Олег Солод - Партизаны. Судный день.
Через минуту книга была у него в руках. Константин Сергеевич с нескрываемым изумлением разглядывал печатные страницы.
— Действительно. Потрясающе… Что же имел в виду Борис Заходер? — Режиссер посмотрел на год издания. — Семьдесят пятый… Возможно, это такая фига в кустах? Попытка сквозь гнет цензуры донести до читателя гнетущую атмосферу годов застоя, — принялся гадать Константин Сергеевич. — Выразить таким образом свой протест, свое неприятие…
— Так ведь книжка детская. Разве дети поймут? — осторожно усомнился ассистент.
— Вы правы, — согласился Константин Сергеевич. — Надпись убрать, — распорядился он. — Не знаю, что имел в виду Заходер, но у нас такой похабщины не будет. Убрать. Немедленно.
Ассистент с готовностью кивнул и умчался за кулисы. Константин Сергеевич похлопал в ладоши.
— Лука Силыч, Екатерина Геннадьевна… Прошу меня простить — небольшая пауза. Не готов реквизит. Давайте пока пройдем сцену, где Винни лезет на дерево за медом.
Первоначально Константин Сергеевич собирался буквально воплотить в жизнь первоисточник. Винни предполагалось отправить за медом на воздушном шаре. Но неоднократные испытания показали, что шар, способный оторвать от сцены весьма дородного Пуха, должен иметь чудовищные размеры. Теперь медвежонок лез на дерево с помощью веревочной лестницы. Сам Пух настаивал на деревянной, но режиссер потребовал веревочную, втайне надеясь, что, корячась на веревках во время репетиций, Винни хоть немного сбросит вес.
На сцене появилось бутафорское дерево с заблаговременно привязанной лестницей. Мрачный Винни с неудовольствием оглядел реквизит.
— Когда-нибудь я с нее навернусь, как пить дать.
— А кто вам говорил, что в искусстве будет легко? — заметил Константин Сергеевич. — Нина Георгиевна! — позвал он исполнительницу роли Пятачка. — Вы где?
— Я здесь.
Появившаяся из-за кулис актриса комплекцией немногим уступала Пуху, а ростом превосходила его чуть ли не вдвое. Собственно говоря, роль Пятачка так же подходила Нине Георгиевне, как морскому офицеру — кавалерийские шпоры. Однако у актрисы, помимо всех ее очевидных недостатков, было и весомое достоинство — ей крайне благоволил главный спонсор театра. Понятно, что это обстоятельство с лихвой компенсировало не только недостаток актерского мастерства, но и шок малолетних зрителей, чей ужас при первом появлении массивного поросенка не поддавался описанию. Константин Сергеевич уже показывал отдельные сцены спектакля на зрителе и был прекрасно осведомлен об этом.
— Вы готовы, Нина Георгиевна? — спросил он.
Актриса откашлялась и произнесла глубоким контральто:
— Кажется, дождик собирается.
— Благодарю. Винни — начинаем.
Актер, тяжело вздохнув, полез на дерево. Когда он проделал более половины пути, Константин Сергеевич скомандовал:
— Пчелы!
Из-за кулис раздался оглушительный рев, причиной которого могло быть только одно: прохождение истребителем звукового барьера непосредственно над зданием театра. Частично заглушить этот акустический удар смог лишь звук падения человеческого тела. Винни от неожиданности сорвался-таки с лестницы.
— Прекратите! — заорал Константин Сергеевич.
Звук мгновенно оборвался. Из-за кулис с крайне озадаченным выражением на лице выглянула Аня Фомина.
— Можно узнать, что это было? — с похвальным хладнокровием спросил режиссер.
— Константин Сергеевич, — принялась оправдываться Аня, — вы же сами знаете. Не выходит у меня жужжать. Вот я знакомых и попросила. У них ульи на даче. Они мне на диск записали, а я вывела по громкой. Только, кажется, громкость не рассчитала, — виновато добавила она.
Лежавший на сцене Винни слабо застонал.
— Я же говорил, что когда-нибудь сорвусь. Я же говорил!
— Вот и не надо было каркать! — перебил его причитания Константин Сергеевич.
«Господи, хоть бы Бревнов скорее вернулся, что ли», — с тоской подумал он.
Несмотря на бездорожье, мотоцикл лихо подкатил к воротам базы. Опустив упор, Олеся соскочила на землю и осторожно заглянула в приоткрытые ворота.
— Bay! — восхитилась она. — Отпад.
Сразу за воротами стояло чучело в солдатской форме, которое раньше пугало ворон в саду у Марфы. Теперь чучело разжилось штанами и сапогами. На шее чучела висела картонка с надписью: «Стой! Стреляю!»
Олеся вошла и огляделась вокруг.
— Как прикольно-то.
