Сергей Власов - Фестиваль
– Скажите, уважаемый, а фуршет сегодня намечается?
– К сожалению, должен вас огорчить, Дмитрий. Грандиозная пьянка, разумеется, будет, но только завтра.
– А сегодня?
Дима, оглянитесь, сколько вокруг очаровательных девушек! Давайте по примеру Клары Цеткин и Розы Люксембург объявим сегодняшний день женским, без заурядного пьянства.
– Согласен. – Внимание Диброва опять переключилось на группу перемещающихся по фойе дам.
Флюсов достал из кармана небольшой ключ:
– Ну, раз согласны – вот вам ключ от гримерной под номером пятнадцать. В случае чего – смело можете отправляться туда. Найдете?
– Найдем, – твердо заверил Дибров, схватил ключ и тут же помчался за продефилировавшей мимо длинноногой брюнеткой.
– Лева, пардон, я ненадолго отлучусь. – Сергей Сергеевич увидел в общей массе нескладную фигуру своего приятеля – художника Данцева. – Привет, Саня!
Данцев направлялся в курительную комнату, куда после недолгих препирательств потащил за собой и Сергея.
– Старик, у меня есть грандиозная идея по поводу проведения международной выставки авангардной живописи!
Состроив жалостливое лицо, гендиректор показал жестами товарищу, что от его слов может внезапно заработать рвотный рефлекс.
– Ты что, дурак, несешь? Я с одной тягомотиной не могу разобраться, а ты мне уже другую, аналогичную предлагаешь.
Художник профессионально огляделся по сторонам:
– Старик, авангардные полотна – это живые бабки. Музыка – это на любителя, ее слушать нужно. Сидеть полтора часа и слушать. Картины же – это прямо противоположное. Заскочил какой-нибудь лох на десять минут в Манеж, к примеру, увидел какую-нибудь мазню и, ничего в этом не понимая, купил ее.
– А потом показал картину знакомым искусствоведам, они ему объяснили, что к чему, и этот тупорылый понял, что он приобрел.
– Это для них слишком сложно.
– Ладно, хрен с тобой, вернемся к этому разговору к концу месяца. Слушай, вон идет человек с опухшей рожей и в бархатной «тройке», сможешь к нему подойти, представиться западным знатоком искусств – ты же английский знаешь – и выразить восхищение по поводу организации сегодняшнего мероприятия?
– Легко. – Данцев поправил на носу оправу очков и смело шагнул наперерез человеку в «тройке».
Пока художник беседовал с Бизневским – а бархатная «тройка» принадлежала именно ему – и обменивался с ним визитными карточками, в фойе прозвенел звонок, призывающий зрителей занять свои насиженные места в зале. Услышав его, Бизневский куда-то заторопился, было слышно, как он уже на ходу диктует Данцеву номер своего служебного телефона.
– Классный мужик, с очень интеллигентной манерой разговора. Я сказал ему все, что ты хотел. По-моему, мои слова его крайне обрадовали.
– А что бы ты еще мог о нем сказать?
– Дяденька – при бабках. Причем, судя по всему, – при солидных. Ну, что еще… Несдержан, капризен, эмоционален…
У Сергея вытянулось лицо:
– Слушай, ты – гений! Почти все угадал!
– А до сегодняшнего дня ты этого не знал? По поводу гения…
– Догадывался, но чтобы знать… Быть уверенным – пожалуй, нет.
– Ну что, я заработал своими исключительными способностями сто пятьдесят грамм армянского коньяка?
– Без сомнения. Пойдем – я угощаю. Только предупреждаю: сам пить не буду. Я на «просушке».
– Давно ли?
– Если честно, совсем недавно.
– Тогда идем – попробую уговорить.
Пропустив по первой, приятели перешли на обсуждение насущных проблем в искусстве.
– Ну скажи мне, Сергей Сергеевич, – ты ведь везде шляешься, – откуда в творческой среде оказалось столько педерастов?
– Как ни странно – из глубинки. Ты знаешь, в этом есть какой-то парадокс. В столицу оттуда нормальные люди – я имею в виду тенденцию – не приезжают. Москва манит разную шваль: гомиков, трансвеститов и разных прочих наркоманов. Добавь сюда, что в большинстве своем вся эта публика – бывшие петеушники, тебе все сразу станет ясно. Они везде: в кино, на телевидении, на эстраде.
– Ну почему же с этим сбродом никто не борется?
– Во-первых, это бессмысленно, потому что основные потребители их продукции – такой же сброд, во-вторых – они очень мобильны, циничны, всеядны и чаще всего объединяются в достаточно многочисленные сообщества. К тому же, как показывает практика, их поддерживают на самом верху.
