Сергей Власов - Фестиваль
– У вас очень гибкий спинной хребет.
– Это правда. И у меня есть этому объяснение и даже в некотором смысле – оправдание. Спинной хребет дипломатического чиновника моего ранга должен обладать не только способностью всячески изгибаться, но также еще и извиваться во всех направлениях. Заметьте, все это необходимо в большей степени для соблюдения всех правил при проведении протокольных мероприятий и отнюдь не служит в целях проявления таких низменных чувств, как угодничество перед более сильными или богатыми.
– Вот теперь мне абсолютно все понятно.
– Что именно?
– Как вы продержались столько лет в Москве? С такой склонностью к высокохудожественной риторике, я думаю, для вас не составляет особого труда пудрить мозги не только своим правительственным чиновникам, но и нашим «совковым».
– Спасибо, Александр, за высокую оценку моих скромных возможностей. А теперь я предлагаю отправиться в – прямом и переносном смысле – в мир музыки – пообщаться с моим гениальным сынулей Клаусом.
– С превеликим удовольствием.
Клаусу всего пять минут назад позвонила его последняя московская пассия и сказала, что оставляет его навсегда. У маэстро закружилась голова, он плюхнулся на ближайший стул и обхватил ее пухлыми руками:
– Все – ложь… – В туманном мозгу незнакомый голос начал монотонно читать когда-то давно заученные юношей стихи:
Жестокая! Коль для тебя отрада –
Знать, что по свету разнеслась молва,
Как ты надменна и бесчеловечна,
Пусть грешники из тьмы кромешной ада
Подскажут мне ужасные слова
Для выраженья муки бесконечной.
Чтоб выход дать тоске своей сердечной,
Чтоб заклеймить безжалостность твою,
Я исступленье безответной страсти
И боль души, разорванной на части,
В неслыханные звуки перелью.
В гримерную вползла Ирина Львовна Ловнеровская:
– Здравствуйте, Клаус.
Молодой человек поднял на нее потухшие глаза, при этом его дыхание стало каким-то стонуще-свистящим.
– Что с вами? – испугалась Ловнеровская.
– Дайте мне яду!
– Зачем?
– Мне изменила моя девушка.
– Ха! Моё хорошее… И всего-то… Мне бы ваши проблемы, уважаемый…
После слов Ирины Львовны у младшего Гастарбайтера почему-то пошла носом кровь, он испугался:
– Это что значит? Это не опасно?
– Да нет, не очень. Хотя кто знает…
Клаус запрокинул вверх голову и упавшим голосом жалостливо произнес:
– Срочно вызывайте «Скорую помощь»!
– Света! Валерия! Наташа! – зычно заорала Ловнеровская. – Кто-нибудь – сюда!
Вместо девушек в гримерку заглянула голова Ниндзи в нарядной тюбетейке:
– Что случилось?
– Дирижеру плохо.
– Что нужно делать?
– Быстренько, голубчик, раздобудь где-нибудь ватный тампон и позвони «03» – нужен врач.
Ниндзя побежал выполнять указания, по дороге рассказывая всем, кто попадался на его пути, о том, что в результате гнусного нападения сын боснийского посла опасно ранен.
– Огнестрельное? – услышав Ниндзянский бред, ужаснулся Райлян.
– Трудно сказать… – загадочно ответил подчиненный и побежал дальше.
Приехавшая бригада «Скорой помощи» вместе с обнаруженным где-то неподалеку Ниндзей ветеринаром быстро поставили Клауса на ноги, констатировав у музыканта обычное переутомление вкупе с нервным перенапряжением.
К шести вечера главный герой фестиваля чувствовал себя вполне сносно для того, чтобы через час снова овладеть широкой аудиторией с помощью своих талантливых произведений.
Флюсов с Козиком тем временем приводили в порядок финансовую документацию, просматривая многочисленные счета, справки, квитанции и договора.
– Скажи мне, Сергей Александрович, что у нас по телевизионным эфирам? Я имею в виду в основном «Вести», ну, и все остальное – по мелочам, что мы там заряжали.
– По ящику – полный ажур! Все идет настолько гладко, даже противно и подозрительно.
– Это верно, что подозрительно. А кого конкретно ты подозреваешь?
– Ясно, кого – врагов.
– А много их у нас?
– Да достаточно. Я думаю, если в процентном соотношении, то они составляют где-то пятую часть от общего числа нетрудоспособного населения планеты.
– В каком смысле – нетрудоспособного?
– А это те, кто любыми способами увиливает от любого труда.
