Роман Днепровский - Ироническая проза. Ч. 1
Вальтер обещал писать, но так никому и не написал ни разу. Тётка Генриета, в ответ на наши вопросы, отмалчивалась, или говорила что-то невнятное. И год прошёл — а Валерка за тёткой не приехал.
Он приехал через два года. И устроился обратно в такси. И сторонился нас, и на наши вопросы о причинах его возвращения, не отвечал — а если и говорил о Германии, то принимался ругать «этих проклятых буржуев» и «немецких фашистов» — и всё это выглядело очень и очень загадочно…
Правда разъяснилась только через полгода, когда мы, сами того не желая, крепко его напоили, и разговор естественным образом вырулил на его эмиграцию и возвращение. Вот тут-то Валера и рассказал свою историю
Оказалось, что едва перебравшись в Германию, он сразу же попал в объятия местного ведомства по делам иммигрантов. Там сидели не дураки, и они тут же нашли для Вальтера и жильё, и — главное! — работу: так как, согласно диплому, Валерий фатерович Вальтер был водителем и автослесарем, его тут же трудоустроили работать в супермаркет. Работа самая простая: развозить клиентам заказы, которые те делают по телефону. Посадили Валеру за баранку фургончика, багажник загрузили продуктами, выдали план-схему микрорайона, адреса клиентов со списками, кому что нужно завезти… Дальше понятно? Вальтер должен был подъезжать к дому, оставлять возле калитки заказ, и ехать к следующему покупателю…
Но Валера Вальтер приехал из ссср — из страны, где знали только два сорта варёной колбасы, а сыр знали только плавленный и колбасный… А тут! Столько всего!… И никто — НИКТО! — его не контролирует! Есть, от чего поехать крыше. И стал Вальтер «забывать» завести — не то, что весь заказ — но, какую-нибудь упаковку сыра или масла, пакет молока или банку кофе… Самое интересное в том, что всё это он мог в любом необходимом ему количестве вечером брать в супермаркете, притом — совершенно бесплатно (таковы были условия найма). Но он, как настоящий совецкий человек, стал подворовывать. Ведь никто не контролирует… Мало ли — может, какие хулиганы спёрли? Что, у них в Германии хулиганов нет?…
Так Вальтер проработал ровно неделю. А на следующей неделе в кабине грузовика его ждал конверт с письмом, в котором дирекция супермаркета благодарила его за труд, и уведомляла, что больше в его услугах не нуждается. Там же лежало его недельное жалование — за вычетом суммы стоимости украденных им продуктов.
Как настоящий совецкий человек, Валера пошёл скандалить с дирекцией — но вежливые охранники его не пустили даже на порог. Тогда он раскинул мозгами, и решил обратиться в профсоюз. Но профсоюз, почему-то, отказал ему в поддержке… И германский суд отказал ему в приёме заявления… Вальтер не унывал, и решил попытать счастья в других местах — но, почему-то, и в других кампаниях, где нужны были водители и автомеханики, едва заглянув в его документы и потыкав в клавиатуру компьютера, ему вежливо сообщали, что вакансия занята…
Два года продолжались его мытарства. Причём, полтора из них его мурыжило совецкое консульство, отказывавшееся принимать обратно блудного сына Совдепии. Ему говорили, что он сделал свой выбор… предал родину… что в стране советов такие, как он, не нужны… что только фашистов и не хватало в ссср… Но потом, всё же, сжалились — предварительно, вымотав душу. И впустили обратно.
И Валера Вальтер снова сел за баранку такси — и снова принялся пить пиво и водку, играть по воскресеньям в преферанс, ухаживать за девчонками, бегать на дискотеки. Потом он пытался заниматься каким-то бизнесом. Потом связался с плохой компанией, и получил условный срок. Потом попал в аварию, т. к. вёл машину пьяный — и погиб…
Собственно, к чему я всё это рассказываю? В чём, как говорится, «суть смысла»?
А вот в чём: ответьте, пожалуйста, на вопрос — кто он, Валера Вальтер? Немец? Русский?… Или — совок?
Чудесное исцеление
(на фото — иркутский художник Валерий Мошкин, 1954 — 2006)
Художники Мошкин и Шпирко проснулись в мастерской художника Мошкина. Настроение было поганое, состояние — ещё хуже. Нервно покурив, проверили содержимое стоявших здесь и там стеклянных ёмкостей — и, естественно, ничего не обнаружили. Ничего не обнаружилось, и в карманах, когда было решено пошарить в них. Меж тем, ситуация требовала срочного оперативного вмешательства.
- Пошли к Ирине, в галерею! — сказал Мошкин. — Ирка — она — человек! Она выручит. По крайней мере, может быть, по пути встретим кого-нибудь…
Выдвинулись и пошли.
