Люда и Игорь Тимуриды - СУ-47 ДЛЯ МАТЕРИ ОДИНОЧКИ
Она попыталась больно ударить меня снова, но мама остановила ее.
- Не бей бедную неразумную девочку, она оказалась раненной и нищей на улице...
Я быстро спрятала письмо брата в кулаке. А то еще сестра подумает плохо.
- Что?!? – завопила яростно Юля. – Это она то неразумная и бедная!? – она, заметив, как я схватила письмо, с ходу вырвала конец его из моей руки, разорвав письмо по линии.
- “Пуля, зачем тебе “Микрософт”?” – недоумевающе прочитала по слогам она отрывок, а потом выкрикнула. – Мама, это она бедная!? Это она глупая, полтора квадрата только за один день ухнула – фук, и нету? Это она идиотка, “зачем тебе Микрософт”?!
Я растеряно сидела и не понимала, почему меня ругают. Зачем мне этот Микрософт?
Белобрысый, не став разнимать детей, молча выложил на стол коробку с “моими” драгоценностями и раскрыл ее. Рубины и алмазы чудовищно сверкнули огнем. Все ахнули. Вся женская часть склонилась над ними.
Юля недоверчиво взяла руками рубины.
Люба побледнела как полотно.
Я сидела молча и отвернулась, пока они все трое разглядывали их.
.- У тебя есть еще тетка, Люба, сестра твоей матери, а у вас бабушка, дети, с которой всем придется познакомиться... – сказал белобрысый.
- Ты нашел ее?! – благодарно спросила Люба, с любовью глядя на него и странно на драгоценности.
- Ее нашла Пуля, она же купила ей квартиру, оплатила лечение, выплатила долги ее приемного сына... – мрачно заметил он.
- Они выглядят, как драгоценности безумной Королевы... – заметила отвлеченно Люба, все же по-женски перебирая их и прикладывая к груди. – Мама рассказывала мне про них. Они принадлежат Семье.
- Хотя драгоценности всей нашей семьи, но формально они принадлежат Пуле...
- Почему? – завопила Юля. – Мы родились одновременно!!!
- Бабушка передала их ей, – спокойно сказал белобрысый.
Все снова странно посмотрели на меня.
- Да, кстати, ты знаешь, у меня были долги на клинике, но потом все исправилось, а теперь какой-то чудо-благодетель перевел на клинику двести пятьдесят миллионов и даже подарил мне машину, – похвасталась Люба. – Я теперь помогаю и другим.
Юля дернулась.
Белобрысый как-то странно мгновенно взглянул на меня.
Люба заметила этот взгляд.
- Да кто же такая Пуля? – истерически спросила Люба, отметившая эти взгляды исподлобья. – Да, кстати, почему Юля должна была ее убить?! Пуля что, мультимиллиардер!?
- Хуже! – коротко сказал белобрысый. – Приготовься к самому неприятному.
- Что может быть неприятнее!? – выкрикнула в истерике Люба.
- Неужели ты сама не догадалась? – медленно сказал белобрысый. – Хотя бы по той мелочи, что она все время так упорно называет дочку Принцессой... А ведь называть дочку Принцессой может только...
- Королева, – айкнув, сказала Люба.
- Королева, – сказала Юля.
- Queen, – выдохнула насмешливо Принцесса и дурашливо задрыгала руками и ногами у меня на руках.
- И все это время ты меня дурила! – негодующе сказала Люба, пытаясь меня отлупить. Я же только хохотала и дрыгала ногами.
- Я не Дурила! – вопила я.
- Успокойся, твоя дочь действительно имела в детстве проблемы с мышлением из-за первой травмы, а потом и из-за второй, я все разведал, – мрачно сказал Любе отец. Люба тут же слегка нахмурилась. – И никто ей не помог. Я уже выяснил, что да, она действительно может абсолютно все забыть, – но на нее словно накатывает, и тогда она мгновенно все вспоминает. Или мгновенно осознает ситуацию. Любой поэт тоже не всегда испытывает вдохновение. Моцарт рассказывал, что в достигаемые им периоды вдохновения он в одно мгновение словно охватывает всю новую симфонию. Так и Пуля, она не мыслит постоянно, но на нее словно накатывает, и она сразу охватывает ситуацию в целом. И тут же знает, не думая, что делать абсолютно точно. А в большинстве случаев она уже просто делает, это ее чувство тут же становится действием, ее же тренировали действовать мгновенно. Подобные случаи не раз описаны в литературе. Вот, слушай, что я нашел в книгах о подобных случаях.
Белобрысый достал бумажку.