– Мерзавцы! – нарочито взволнованно сказал писатель-сатирик. – Они за это ответят!
– Смею вас уверить, – поддержал шефа Козик, – они ответят и за многое другое.
– А если…
– Этого мы им не позволим!
– Ну, может, у них…
– Полностью отсутствует! И главное – никаких перспектив.
– Это радует. Значит, напоминаю еще раз главное – в половине девятого начинаешь в нижнем фойе накрывать столы, ставишь там два кольца охраны, собираешь вокруг себя всю нашу команду и ждешь моего сигнала. Все понял?
– Как не понять…
– Тогда иди.
Среди почетных гостей четвертого, заключительного дня фестиваля была одна очень известная толстая оперная певица вместе со своим аккомпаниатором. Может, перепутав время начала концерта, а может, от безделья они приехали в зал Чайковского без чего-то шесть и, немного погуляв по его служебным помещениям, с помощью профессионального чутья оказались на сцене.
– Какой оригинальный цвет у этого инструмента, сказала оперная прима, показав глазами на рояль.
Аккомпаниатор тут же торжественно уселся за него и стал с огромным усердием давить на его педали. Затем, похрустев пальцами рук и немного их поразминав, взял первый аккорд. Прима сделала глубокий вздох и, закатив глаза, запела на итальянском языке. Скорее всего, слова этого романса – как, впрочем, и многих других, – повествовали о любовной тоске, страстных переживаниях и прочей малозначительной ерунде – певица была не в курсе, хотя и исполняла это произведение уже лет двадцать. На ее лице отразилось глубокое волнение, а в самый ответственный момент – кульминационную развязку в романсе, как она думала, – исполнительница заломила себе по привычке правую руку за спину с такой силой, что сидящий рядом друг и соратник – аккомпаниатор испуганно вытаращил глаза, ожидая негативных последствий неосторожного жеста.
Через некоторое время к месту талантливого пения начали стекаться люди, в числе которых оказался и маэстро Гастарбайтер. Выйдя на подиум и еще не до конца осознав суть происходящего, он в негодовании воскликнул:
– Что здесь происходит? Кто эта женщина? Почему этот немытый человек стучит по клавишам арендованного за мои деньги рояля?
– Не волнуйся, Клаус, сейчас разберемся. – Сзади боснийца нарисовалась уверенная фигура Ивана Григорьевича.
– Райлян подошел вплотную к певице и грозно спросил:
– Ваши документы!
– Вы что, без паспорта меня не узнаете?
– Нет.
– Тогда, может, так… – Народная артистка повернулась в профиль.
– Так – тоже.
– Однако… Ну, ничего. Бывает и хуже. Никодим, достань, пожалуйста, из моей сумочки документ, удостоверяющий мою личность. Не видишь, молодой человек просит. Да, и заодно не забудь продемонстрировать и свой паспорт, если, разумеется, он у тебя с собой.
– А если я его забыл дома?
– Тогда мы вас задержим до полного выяснения вашей личности.
– По какому праву?
– О каких правах тут еще можно говорить, кроме права сильного?
– Тогда – вот, сильный вы наш.
Пока заместитель по безопасности фестиваля знакомился с документами дуэта, Гастарбайтер исследовал последствия фамильярного обращения с роялем нахального незнакомца:
– Он мне поцарапал ногтями несколько клавиш!
– Он лжет! Вы, сударь, враль! – встала на защиту своего помощника певица.
– Кто вас сюда пригласил?
– Одна почтенная дама – Ирина Львовна.
– А почему вы вышли на сцену?
– Ну, так получилось. Мы же не специально. Случайно оказались здесь, увидели рояль, ну и… Я все-таки – всемирно известная певица.
– А-а-а, ну если всемирно известная – тогда другое дело. Только почему-то я вас абсолютно не знаю.
– Это и понятно. Кто вы такой для того, чтобы меня знать?
– Я – кто такой? Если бы вы не были женщиной, я бы вам быстро разъяснил, кто я такой и кто вы такая.
– А ну, попробуй, молокосос!
Гастарбайтер не понял:
– Ваня, скажи, пожалуйста, кто есть такой «молокосос»?
Райлян был предельно краток:
– Тот, кто очень любит молоко.
– Ну что ж. В этом ничего обидного нет, поэтому я, пожалуй, прощу этой жирной тетке вместе с сопровождающим их дурацкие поступки.
– Как это благородно с твоей стороны, Клаус. Просто по-рыцарски. Наверняка твои предки имели графский или какой другой титул.
Дирижер обрадовался:
