Кристофер Бакли - Верховные судороги
— А вы на моем месте бросили бы работу по основной специальности?
Новые смешки.
Вандердамп хмыкнул и хлопнул Грейдона по колену.
— Наша девушка. Ты им покажешь, Пеппер. Ох, это будет роскошно. Роскошно, Грейдон.
— Не сомневаюсь.
Они стали смотреть дальше. Теперь на экране говорил президент: «Возможно, судья Картрайт и не похожа на традиционного кандидата в члены Верховного суда, однако я считаю, что, с учетом обстановки, сложившейся в этом городе, а возможно, и во всей нашей стране, судья Картрайт — именно тот человек, которого требует настоящий момент. Она знает страну, и страна знает ее. Она — практичный, здравомыслящий, знающий жизнь судья, привыкший называть вещи своими именами. И я призываю сенатский Комитет по вопросам судоустройства, как и сенат в целом, утвердить ее кандидатуру. Без проволочек».
— «Без проволочек» — это неплохо, — промурлыкал Грейдон. — Последний взмах красным плащом перед мордой быка.
— Да, — улыбнулся президент Вандердамп. — Я так и думал, что вам понравится.
В клубе «Ретрополитен», расположенном в нескольких кварталах от Белого дома, было оборудовано нечто вроде командного центра, в котором Грейдон Кленнденнинн и Хейден Корк намеревались готовить Пеппер к сенатским слушаниям.
Столы здесь были расставлены примерно так же, как на подиуме сенатского Комитета по вопросам судоустройства. Стоявшая перед Хейденом Корком именная карточка указывала, что он исполняет роль сенатора Митчелла. Других сенаторов изображали люди из Белого дома и Министерства юстиции — плюс несколько испытанных временем доверенных лиц Грейдона. Сам он, спокойный, отчужденный и донельзя сумрачный, сидел в кожаном кресле, выглядевшем так, точно ему приходилось выдерживать вес государственных деятелей еще со времен рузвельтовского «Нового курса».
Пеппер, войдя в эту комнату, окинула ее взглядом и сообщила:
— Я ищу слушания, посвященные Картрайт. А у вас тут, похоже, все еще продолжается Нюрнбергский процесс.
Хейден, резко кивнув ей, открыл огромную папку, на которой стоял штамп: «КАРТРАЙТ/СЕКРЕТНО».
— Это что же, все про меня? — поинтересовалась Пеппер. — Вот уж не думала, что прожила время, достаточное для того, чтобы оставить бумажный след такой толщины.
— Судья Картрайт, — сочным голосом начал Хейден, — что заставляет вас считать себя достаточно квалифицированной для вхождения в состав Верховного суда?
— Я этого никогда не говорила, сенатор.
— В таком случае я задаю вам этот вопрос сейчас. Считаете ли вы себя таковой?
— Я думаю, что ответить на него должны ваши сановитые коллеги.
— Я задал вам прямой вопрос. Будьте добры, дайте на него прямой ответ.
— Видите ли, сенатор, я знаю лишь следующее: в одно субботнее утро меня разбудил телефон. Звонил президент Соединенных Штатов. Он попросил меня заняться этим. Сама я на должность в Верховном суде не напрашивалась. Если вас интересует мое мнение, так вся эта затея выглядит попросту полоумной.
Хейден постучал карандашом по столу:
— Вы действительно собираетесь разговаривать с комитетом в подобных тонах?
— Я всего лишь простая пожилая девушка из Плейно, — ответила Пеппер. — Вы видите перед собой ровно то, что в итоге получите. Хотите придать мне побольше блеска, попробуйте полировку для серебра.
— Может быть, мы все же продолжим? — мрачно поинтересовался Хейден.
— А вы бы перешли прямиком к абортам. Сейчас только они всех и волнуют. Или вас больше интересует мое мнение о деле «Марбери против Мэдисона»?[26]
— Судья…
— Я просто пытаюсь ускорить процесс. Я же понимаю, какие все вы занятые ребята.
Хейден Корк поджал губы и перелистнул несколько страниц своего блокнота.
— Имеется ли в вашем прошлом что-либо, способное смутить данный комитет?
Пеппер обвела взглядом обращенные к ней лица:
— Зависит от того, насколько легко вы смущаетесь.
— Судья Картрайт, — произнес Хейден голосом, в котором уже начали проступать нотки отчаяния, — поймите, здесь происходит генеральная репетиция.
— Послушайте, сенатор. У вас имеется пять тысяч агентов ФБР, и сейчас они роются в моем мусорном баке или окунают головой в воду всех,[27] с кем я когда-либо разговаривала, начиная с акушерки, которая хлопнула меня по заду, едва я выбралась из маминой матки. Вы действительно думаете, что я полезла бы в эту кашу, если бы в моем шкафу отплясывали ча-ча-ча скелеты — в количествах, достаточных для приличного кладбища?
К этому времени губы Хейдена успели приобрести синюшный оттенок. Он перевел полный отчаяния взгляд на Грейдона, сильно смахивавшего теперь на позабавленного льва.
— Но, раз уж вы заговорили об этом, — продолжала Пеппер, — была в моем университетском прошлом одна субботняя ночь, когда я залезла на стол и отплясывала на нем. Без трусиков. Вас именно такого рода штуки интересуют, Корки?
Хейден покраснел. Некоторые из прочих сенаторов зафыркали.
Хейден перешел к другой части своего сильно похожего на телефонную книгу досье.
— Ваш муж — Басвальд Биксби?
Пеппер спросила — теперь уже с другой интонацией:
— Почему бы вам не называть его Бадди? Все именно так и называют.
— Он телевизионный продюсер. Продюсер вашего шоу. И некоторых других.
— Да, верно, — отрывисто ответила Пеппер.
— Его шоу «Прыгуны». Вы можете нам его описать?
— А вы загляните в «ТВ-гид». Или попросите сделать это одного из семидесяти двух ваших подчиненных.
— Семидесяти шести.
— Поправка принимается. Спасибо.
— Насколько мне известно, оно рассказывает о людях, которые спрыгивают с мостов. Он является также продюсером еще одного шоу, которое называется… «Ч.О.». Посвященного страдающим ожирением людям, так?
— Так. А сейчас он обдумывает еще одно, — сообщила Пеппер, — которое называется «Жопы». Посвящено персоналу Белого дома.
Грейдон поднялся из кресла и, обращаясь к Пеппер, сказал:
— Давайте выпьем по чашечке чего-нибудь.
Они покинули лжесенаторов и уселись посреди пустой тихой гостиной, пропахшей дымом давным-давно выкуренных сигар и полировкой для дерева.
— Вы очень неплохо справляетесь, — сказал Грейдон.
— Спасибо, — сухо ответила Пеппер.
— И поэтому меня удивило то, как легко вы клюнули на простую наживку.
— На какую?
— Перестаньте, судья Картрайт. Давайте не будем проникаться жалостью к себе. Теперь вы играете в большой лиге. Это не «Седьмой зал суда».
— Шестой. Послушайте, мистер Кленнденнинн…
— Грейдон.
— Мистер Кленнденнинн, я не вижу никакого смысла изображать этакую львицу федерального суда, проведшую последние десять лет, сидя в апелляционном суде округа Колумбия и составляя эрудированные памятные записки. Я всего лишь…
— Простая пожилая девушка из Плейно. Да-да. Но у вас есть одно достоинство. Вы умеете оставаться самой собой. Предположительно, именно поэтому президент к вам и обратился. Подлинность. Настоящая Америка. Уж эта мне настоящая Америка. Так трудно определить, что она собой представляет…
Пеппер усмехнулась.
— Я вас забавляю? — поинтересовался Грейдон.
— Да нет. Просто мне понравилось, как вы произнесли это ваше «предположииительно». Вы ведь настоящий аристократ, верно, мистер Кленнденнинн? Самая что ни на есть голубая кровь.
— Да, — улыбнулся Грейдон. — Весьма и весьма голубая. Как и у мистера Корка, хоть он и принадлежит к поколению более юному.
— Корки? — переспросила Пеппер. — Ну нет. Он не из вашей лиги ДНК. Он из «Лиги плюща»,[28] с обычным для нее коротеньким членом.
Впрочем, она сразу же и спохватилась:
— Извините. Вы ведь закончили?..
— Гарвард.
— Вас я, ну… таким не считаю.
— Вы очень добры.
— Послушайте, мистер Корк с самого начала дал мне понять, что он обо мне думает, и дал с полной ясностью. Я ничем ему не обязана.
— Хейден Корк — «Корки», как вы назвали его при людях, которые провели на государственной службе больше времени, чем вы на белом свете, — возглавляет персонал Белого дома. Цель у него во всей этой истории только одна — служить президенту. Я бы на вашем месте не стал обращать его во врага только ради того, чтобы потешить свое самолюбие. Этот город бывает иногда очень злобным. Очень. Вы даже представления не имеете, каким он бывает. И не исключено, что один-два друга вам здесь не помешают. С другой стороны, — без всякого нажима произнес старик, — вы можете продолжать в том же духе до самой финишной черты. И тогда вам никакие друзья до скончания ваших дней не понадобятся. Вы просто добьетесь успеха.
— Вас, похоже, такая перспектива в восторг не приводит.
— Могу я говорить с вами откровенно, судья?
