александра находится у нас, и если вам дорога ее жизнь, то вы через час привезете известный вам кейс с белой буквой «Р» на боку по адресу, который я вам продиктую. Вы поняли, о каком кейсе идет речь?
Я молчу, потом говорю осипшим голосом:
– Кажется, понял.
– А сейчас поговорите с вашей подругой.
Через минуту в трубке раздается испуганный голос Сашеньки:
– Игорь, это очень серьезные люди, я не знаю, где нахожусь, меня везли с завязанными глазами, на них специальная форма, я не знаю, где они служат, но у них оружие... Игорек, я очень боюсь, миленький, соглашайся на все их требования.
В трубке снова раздается мужской голос:
– Арбатов, ровно через час, в двадцать два ноль-ноль вы приедете в главный корпус института имени Веденеева, знаете такой?
– Да, он стоит напротив Гидротехнического корпуса Политехнического университета.
– Верно. Вы отдадите охраннику свой паспорт, он позвонит нам, после чего вы пройдете на второй этаж, в комнату двести три, там вас встретит наш человек, проверит дипломат, и только после этого вы получите обратно свою любовницу. Все ясно?
– Все.
– Запомните, жизнь вашей подруги в ваших руках, и если вы сыграете не по нашим правилам, она умрет.
И мужчина кладет трубку. А я минуты три стою и слушаю гудки. До меня не совсем доходит то, о чем говорил мужчина, а когда доходит окончательно, я стучу трубкой по телефонному аппарату и кричу во все горло:
– Херовы алмазы! Пропади вы пропадом!
Да, из-за этого гребаного дипломата у меня отобрали мою единственную любимую любовницу (сейчас мне не до стиля). Господи! Это я во всем виноват, а пострадала невинная славная девочка. Ну зачем я взял у Громова этот долбаный дипломат? Мы же неплохо жили – я, две мои женщины и пятеро детей, скромно, но всего необходимого нам хватало, ведь для счастливой жизни и не нужно много. А я погнался за этим многим и остался с разбитым корытом, нет, хуже – даже без корыта (хотя Александру сравнивать с корытом не эстетично). Твою мать! Что-то надо делать, не могу же я сидеть сложа руки и покорно ждать финала. Тем более что финал предвидится не очень веселый. Я должен все хорошенько обдумать, отбросить эмоции и поразмыслить.
Так, если я сейчас пойду и расскажу все ментам, возможно, Александру они и вызволят, но в этом случае алмазы не утаить, они попадут в дело, и в результате меня отправят в тюрьму, а это не входит в мои жизненные планы, я не хочу в тюрьму, значит, к ментам я не пойду. Есть другой вариант: я беру дипломат, иду к жене Александре, и мы с ней, с нашими мальчиками и с дипломатом, набитым алмазами, уезжаем за границу. Становимся богачами и живем себе припеваючи. И маму с собой забираем. И девочек. Но что тогда будет с младшей Александрой? В этом случае она погибнет. Моя маленькая козерожка исчезнет. Нет, этого я не могу допустить, значит, я должен взять дипломат и ехать к этим мафиози, засевшим в институте Веденеева. Я там работал десять лет назад и знаю все входы-выходы, в том числе и потайные. Они наверняка об этом не догадываются, и это может стать решающим козырем в моей колоде.
Как говорит моя мама, голова дана человеку для того, чтобы было чем рисковать в критических ситуациях.
Кстати, не мешало бы посоветоваться с мамой. Я звоню маме, рассказываю ей о случившемся, и через минуту она кричит в трубку командным голосом:
– Головастик, как настоящий мужчина ты просто обязан сейчас же бежать спасать Шурочку, о ваших дочках я позабочусь, беги и спасай свою женщину, потому что кроме тебя ей никто не поможет, а милицию в это дело лучше не впутывать, потому что они вначале действуют, а потом думают, а это может привести к катастрофе, беги и побеждай, и поспеши, головастик, ведь время сейчас играет против тебя! О твоих мальчиках я тоже позабочусь.
Мама вешает трубку, а я смотрю на часы и вскакиваю с табурета. Черт возьми! Через полчаса мне нужно быть в назначенном месте.
Я вытаскиваю из посудного шкафчика чистый стакан, наполняю до верха водкой, что принес с собой, залпом выпиваю и чувствую, как внутри меня разгорается адский огонь. Я хочу его погасить и наливаю второй полный стакан, выпиваю, закусываю маленьким огурчиком. Нужно минут пятьдесят, чтобы дойти пешком от моего дома до института Веденеева, значит, бегом я уложусь в полчаса. В двадцать два ноль-ноль меня ждут. Я быстро надеваю верхнюю одежду, сую в карман куртки недопитую наполовину литровую бутылку, хватаю дипломат и выскакиваю из квартиры.
На улице идет снег. Людей почти нет. Я бегу в сторону Гражданского проспекта и негромко бубню: «Хорошо живет на свете Винни Пух, потому поет он эти песни вслух...» В каком-то фильме то же самое делал герой-десантник и он тогда пробежал сто восемьдесят километров, ну а мне таких подвигов совершать не надо, потому что впереди всего километра четыре. Впрочем, уже меньше. Я добегаю до Гражданского проспекта, сворачиваю направо и бегу в сторону проспекта Науки. Троллейбусы сейчас ходят редко, да я и не смог бы на троллейбусе ехать, потому что внутри меня клокочет вулкан, и если я остановлюсь хотя бы на мгновение, вулкан начнет действовать – и меня разорвет на клочки. Для меня сейчас единственно приемлемое поведение – это бежать, что я и делаю. Снег под ботинками немного поскрипывает, мороз не очень сильный.
Пробегаю мимо Муринского ручья, который в мороз не замерзает, потому что в него сливают дерьмо со всего микрорайона. Запах такой омерзительный, что через мост я бегу не дыша. Через минуту ручей позади. У Северного проспекта ко мне пристраивается рыжая колли, она виляет на бегу хвостом и приветливо лает.
А хозяйка сзади кричит:
– Назад, Альбина! Это чужой пупсик! Сейчас же вернись к маме!
Альбина, пробежав со мной метров триста, поворачивает обратно к своей «маме». А я бегу и бормочу: «Хорошо живет на свете Винни Пух, оттого поет он эти песни вслух...» Я зациклился на этих двух строчках, но выходить из этого состояния не хочу. С этой глупой песенкой действительно легче бежится. Через проспект Науки я перебегаю на красный свет светофора. Мент свистит в свой свисток. Но я не сбавляю темп. Он бежит за мной метров шестьсот, а потом отстает, видимо, оценив реально свои возможности. Еще пять минут – и я возле нужного мне института.
Через проходную не пойду, чтобы зря не светиться. Я знаю, где в заборе из металлических прутьев замаскирован лаз, сам его устраивал десять лет назад, когда бегал во время рабочего дня пить пиво. Ничего не изменилось. Я поднимаю незакрепленную арматурину вверх, пролезаю, ставлю железяку обратно и достаю из кармана недопитую литровку. Мне пора успокоить дыхание и немного выпить, а потом по пожарной лестнице забраться на второй этаж и заглянуть в комнату двести три. Что я буду делать после этого, я пока не думаю. Я пью до дна, бросаю пустую бутылку в снег и иду к зданию института.
