Валерий Романовский - Белая кость
Из-за крупных габаритов спускаться в надводный гальюн Крохе было сложно, а в этом состоянии особенно. Поэтому возникавшие за пять часов прохождения проливной зоны естественные малые и большие надобности решались на месте, с высоты мостика и под любопытными объективами разведывательных катеров сопровождения. Малая нужда справлялась неброско, практически незаметно. Ну а на большую… вероятный противник реагировал резким маневром изменения курса и активным сближением. Поначалу, все выглядело так, будто они уклоняются от возможного попадания экскрементов, поскольку занимали правильную позицию по ветру, ведь давно известно, что «ничто так не портит цель, как прямое попадание». Но, глядя на высыпавшую на палубу «супостатов» разношерстную, откровенно ржущую толпу, непрерывно снимавшую происходящее на пленку и глазеющую на «это» через могучую бортовую оптику, не оставалось никаких сомнений — объектом любования является Крохина «корма». Вероятно, каждый из снимавших втайне надеялся, вернувшись на берег, круто преуспеть в бизнесе, втридорога продав какому-нибудь журналу «измученную» походом задницу командира советской дизельной подлодки.
Можно только представить возможные комментарии очевидцев, так как туалетная бумага, увы, не являлась участницей данного процесса. А ведь это был просто рядовой, маленький эпизод из нелегкой, но полной неожиданностей и «романтики» флотской жизни нашего героя…
Для информации могу сказать читателю, что через два года подобных мучений Кроха все же поступил в Военно-морскую академию, но по ее окончании на плавающее соединение не попал. Кадровики, досконально изучив офицера, предложили ему должность в штабе Балтийского флота в отделе БП, на которую он, после недолгих уговоров, и согласился.
Рухнула заветная мечта стать комбригом и адмиралом. Не хочется думать, что роковую роль в судьбе нашего героя сыграл компрометирующий его фотоматериал.
Январь 2004 г.
Фрол
«В грехах мы все, как цветы в росе,Святых между нами нет...».
Фрол, как его звали друзья на бригаде, слыл личностью неординарной.
Умом большим не отличался, но был на удивление упорен и даже уперт. С виду большой и спокойный, старался служить обдуманно, усердно, исполнительно. По-крестьянски хозяйственный, с замашками опытного снабженца, был прижимист и запаслив. Уже с лейтенантских лет обращал на себя внимание командования бригады своим умением содержать в хорошем состоянии вверенное ему заведование на корабле и берегу. В то время бригадой командовал Н.Е.Хромов, который за мастерское совмещение жесткой требовательности и заботы о подчиненных, заслуженно носил прозвище Дядька. Мимо его пристального внимания такие способности молодого офицера незамечено пройти не могли.
В глаза всем сразу бросалась его физическая развитость, подтянутость и старательность. К тому же не пил «шило» и был в этом, пожалуй, исключением из правил среди всех себе равных.
И служба у Фрола пошла в рост. Может не так быстро, как ему хотелось бы, но на месте не стояла.
Сказать, что он был окончательным трезвенником, конечно нельзя. Ведь служил он не на Луне, а в Либаве, среди друзей-лейтенантов. Правда, от частых дружеских застолий старался уходить. Прежде всего, побаивался жену, которая, зная его скрытые особенности, по-женски давала ему иногда нагоняй почище любого командира подводной лодки.
— Ты что, спортсмен? Или вообще не пьешь? — удивленно спрашивали его друзья.
— Почему? Пью… иногда, — отвечал он.
— Значит, жены боишься? Наверняка сильно ругает, когда поддатый являешься? — старались уточнить товарищи.
— Ну, уж нет… столько-то я не пью, конечно! — смущенно отвечал Фрол, так как этот вопрос, как выстрел, попадал точно в «десятку».
Его трезвость обусловливалась прежде всего контролем со стороны. Самоконтроль мог просто не сработать. И он это знал. Ситуация сродни нахождению человека на болотной трясине. Вроде все хорошо: и солнце светит, и мох зеленеет, и птички поют, а сделал шаг в сторону и — задница!
Так бывает в жизни. Медики об этом знают. Эта невидимая грань называется лишней рюмкой, и порой безрезультатно изучается людьми на протяжении всей жизни.
В тех редких случаях, когда Фрол все же поднимал рюмку не совсем обдуманно, им совершались «подвиги», о которых потом долго говорили в подплаве…
Проводы на классы
Конец лета в Лиепае выдался жарким. Офицеры одного и того же выпуска училища ТОВВМУ, товарищи по жизни, учебе и службе Василий Коновалов и Олег Огородников в этот день были утверждены на учебу. С первого октября их ждали командирские классы (6-е ВОК ВМФ). Учеба предстояла в Питере, где друзья не были ни разу в жизни. Радость переполняла их!
