Роман Днепровский - Ироническая проза. Ч. 1
…Когда срок, назначенный Гарри подходил к концу, я не только уже справился с собой, и перестал содрогаться при виде молодых мам с колясками, но и начисто забыл про его угрозу насчёт вскрытия. Однако, Гарри не забыл — и однажды ранним утром, подняв телефонную трубку, я услышал его бодрый голос: «Привет, старина! Ты не забыл? Сегодня у нас — вскрытие трупа! Жду вас с Вовкой через час возле анатомического корпуса, не опаздывай! А потом — ко мне, на шашлыки!»…
Какое счастье, какое огромное счастье, что в 1989 году в ссср не было сотовых телефонов! Заботившийся о том, чтобы мы успели набрать как можно больше жизненного опыта Гарри, наверное, зазвонил бы меня — а потом обижался, что я проигнорировал такое важное мероприятие!… А так, я просто вышел к назначенному часу из дома, и отправился гулять по книжным магазинам. Когда часа через два я вернулся домой, мне вновь позвонил Гарри:
- Ну что же ты, старина, не пришёл? Опоздал, что-ли? — я тут же поспешил подтвердить это предположение, — ладно, давай ко мне! Мы с Вовкой уже у меня — только он, почему-то, ни пить, ни есть не может… Ещё в анатомичке ему заплохело, и мы ушли, да… Ну, давай — у нас здесь шашлык, и бутыль медицинского спирта! Ждём!…
Вовку я застал даже не зелёным, а каким-то фиолетовым. Он, правда, уже успел немного прийти в себя, приняв на грудь пол-стакана spiritusa vini, и едва я зашёл, как он бросился ко мне с воплем:
- Старичок!!! Ты не представляешь даже, КАК Я ТЕПЕРЬ НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ!!! Ты не представляешь, как…… - далее минуты три несчастный Володька делился впечатлениями от всего увиденного и пережитого.
- Ну, подумаешь — мозги из трупа извлекли! — философски возразил на это Гарри, — я с него едва скальп снял, а Вовка тут же начал за стены хвататься. А уж когда наш профессор крышку черепа снял… — Гарри затянулся своей «беломориной» — да-а, жаль, что ты не сходил с нами на вскрытие трупа…
Именно тогда — после скальпирования покойника — Вовка и прозвал его Индейцем. И — пристало.
…Вообще, неизвестно ещё, сколько бы относительно вменяемых людей этот гад довёл бы до обмороков и стационаров психушки, если бы его не выгнали из медицинского, и он не ушёл бы работать на телевидение. Так, однажды, он — из самых лучших побуждений, заметим — опоил ещё двоих наших друзей так, что они потом года два вели совершенно трезвый образ жизни — а при одном лишь слове «спирт» им начинали мальчики кровавые мерещиться…
Он пригласил ребят на своё ночное дежурство в клинику. Вместе с ним дежурили ещё три симпатичных студентки, и всё это обещало закончиться чем-то интересным — тем более, что Индеец намекнул, что и spiritus vini будет наличествовать. Эти двое и клюнули. И всё было бы хорошо, если бы не оказалось, что девушки пьют медицинский спирт наравне с парнями — и не пьянеют!… В результате, стратегический запас спирта, которого, по предположению Индейца, должно было хватить на всю ночь, был выпит за час. И души всех присутствовавших властно требовали продолжения банкета. И тогда, пошептавшись между собой, девушки заявили:
- Эх, чего там! Гуляй, душа! Игорь, сходи, принеси нам ребёновки!…
Те мои друзья, которые рассказывали об этом, потом проклинали себя за то, что пропустили мимо ушей слово «ребёновка» — мало-ли, что за сленг здесь, да может, и послышалось… А Гарри, меж тем, вернулся с полной конической колбой спирта, и приступил к процессу его разведения. Затем выпили по первой. Затем — закусили, и выпили по второй. И тут одна из девушек говорит:
- Эх, Игорь! Отлично ты ребёновку развёл! Хороша!
- Да у Игорька всегда знатная ребёновка получается! Он по ребёновке — спец!…
И здесь, наконец, многократно произнесённое новое слово дошло до сознания ребят — и они захотели немедленно узнать, что же такое они пьют, в конце концов. И они обращаются к присутствующим с вопросом — а когда в ответ слышат дружный смех, то ставят вопрос уже и ребром. И опять смех.
