Ману Джозеф - Серьезные мужчины
– Плутон слишком мелок, слишком мелок. Он поместился бы на территории Америки. Вот какой он мелкий, – ядовито произнес один.
Даже тут, злорадно сказала она про себя, всё – своего рода пенис.
Намбодри, повернувшись к ней и осеняя ее взглядом пылкого наставника, внезапно спросил:
– А вы что думаете, Опарна?
Она сделала вид, что смутилась, поскольку собралась ответить, что недостаточно компетентна для выражения мнения. Она же астробиолог, в конце концов, а не астроном. Опарна знала, что такое смирение мужчинам понравится.
Она сказала:
– Если Плутона не будет, я, пожалуй, огорчусь. Я же Скорпион. – И вновь из-за нее воцарилась тишина. Опарна неловко пояснила: – Скорпионом управляют Марс и Плутон.
– Стало быть, она Скорпион. Как я, – сказал кто-то негромко, надеясь запустить волну смеха, но этого почему-то не случилось.
– И каковы же свойства Скорпиона? – послышался презрительный голос, а затем смешок. Поначалу смешок этот был вполне бодр, но вскоре увял до стыдливого хихиканья – его источник осознал, что поддержки не имеет.
– Пылкий, сильный, уверенный, – сказал Намбодри, глядя на Опарну, – и страстный. – Чахлый смех быстро вымер. Опарна осилила улыбку и пробормотала:
– Астрология – не наука, знаете ли.
– Потому она и не оспаривается, – отозвался Намбодри.
Обсуждение постепенно добралось до еще одной бурной темы: квоты для социально незащищенных каст в колледжах. Бытовало опасение, что Научно-исследовательский институт попросят выделить места для низших каст – и среди сотрудников, и на исследовательские должности. Общее настроение в зале сделалось сумрачным. Кое-кто посреди обсуждения политической агрессивности низших каст бросал осторожные взгляды на секретарей и приблудившуюся прислугу. Айян взирал на все это бесстрастно. Он слышал такие споры и прежде – и знал, к какому выводу все придут. Брамины благородно скажут: «Необходимо исправить ошибки прошлого, необходимо создать возможности, – а следом добавят: – Но пренебрегать заслугами нельзя». Он вообразил, как Намбодри моет общий туалет в чоулах и приговаривает, обращаясь к своему сыну: «Но пренебрегать заслугами нельзя». Лютый хохот отдался эхом у него в голове, но на лице ничто не проявилось – оно лишь едва заметно дернулось.
– Глупо думать, что все мы – привилегированного происхождения. Я вот из простой семьи, – проговорил Намбодри тихо, с видом добродушного самосозерцания. (Айян мог сам произнести слова, которые того и гляди прозвучат, и ему бы это удалось почти безошибочно.) – В школу ходил пять миль пешком. Помню день, когда мы голодали, потому что отец попал в бурю и три дня не мог добраться домой. Я все это пережил и смог выбиться в верхи индийской науки – не потому, что я брамин, а потому что очень много трудился. И извлек пользу из своего коэффициента интеллекта 140.
Не сознавая, Намбодри глянул на Опарну – слушает ли?
– Думаю, это глупо – считать нас, в смысле браминов, такими уж привилегированными. Между прочим, самым богатым мальчиком у нас в классе был далит, его отец владел бизнесом грузоперевозок. У них был большой дом, автомобиль и все такое. Мне, да, стыдно за то, что натворили наши предки…
И тут, словно до этого была полная тишина, воздух пронзил голос Арвинда Ачарьи.
– У тебя коэффициент интеллекта 140? – переспросил он. Раздался нервный смех, потому что никто не был уверен, есть ли у Ачарьи чувство юмора. Намбодри с благодушной улыбкой кивнул. Ачарья вновь умолк.
Айян терпеливо наблюдал, как ученые обсуждают прочие дела. Когда все темы себя исчерпали, снизошла задумчивая тишина. Ачарья собрался было подняться с места, но тут Намбодри сказал:
– Есть еще кое-что, Арвинд. – Произнес это он так, что у Айяна забилось сердце. Он знал, что вот сейчас все сделается неприятным. Наконец-то.
Намбодри обвел взглядом залу и вновь упер его в Ачарью.
– Шаровая миссия – не единственная важная задача Института и не единственное, что тут должно происходить, – сказал Намбодри. Голос его поначалу дрожал, но постепенно набрал уверенности.
Опарна почувствовала удары холодных взглядов. Ей захотелось спрятаться. Тишина в зале сгустилась.
– Есть и другие эксперименты, и прочее, чем люди желают заниматься, – продолжил Намбодри. – Многие из здесь присутствующих, особенно радиоастрономы, обеспокоены твоим сопротивлением поиску внеземного разума. Ты постоянно запрещаешь применять Исполинское ухо к исследованию развитых цивилизаций. Ты публично объявил SETI вне науки. Многие из нас здесь считают, что ты ведешь себя авторитарно и несправедливо. Я хочу выложить это недовольство в открытую.