“Голова как иссохший берег, – пишет женщина. – С чтением тоже ничего не получилось: знакомые слова смотрели на меня, как лица друзей, чьи имена я не могла вспомнить. Я по десять раз перечитывала один и тот же абзац, не понимая смысла, и закрывала книгу. Радио я тоже не могла слушать, его звуки вгрызались мне в голову, как дисковая пила. Осторожно перейдя улицу, я отправилась в кино и высидела до конца фильма. Все, что я увидела, – большое количество бродивших на экране и бесконечно говоривших людей. Я решила, что отныне все свое время буду проводить в парке, наблюдая за плавающими по озеру птицами.
Аналитика особенно раздражал иссохший берег. Он попросил меня лечь на кушетку и говорить все, что придет в голову. Ничего не приходило. Поскольку аналитик не отставал, я стала описывать потолок. Тогда он указал на стул, куда я послушно переместилась с кушетки, и стал задавать вопросы. Я понимала их смысл, но ничего не могла придумать в ответ.
– Не уверяйте меня, что у вас в голове ничего не происходит, – кипятился аналитик.
Но там действительно ровным счетом ничего не происходило. Он рвал и метал в полной убежденности, что под раскаленным песком идет бурная деятельность, и если как следует поднажать, она выплеснется наружу. Но иссохший берег молча внимал в неясной надежде, что если в нижних слоях что-то и скрыто, то пусть сделает милость и не вылезает, потому что нет ничего приятнее покоя.
Без сомнения, мое лицо было таким же бессмысленным, как и голова... Как-то, уходя после очередного сеанса, я сообщила аналитику, что не запоминаю ничего из сказанного им.
Нижний слой отсек от берега не только все отделы, вырабатывающие мысли... На одиннадцатый день, когда я стояла на перекрестке, тупо глядя на огни светофора, смутно сознавая, что в них кроется какой-то смысл, о котором я позабыла, на мой берег накатила волна. Я физически почувствовала, как она зародилась где-то в затылке и ласково заплескалась, набегая на берег и неся легкую пену. Затем она осела, ушла в песок и на берегу осталась мысль. Я неожиданно вспомнила, что означают огни светофора. В витрине газетного киоска я прочитала заголовок, сообщавший, что звезда выпала из окна! Как же такая большая вещь, как звезда, попала в окно? На берег мягко набежала новая волна, и я вдруг осознала, что речь идет о голливудской звезде. “Смерть торговца”, – прочитала я на рекламном щите у входа в кинотеатр. Иссушенный берег смотрел на щит, смутно гадая, из какой же страны этот торговец: наверное, уроженец страны Торго, где-нибудь в Азии. Набежала новая волна, и я вспомнила когда-то прочитанную пьесу и из какой страны этот коммивояжер. Спасибо волнам. Они вспоминали, сопоставляли и делали интуитивные умозаключения, чего не умел иссохший берег.
...Волны сопровождали меня по улицам, часто приходили на помощь в парке...
...В кабинете аналитика волнообразование усиливалось все больше. Стоило мне переступить порог, как волны набрасывались на берег и не стихали, пока я не покидала кабинет. Все это было большой нагрузкой для меня, да судя по всему, и для аналитика. Чтобы там ни вещали волны, но одно бросалось в глаза, как красная мулета матадора: волны в корне расходились с утверждениями аналитика... Не обращать внимания на волны было так же невозможно, как, например, игнорировать знаменитый гейзер в Йеллоустонском парке. Волны яростно кипели в голове, требуя перевода...”
Белобрысый отвлекся от текста и посмотрел на меня.
- Там же в книге есть описание, как испытываемая пишет книги, – сказал он. – Совсем, как Пуля работает. Мысль словно соскакивает с кончиков ее пальцев и остается на бумаге. Это именно мысль, а не бессознательное печатание, ибо она осознает все в момент печатания. На нее накатывает, а на листе остается ситуация – за тридцать часов пишутся книги, позже становящиеся бестселлером... “Так я сидела, тупо глядя на клавиатуру, и, вдруг, к моему изумлению, на берег накатила волна и оставила на нем мысль. Совершенно потрясенная, я стала печатать и обнаружила, что сочиняю с той же скоростью, что печатаю, а печатаю я со скоростью шестьдесят слов в минуту... Слова приходили... словно соскакивая на бумагу с кончиков пальцев. Мне не требовалось остановок для обдумывания, иссохшему берегу это было не под силу...” – белобрысый отвлекся. – Наша Пуля тоже живет, как эта знаменитая писательница – мгновенные действия, мгновенный охват ситуации, неотделенный уже от решения... Только Пуля – поэт и гений жизни, когда берет в руки пулемет...
Они все смотрели на меня.
- Кстати, у тебя мой телефон, мой блокнот и листочки... – не слушая его, меланхолично сказала я. – Люба по глупости отправила их по эстафете, не мог бы ты достать оттуда?
- Ничего ты не получишь, пока мы в Генштабе с этим всем не разберемся и не получим доступ! – раздраженно буркнул отец.