Правда, Василий через неделю уходил в «автономку», и получалось так, что в очередной раз друзьям предстояла встреча уже на классах, в Ленинграде. Повод решили обмыть сразу. Зачем откладывать на потом то, что можно выпить сегодня. Благо, время и деньги у холостяков имелись.
Отметить факт удачи решили в ресторане дома офицеров, который в народе называли «Казино».
У дома офицеров встретили Володьку Фролова. Тоже выпускника ТОВВМУ. Закончил он училище на три года позже своих погодков и служил на одной из лодок бригады штурманом.
До училища он успел отслужить «срочную». За период учебы в училище, активно занимаясь борьбой и морским многоборьем, достиг поразительных результатов. Стал мастером спорта международного класса и членом сборной СССР по морскому многоборью. Сильно окреп физически. Стал по-медвежьи здоровым. Широкая муаровая лента, сплошь усеянная спортивными наградами, могла соперничать с «брежневским иконостасом» и вызывала белую зависть друзей. Некоторые местные юмористы, рассматривая награды, дружески шутили: «Да, Володька, если тебя вдруг съест большой крокодил, то первые два дня он будет гадить только твоими спортивными наградами!»…
— Фрол, ты как сюда попал? — обрадовался Олег.
— Если серьезно — не целясь! Вот, с первого сентября направляют учиться в университет марксизма-ленинизма. Сегодня здесь собирают всю группу. Нам прочитает вводную лекцию какой-то представитель ЦК Латвии, — важно отвечал он.
— Ну, ты, Вовка, не расслабляйся. Лекция — не эрекция. Ее можно и пропустить, особенно эту. Отметь свою явку у старшего и побыстрее приходи в «Казино». Мы сейчас там столик организуем. Причину банкета доложим позже. Если нет «бабок», не заморачивайся, ничего не надо. Главное, старик, — присутствие…
Через двадцать минут Фрол появился и, глядя на обильный стол, удивленно воскликнул:
— Затейливо же вы отдыхаете, господа офицеры! Вас что, повысили?
Узнав новость, Фрол искренне порадовался за друзей и одновременно расстроился за себя.
В хорошем смысле слова он был карьеристом и считал, что годы срочной службы «тормознули» его карьеру, то есть замедлили ее рост. Ему казалось, что товарищи его обходят по службе. И это было обидно, сильно било по его самолюбию.
С нотками тоски он отметил в очередном тосте:
— Вот вы уже на командиров учиться едете! А я...? Что, интересно, мне светит в будущем?
— Не расстраивайся Фрол! Всем нам в будущем светит одно и тоже — свой собственный памятник. А «железа» на наш век всем хватит! Не переживай!
— Уверен, что еще и на новых проектах лодок послужим, — утешал его Василий.
После посиделок в «Казино» вышли на остановку такси у кафе «Кайя» и стали в небольшую очередь желающих. Но с появлением первой свободной машины поддатый и угрюмый Фрол, как бык на красное, решительно направился к ней. Толпа возмущенно зашумела. В его адрес послышались замечания и насмешки.
Три молодых мужика в гражданке, стоявшие первыми, тоже с явными признаками опьянения, в попытке восстановить справедливость оскорбительно задели его:
— У вас, молодой человек, дурные манеры. Вы что, родились в сарае? — с претензией на интеллигентность, заплетающимся языком выдал один из них.
Лучше бы он этого не говорил! Со словами «Хамить — себе вредить, пацаны!», Фрол за секунду уложил всех троих прямо на остановке такси. Олег с Василием и сообразить-то толком ничего не успели.
На шум и крики толпы сначала раздались трели милицейских свистков, а затем, как джин из бутылки, появился милицейский «воронок».
В «обезьяннике» оказались все вместе: и правые, и виноватые.
Выяснив, что все задержанные — военнослужащие (те трое тоже оказались молодыми мичманами-надводниками из Зимней гавани), милиция быстро отфутболила всех в комендатуру, где их благополучно и определили в камеру.
Размякший Олег, срубленный алкоголем, тут же в камере уснул. Василий же молча сидел, переживал и с грустью думал о том, что накрылась его учеба в Питере «медным тазиком». «Зеленые» мичмана, как овцы в хлеву, жались в углу камеры, бросая тревожные взгляды на Фрола. Они кожей чувствовали, что разговор с ними этот бык еще не закончил.