Неожиданно за спиной у нее раздался негромкий возглас:
— Ух ты!
Олеся повернулась на звук. У забора стоял молодой человек в военной форме и с неподдельным интересом смотрел на нее.
— Ты несбыточный мираж или настоящая? — спросил Алексей.
— Настоящая, — Олеся неожиданно для себя слегка покраснела.
— Не верю. Откуда ты взялась?
— С фермы. Я к отцу приехала.
— И это очень кстати, — Алексей широко улыбнулся. — Очень, — повторил он.
Глава пятая
Медицина на марше
Воскресное утро выдалось пасмурным. Впрочем, Любу, секретаршу Юрия и — по совместительству — любовницу его заместителя Константина, это не особенно волновало. Ее личные дела явно шли в гору. Проснувшись, Люба сладко зевнула и пихнула Константина в бок.
— М-м… — поморщился тот.
— Давай-давай, просыпайся.
Константин открыл глаза.
— Который час?
— Скоро десять.
— Черт! Проспали! — Константин резко сел на кровати.
— Успокойся, сегодня воскресенье.
— Воскресенье? — Костя с облегчением рухнул обратно на подушку. — Тогда какого черта ты меня разбудила?
— Хочу кофе в постель, — капризно сказала Люба.
— Ну, привет. Это повод лишать меня сладкого утреннего сна?
— Я, между прочим, удивляюсь, что в нынешних обстоятельствах ты вообще способен на сладкий сон.
— Успокойся. Все идет отлично. Договор с Герасимцом подписан, на этой неделе заключу еще три.
— Не боишься, что дойдет до Катерины?
— Каким образом? Ей сейчас не до того. Занята вертолетом. С ним, между прочим, проблемы, — не без злорадства сказал Константин. — Человек, с которым Катерину попросили связаться, должен был приехать еще три дня назад, но пока не приехал. Ей все время говорят: позвоните завтра.
— Это, конечно, ты подстроил?
— Ты меня переоцениваешь. Просто, на редкость, удачное стечение обстоятельств.
— Да уж. Действительно удачное. А то прыгнет Юрий в этот вертолет — и: «Здравствуйте, Константин Эдуардович. Что у нас здесь новенького?»
Константин пихнул Любу в бок.
— Еще накаркаешь. По деревянному постучи.
— С удовольствием, — та немедленно запустила руку в постель.
— Эй-эй, — Константин перехватил ее ладонь. — А как же кофе?
— Потом. — Люба обвила любовника свободной рукой. — После свадьбы.
На базе, с нетерпением ожидавшей вертолета с Большой земли, жизнь тем не менее не замирала.
Сергеич подошел к Юрию, держа в руках большой лист.
— Командир, я тут план набросал.
— План? Какой план?
Плотник развернул лист.
— Народ у нас маленько обленился. Жизнь-то худо-бедно наладили. Думаю вот полосу препятствий соорудить. Для разминки.
— Полосу препятствий? Интересно. Давай посмотрим… — Юрий с любопытством разглядывал изображенные на листе рисунки. — Это что у тебя?
— Это? Слоник.
— Слоник? Какой слоник?
— Чтоб перелезать.
— Н-ну… допустим, — согласился Юрий, несколько удивленный образностью мышления мастера. — А это что?
— Это такая горка. Наверх — по лестнице, а вниз уже…
— Я догадываюсь. Сергеич… — Юрий попытался сформулировать ответ так, чтобы не обидеть плотника. — Мысль, конечно, хорошая, только… что-то твоя полоса больше на детский городок похожа. У нас и так уже курилка, как песочница.
— Так я в городе, — смутился плотник, — как раз… по детским городкам. — Он принялся сворачивать лист с чертежами. — Пожалуй, еще поработаю.
— Вот-вот, поработай, — согласился Юрий. — Мысль, в принципе, хорошая… Мысль правильная, — повторил он уже после ухода Сергеича. — Потому что народ действительно что-то стал…
На глаза ему попался Жора, который, повесив гамак на свежем воздухе, благодушно возлежал в нем, пожевывая травинку. Юра направился к нему.
— Жора, ты что прохлаждаешься? Ты разве не на ферме должен быть?
— Привет семье, — удивился Жора. — Сегодня ж воскресенье. — Он почесал живот и мечтательно сказал: — На срочной по воскресеньям два яйца давали.
— Воскресенье? Ты не путаешь?
На базе все дни были на одно лицо. Лично Юра считал, что сегодня суббота.
— Сам глянь, — кивнул Жора в сторону дома. — Лёха, вон, дембельский календарь вывесил.
На стене дома действительно висел мятый лист оберточной бумаги с нанесенными на него цифрами. Некоторые числа создатель календаря уже перечеркнул крест-накрест. Первым неперечеркнутым было число «25», нарисованное красным.