– Вот это уже совсем непонятно.
– Ничего подобного. Здесь как раз все ясно. Наверху сидят такие же петеушники и педерасты.
– Что же остается нам – деятелям культуры?
– А ничего. Остается пить водку, в промежутках между запоями проводя какие-нибудь завернутые мероприятия типа моего фестиваля.
Данцев воспринял слова Сергея как призыв к действию, молча встал, дошел до буфетчицы и через пару мгновений вернулся с полной бутылкой коньяка. Он методично разлил алкоголь по рюмкам и грустно спросил:
– А скажи, есть ли какая-нибудь отрасль в нашей стране, имеющая светлые перспективы в недалеком будущем?
– Я думаю, что сейчас – нет. Относительная свобода слова показала абсолютное отсутствие мыслей у родных «совков», наших сограждан. Раньше им запрещалось болтать всякую чушь, все что им вздумается, вот они и молчали. Потом дали отмашку – давайте, ребята, плетите, кто во что горазд, – они и плетут. Теперь это их основное занятие. Тупое молчание сменилось не менее бездарным неумолкаемым трепом.
– Ну, народ же в целом не виноват.
– Конечно нет. Это животные.
– Круто, круто. – Данцев опять разлил коньяк, и друзья выпили по третьей.
– Слушай, а меня нельзя пристроить на ящик каким-нибудь художником-постановщиком? – неожиданно поинтересовался Александр.
– У меня с тамошними придурками в данный момент довольно напряженные отношения. Я тут дал одно интервью… – Флюсов задумался, – …центральной прессе и там доходчиво пояснил, как эти гниды роют себе бабки абсолютно со всего, что движется на телецентре. Так они прочитали, обиделись и теперь больше не хотят со мной дружить. Ты думаешь, я почему прекратил выпуск своей передачи «Смех без причины»? Ко всему, к теле-недоумкам прибавился откровенный криминал. Года два назад его можно было оттуда еще вышибить, а сейчас уже технически трудно. Да и никому это не надо, по большому счету. На большинстве каналов создана элементарная схема: производство передач осуществляется на государственные бюджетные деньги, а все астрономические доходы от рекламы идут в карман двух-трех руководителей конкретных проектов. Те большую часть несут дальше наверх, руководству каналов. Те дальше – в правительство.
– Да, ничего не меняется. Все как прежде.
– Ничего подобного. Изменился масштаб. Никакого сравнения с прежними временами. Понимаешь… – Сергей Сергеевич хотел развить мысль, но здесь увидел прозаика Бесхребетного. Внешний вид Егора Данилыча на первый взгляд был абсолютно адекватен происходящему в Концертном зале имени Чайковского действу, но для людей, хорошо знающих «матерого человечища», было понятно, что Данилыч чем-то сильно удручен и расстроен.
– Серега, горим! – быстро сказал прозаик, подойдя к столу, за которым находились Флюсов с товарищем.
Без приглашения усевшись рядом с Сергеем, он стал быстро и нервно говорить:
– Слушай, мы с Женькой вчера на твоем концерте познакомились с одной шахматисткой, кандидатом психологических наук, и потом взяли ее с собой на файбышенковскую квартиру – для совместного времяпрепровождения. На самом деле эта Инна сама навязалась. Вот старые идиоты… Потом все уснули, каждый на своем месте. А утром эта ферзевая идиотка устроила нам своеобразный цугцванг – выписала для чего-то к Файбышенко кучу каких-то подозрительных личностей, по легенде, являющихся ее родственниками.
– Куда выписала? – не понял писатель-сатирик.
– Куда-куда… К Женьке домой. Приехали шесть человек. Все – грузины, бородатые. По-русски понимают с пятого на десятое. По-хозяйски там расположились, нажрались вина из бурдюков и стали орать песни на родном языке.
– А для чего она их пригласила?
– А я знаю? Претензий к нам они вроде бы не имеют. Но уж больно рожи у них протокольные.
– А Евгений Александрович что говорит?
– А он ничего сказать не успел. Звонок в дверь раздался – он им и открыл. Я думаю, что Женька до сих пор стоит с отвалившейся от удивления вставной челюстью.
– Ну, вы-то с ним разговаривали.
– Конечно, нет. Я, как их увидел, сначала в туалете спрятался, а потом тихонько выскользнул за входную дверь и убежал.
– А после этого не звонили поэту?
– Слушай, я боюсь. Может, они уже его зарезали. Я чего думаю: давай возьмем с собой каких-нибудь молодцов покрепче да все вместе съездим – посмотрим, как там идут дела.