– Ты и выложил, – ответил Ачарья. – А теперь у меня дела поинтереснее.
Сделав решительное лицо, Намбодри отозвался:
– Я согласен, что поиск разумной жизни нынче несколько в моде, но важно, чтобы такие исследования производились.
– Нет! – возопил Ачарья. – Ты посмотри, сколько денег вбухивается в подобное дерьмо. Миллионы на какой-нибудь планетоход, который должен вроде как искать воду на Марсе. Скажи мне, зачем нам искать воду в космосе? С чего бы всей жизни во вселенной зависеть от воды? Вон тамилы – и те могут жить без воды. Мы тратим многие миллионы на подобные идиотские миссии. Зато на разработку способа предсказывать землетрясения у нас средств не хватает. Потому что землетрясения не в моде.
Он встал и крутнул брюки на талии. Остальные тоже принялись подниматься. Все взгляды устремились на Намбодри – тот по-прежнему сидел. Очевидно, еще не всё.
– Арвинд, – сказал он, – нам ничего не остается – будем привлекать к решению этого вопроса Министерство.
На сей раз наступила тишина, не похожая на все предыдущие. Айян изнемогал от восторга. Вот это потеха. Над впадавшими в раж мужчинами Опарна обыкновенно смеялась, а тут почувствовала озноб. Вокруг овального стола установилась неподвижность назревающего бунта. Его можно было пресечь лишь молчанием, и она молилась, чтобы Ачарья помалкивал.
На его лице не отразилось ничего. Он медленно обошел стол, добрался до Намбодри, а затем – словно передумал нападать – обошел старого друга сзади и вернулся на свое место.
– Чего это ты ходишь по орбите? – спросил Намбодри.
Айян уловил оскорбительность этой реплики. Это было еще одной непостижимой тонкостью Института. Обычно по орбите важных небесных тел вроде Земли летали тела менее значимые – Луна, допустим. Ачарья покинул залу без единого слова.
Часть вторая
Закадычный враг Большого взрыва
В то утро Арвинд Ачарья упивался безотчетной радостью, пытаясь решить старую неподатливую задачу. Непрерывно ли движение Времени, как прямая, или же Время движется малюсенькими рывками – пунктиром? Он стоял на узком балконе в девяти этажах над землей и глазел на Аравийское море. Летний воздух замер. К Ачарье по деревянному поручню бочком запрыгала ворона.
На Ачарье был синий тренировочный костюм с толстой белой галочкой на бедре, словно Ачарья изъявил некое одобрение. Этот костюм ему прислала дочка из Калифорнии – хотела, чтобы он совершал по утрам прогулки. Вещи, прибывавшие DHL, он теперь неохотно признавал как знаки любви. В иной день, когда не размышлял над сложными вопросами, он с нежностью вспоминал Шрути – маленькой девочкой, которая однажды, далеким вечером, встревоженно глянула на него снизу вверх и спросила, важна ли математика для жизни. «Нет», – соврал он. Было бы, наверное, здорово видеть ее чаще, чем когда она сама решала приехать. Вероятно, он каждое утро стоял в этом тренировочном костюме не для того, чтобы поддаться унижению физкультурой, а потому что к этому костюму прикасалась его дочка, потому что на почтовой упаковке было написано его имя – ее изящным почерком. И все же он никогда по ней не тосковал. Успех старика – в отсутствии тяги к обществу.
Солнце делалось все свирепее. Глаза Ачарьи, цвета светлого черного чая, чуть смягчились. Он даже улыбнулся. От волнения, какое сообщала ему задача Времени, он вцепился в поручень и принялся слегка раскачиваться. И тут стальной стаканчик с ни на что не похожим ароматом мадрасского кофе из кофеварки ткнулся ему в грудь. Изумление его оказалось столь картинным, что даже ворона спорхнула. Линии абстрактной геометрии и физики осыпались. Остался лишь вопрос, который пробудил его сегодня на рассвете, – как многими утрами прежде.
Его жена – сорок два года в браке, ее имя – навеки пароль его электронной почты, – одной рукой спокойно подавала ему стаканчик, а другой поливала из чашки умиравший вьюн. Она выглядела высокой и стройной даже в безразмерной футболке и пижамных штанах. Чистая кожа туго обтягивала ее костлявое лицо, а большие глаза танцовщицы мужчины по ошибке воспринимали как любознательные; о таких женщинах девушки говорят: «В молодости наверняка была красавицей». Крашеные волосы коротко стрижены и редеют. Когда-то они были густы и струились, и она стягивала их кверху с царственным боевым высокомерием. Двигалась она гладко и изящно, словно в суставах у нее был текучий гель. И не менее женственно она еще раз пихнула его локтем и повелела без единого слова забрать у нее стальной стаканчик, не заботясь о том, что этим только что отсрочила один из ответов, какие наука ждала от того избранного, кого могла спросить. Ачарья посмотрел на жену с отвращением, но она с утра не надела очки.
