Николай Вильямс - Остров ГНИИПИ
Стихи о роковой встрече
Шёл Вавила домой с кабака.
Рыло Вавиле побили слегка.
Ему пересечь остаётся овраг,
А там за оврагом родимый барак.
В бараке никто не тронет Вавилу.
Вавила — известный в бараке громила.
В руке у Вавилы наточенный нож,
И а’гент Вавила, и к Сене вхож.
Вроде бы всё спокойно. Однако,
навстречу Вавиле выходит собака.
А на собаке большая блоха
Желает с Вавилы пущать потроха.
С собакой не спорят, собака — сила.
Вспять и направо уходит Вавила.
Тайный там есть к бараку проход.
Видит Вавила: в проходе — кот.
Боже, за что испытанья такие?
Кошка в бою равносильна стихии.
Хрипло мяуча, худой и проворный,
Кот надвигается с бранью отборной.
Назад, где собаку таит темнота,
Вавила стремглав бежит от кота.
Вавила придумал: на узкой дорожке
Решает стравить он собаку и кошку.
Что это было! что это было!
В жизни такого не видел Вавила!
И «Сучка» три года потом изучала —
Мяукало, гавкало, выло, рычало,
Лились потопом во мраке ночи
Кровь и в крови кровавые клочья,
Облаком небо заволокла
Антиправительственная хула!
Давно это было. Кот и собака
Шестнадцатый год продолжают драку.
Блоха, не стерпевшая битвы накала,
На другую собаку перескакала.
Вавила в тюрьме на бессчётные годы.
Он нарушил закон об охране природы.
Четырнадцать раз сносили барак.
Всё остальное окутал мрак.
Отрывок из поэмы «Гнииповская ночь»
На башне бьют часы двенадцать.
Час волшебства и дивинаций,
час битв, убийств и грабежей.
ГНИИПИ пучится ночное,
как в бочке блюдо овощное
под действием дрожжей.
Час писка бодрствующих крыс.
Час напивающихся вдрызг.
Час свежевания добычи,
час смакования греха,
час слуха — нынче в лавке бычьей
давали точно потроха.
Ты больно, сука, стал доверчив.
Они не бычьи — человечьи.
Мне говорил палач.
Ты больно, сука, стал забывчив.
Они не человечьи — бычьи!
Они не бычьи — кляч!!
Топор — итог обмена мнений;
года тюрьмы за страсть мгновений!
и в сущности, вотще!
Забудут толпы любопытных
каких кишки дают копытных.
Давали ль вообще?
Производственная баллада
Трупом бешеной гориллы,
агромадным, словно сруб,
трупопровод засорило —
лопнуло двенадцать труб.
Запрягли в гориллу трактор —
тянут, тянут три часа.
Тракторист гориллу трахнул —
расстреляли, будто пса.
Чтобы сдать гориллу в сроки,
порешили год спустя
методом народной стройки
рвать гориллу по частям.
Автоген гориллу режет,
автокран суёт в торец…
Вдоль дороги вдоль проезжей
капает из труб мертвец…
Окаянная горилла
всю ГНИИПИ разорила!
Незнакомец
По вечерам ГНИИПИ нежится —
течёт налаженный уют.
Покойники не первой свежести
лежат на улицах, гниют;
сочится кровь из щели в здании,
от крови вверх струится пар —
то зданье общества «Дознание»,
идёт, наверно, семинар.
Из окон книзу хищно свесились
копыта, когти и тела;
висит плакат «Долой ответственность
за уголовные дела»;
прохожий с перебитой мордою
трусливо держит свой карман,
и тихо плавает над городом
вонючий розовый туман.
А в нужный час, сверкая орденом,
начальству душу веселя, —
веселый малый с мятым ордером —
подходит к ресторану «Бля».
И он сидит, и пьёт до полночи.
Внезапно он приходит в раж.
Служебным рвением исполнившись,
он вынимает карандаш.
Он из кармана рвёт наручники,
свисток себе пихает в рот…
Ни лом, ни нож, ни бритва лучшая,
ни гиря гада не берёт!
Перед конвойными-гориллами
напротив Сени я стою,
а Сеня, сука криворылая,
сидит и шьёт мине статью.
Зачем я жил, зачем гулял же я,
зачем я в «Бля» пришёл с ножом,
зачем полушку я одалживал,
зачем заказывал боржом?
Приложение 2
— Пущай Феофан себе шкары покупает!!
Только тут агенты спохватились и поняли, что они, став жертвами провокационного наваждения (которое квалифицированный работник надлежащих служб обязан отличать от просто наваждения), дали маху и пропустили в город важного государственного преступника.
… Слухи о деятельности парня с ведром поползли вскоре после описанного эпизода. Парень неизменно оказывался участником любого крамольного действа, не переводившегося в ГНИИПИ никогда. Однако, он сумел капитально оживить такого рода деятельность. Давно уже гнииповцам было известно, что главное — это начертать величественную программу; это самое и выполнил полубог. Более того, он сумел это сделать, почти не пользуясь членораздельной речью, почти исключительно за счёт рычаний, завываний и хриплых угроз, убогих по лексике, но переполненных чувством. Народ ГНИИПИ, способный воспринимать и передавать тончайшие оттенки мысли единственно при помощи последовательностей двух основных умозаключений «у!» и «гы!», быстро уразумел, что все беды оттого, что ГНИИПИ хуже всех потому, что он лучше всех; а лучше всех он потому, что не в ГНИИПИ никто ничего не понимает. Эта идея принималась и в штыки, и восторженно. Сеня, читая рапорты, то радостно потирал руки, то хватался за сердце.
… Год спустя после конфликта на контрольном пункте в центральном гнииповском кинотеатре «Урядник» демонстрировалась 37-ая серия популярной ленты «Кто серет и смеётся». Весь гнииповский бомонд был в сборе. В 14-ом дорогом ряду сидела Марья Степановна Жэ в обнимку с Колькой Серым. Несколько далее профессор Прахарягин уныло созерцал роскошные плечи красотки, некогда обольщённой и растленной им, а затем предпочетшей молодость и силу верности и высокому положению в обществе.
На экране 3-ий час колошматили друг друга колунами герои психологической драмы. Зрители радостно сопереживали похождениям любимых артистов:
— Гы, гы, гляди, вон тот вон который в рваном прахаре, энто тот который тому в очках в 21-ой серии в лоб закатал…
— А он его зачем душит?
— Надо ему, вот он и душит…
— Он не потому душит. Он его с горя душит. Она ему семячки за полцены толкнула, а там в их бриллианты…
Скорбные мысли Прахарягина прервал злобный шопот сзади:
— Ты, лахудра, сыми цилиндр, не видать за тобой…
Профессор засопел и полез в карман за кастетом.
И едва профессор обернулся, чтобы единым ударом уложить обидчика, как злоумышленник саданул топором по новому модному цилиндру. Когда Прахарягин очнулся, сеанс был прерван. В просцениуме полубог ведром, сорванным с головы, что позволяло видеть сияние вокруг лысины, крушил набегавших агентов.
Вариант правленный:
— Пущай Феофан себе шкары покупает!!
Только тут агенты спохватились и поняли, что они, став жертвами провокационного наваждения (которое квалифицированный работник надлежащих служб обязан отличать от просто наваждения), дали маху и пропустили в город важного государственного преступника.
… Слухи о деятельности парня с ведром поползли вскоре после описанного эпизода. Парень неизменно оказывался участником любого крамольного действа, не переводившегося в ГНИИПИ никогда. Однако, он сумел капитально оживить такого рода деятельность. Давно уже гнииповцам было известно, что главное — это начертать величественную программу; это самое и выполнил полубог. Более того, он сумел это сделать, почти не пользуясь членораздельной речью, почти исключительно за счёт рычаний, завываний и хриплых угроз, убогих по лексике, но переполненных чувством. Народ ГНИИПИ, способный воспринимать и передавать тончайшие оттенки мысли единственно при помощи последовательностей двух основных умозаключений «у!» и «гы!», быстро уразумел, что все беды оттого, что ГНИИПИ хуже всех потому, что он лучше всех; а лучше всех он потому, что не в ГНИИПИ никто ничего не понимает. Эта идея принималась и в штыки, и восторженно. Сеня, читая рапорты, то радостно потирал руки, то хватался за сердце.
![Игорь Агеев - Неспортивная история [Сценарий, использовавшийся в фильме «Куколка»]](/uploads/posts/books/276798/276798.jpg)