Дело происходило в начале 90-х — в то время искусствовед Ирина Георгиевна (обойдёмся без фамилий) совмещала работу в местном художественном музее с работой в частной картинной галлерее «Восточный Стиль», открывшейся в бывшем буфете Музыкального Театра. Вот туда печальные художники и отправились…
Путь был неблизкий, однако же, шёл почти по прямой: выбравшись из мастерских, нужно было идти по улице Декабрьских Событий, строго придерживаясь направления трамвайных рельсов. Затем, когда трамвайные рельсы сворачивали на улицу Тимирязева, важно было не упустить их из виду, и следовать строго вслед за ними. Самый ответственный чуасток пути находился в районе знаменитого магазина «у попа» — напротив Крестовоздвиженской церкви: здесь трамвайные рельсы уходили направо — а художникам нужно было свернуть налево, и, поднявшись немного в гору, пройти церковь и несколько деревянных домов — и вот он, Музыкальный Театр, где расположена вожделенная галлерея. Поэтому, очень важно было не ошибиться и не проскочить поворот.
Как они преодолели этот тяжкий путь длинною в полтора-два километра, они помнили плохо — да и не важно это. Важно — что добрались без приключений. То есть, то, что они добрались без приключений — на самом деле, очень важно. Очень. На их счастье, гуманнейшая дама-искусствовед не только оказалась на месте, но и выдала им купюру в пять тысяч рублей — то есть, сумму, пятикратно превышающую ту, что была необходима художникам. Сказала только: «Закуски себе купите!» — а больше ничего такого не сказала. Святой человек — для тех, кто понимает.
Из галлереи вышли уже в совершенно ином настроении: впереди открывались зовущие и манящие перспективы, и душа трепетала от их предвкушения, и даже птицы в этот хмурый октябрьский день запели, почему-то, по-весеннему…
- Ну, Сашка, — шумел художник Мошкин, — щщас в магазин у попа зайдём, и…
Они проходили мимо Крестовоздвиженской церкви. На паперти сидели нищие — местный «бомонд» с улицы имени партизана грязнова. Нищие были живописны, и живописец Мошкин ими залюбовался…
- А как ты думаешь, Саш, — задумчиво спросил Мошкин, вынимая из кармана полученный только что пятитысячный кредитный билет, — вот если им, этим нищим, предложить пять штук, чтобы они бросили костыли… ик! и стали орать: «Чудо! Чудо! Чудесное исцеление!…» — как думаешь, они согласятся?…
- В-валера, спрячь б-бумажку, п-потеряешь… — художника Шпирко слегка трясло, и он думал только о том, чтобы скорее перейти дорогу — а ведь её ещё надо перейти! — и попасть в магазин. — В-валера, он-ни н-не б-будут к-кричать п-про чу-чу-чудесное ис-ис-ис целение. Ч-чтоб-бы они… ик! ИК! за-за-зак-кричали п-про чу-чу-чу-десное ис-исцеление, им надо п-поставить ящик! И е-ещё к-коробку… ик!!!! к-колбасы…
- Саш, а давай проверим! — в ожидании своего персонального «чудесного исцеления» Валерьян был, явно, в ударе, и его уже несло. Размахивая зажатой двумя пальцами купюрой, он двинулся к паперти.
- Господа нищие! — Мошкин принял картинную позу, и теперь стоял, словно Маяковский, широко расставив ноги, и жестикулируя плохо слушающейся рукой с зажатой в ней денежкой, — вы смотрели фильм «Праздник Святого Иоргена»? Помните, там был такой нищий, который, типа, исцелился?…
Нищие, заинтересованные бесплатным цирком, который устроил Валера, стали подтягиваться ближе, а Валеру уже несло всё дальше и дальше.
- Представьте, господа нищие, что я — святой Иорген! Нет, лучше представьте, что я — Иисус Христос!!! Хотя — я ещё круче, я — Валерий Мошкин!!!… И я могу вас всех тут, на хер, исцелить!… Вот ты! — Мошкин протянул руку с зажатой пятитысячной к калеке, выложившему напоказ костыли — и, к слову, в отличии от братьев-художников, уже успевшему принять своё привычное состояние, — вот ты уверуешь в меня, как в Иисуса Христа, если я тебе дам пятёрку? Ну, давай! Я щщас ка-ак хрясну тебя по башке, и ка-ак крикну: «Исцеляйся, дубина!!!» — а ты бросай костыли, и кричи: «Чудо!!! Чудо!!! Чудесное исцеле…».
В этот момент к смешному бородатому дядьке, который нёс какую-то околесицу и, неизвестно, зачем, размахивал бумажной деньгой, подбежал крутившийся здесь же, на паперти, чумазый гаврош. Р-раз!!! — и купюра, пятитысячная купюра — та, на которую возлагалось столько надежд, которая должна была чудесно обернувшись в руках продавщицы виноводочного отдела, чудесно же исцелить двух страдальцев-художников — эта самая купюра была вырвана прямо из рук застывшего на полуслове Мошкина. Валера ещё и сообразить не успел, что случилось — а мальчонка уже скрылся где-то в подворотне. Пришедшие в себя нищие обидно ржали.