- Вообще-то, — произносит здесь Индеец, — это наша маленькая врачебная тайна. Но вам, так и быть, я её открою. Только прежде выпейте ещё — чтобы впечатление не было слишком ошеломляющим. Короче, на посошок — и пошли!…
И они пьют ещё по сто грамм этой ребёновки, и встают, и Индеец ведёт их показывать, откуда он принёс полную колбу спирта. Они заходят в какой-то кабинет, и, включив свет, Индеец указывает им на шкаф, заполненный банками с туго притёртыми пробками, и тоном лектора сообщает:
- Вот в этих сосудах хранятся заспиртованные уродцы-выкидыши, а вон там — …
Я уверен: он не хотел ничего плохого. Да и повезло ребятам: всё же, рядом с ними были почти настоящие врачи — поэтому, обморок не был долгим. Когда они пришли в себя, то они уже лежали на кушетках в ординаторской, а красавицы-медички нежно хлопали их по щекам, и спрашивали:
- Ну, всё в порядке? Как ты?… Вот — выпей быстренько, и полегчает!…
При слове «выпей» один из моих друзей снова провалился в беспамятство. А второй услышал, что пока они валялись в отключке, было, среди прочего, решено, чтобы не портить праздник, выслать Индейца на ночную трассу — и там он продал какому-то таксисту целый литр чистейшей ребёновки, а на вырученные деньги купил у другого таксиста две или три бутылки самодельной, воняющей ацетоном, водки. И вот теперь, вместо нормальной, чистой и надёжной, многократно проверенной и совершенно безопасной ребёновки, они вынуждены пить какую-то подозрительную отраву… А всё — из-за чьёго-то чрезмерного и неуместного любопытства…
Как я уже говорил, оба моих друга после этого случая не брали в рот спиртного года два. Но и после, когда они оказывались в одной компании с Индейцем, и тот, и другой обязательно уточняли, кто принёс те бутылки, которые выставлены на столе… Так, на всякий случай.
Телевизионная эпопея Индейца — не менее увлекательна и разнообразна, но я ограничусь пока этой предысторией. Единственное, на что мне хочется обратить внимание тех, кто прочёл этот рассказ — так это то, что во всех этих (и многих других) историях Индеец никогда не делал ничего, чтобы жестоко подшутить над друзьями, или сделать им гадость. Все его намерения были невинны и чисты, как ребёновка как слеза ребёнка — только вот, выходило из этого всегда чёрт знает, что…
Наши в ихних Европах
В юности был у меня сосед и приятель — Валера Вальтер. Валера — это имя, а Вальтер — это фамилия, а не прозвище (кому интересно — прозвище у Валеры было «пистолет»). Валера Вальтер был поволжским (вернее, казахским) немцем по национальности, и водителем такси по профессии и должности. А ещё он был круглым сиротой — уж не знаю, что там приключилось с его родителями, но вырастила и воспитала его тётка Генриета. Тоже немка.
До 1989 года Валера Вальтер крутил свою баранку, по выходным пил пиво, ходил на дискотеки и в кино (благо, кинотеатр «Гигант» был от нас через дорогу), ухаживал за девчонками и катал их на своём такси. А также — ковырялся по выходным в гараже, играл в карты, матерился, иногда дрался, регулярно покупал у меня американские сигареты и прочие предметы фарцовки… Короче, жил жизнью простого совецкого человека — пролетария и обывателя…
Но вот, где-то году в 1990-м, в самом начале, Вальтер вдруг вспомнил о том, что он — самый-самый настоящий немец. То есть, не только кровь тевтонов ударила в голову и сумрачный германский гений зашевелился в подсознании, но и вспомнились уроки родного языка, что в детстве давала ему тётка, а главное — Валерка узнал о Федеральной программе правительства ФРГ по переселению соотечественников в фатерлянд. И началось…
Дважды Валера съездил в Москву, в Посольство Федеративной Республики Германия — и оба раза, по возвращению домой вёл такие разговоры, что, мол, в России всё равно делать нечего, и вся эта «перестройка» кончится ничем (ну, будто без таксиста Вальтера это умным людям было непонятно!), и надо, значит, отчаливать… Одно его сильно печалило: тётка с ним ехать отказывалась — а сам Валерьян очень плохо на рiдной нiмецькой мове шпрехал… Так получилось, что в совецкой школе он, этнический немец, изучал английский…
Ладно, эту беду Валера преодолел: засел за учебники и какие-то самоучители — да и тётка, надо полагать, помогла. В результате, где-то, через полгода Вальтер собрал нас всех на прощальный пивной банкет, и объявил, что уезжает он. В фатерлянд. Навсегда. Вот только, как освоится на новом месте, так через год приедет за тёткой — такой у них уговор — и заберёт её к себе. На историческую родину исторических предков.
А на следующий день он улетел в Германию. Навсегда.
Вальтер обещал писать, но так никому и не написал ни разу. Тётка Генриета, в ответ на наши вопросы, отмалчивалась, или говорила что-то невнятное. И год прошёл — а Валерка за тёткой не приехал.
Он приехал через два года. И устроился обратно в такси. И сторонился нас, и на наши вопросы о причинах его возвращения, не отвечал — а если и говорил о Германии, то принимался ругать «этих проклятых буржуев» и «немецких фашистов» — и всё это выглядело очень и очень загадочно…
