Хорхе Ибаргуэнгойтия - Августовские молнии
Я читал это сообщение, удобно устроившись между двух тюков с почтой, и мало-помалу сообразил, что наш удачный побег расстроил один из самых дьявольских планов и так уже достаточно запутанной мексиканской политики.
Питторелли «признался», что он автор политического завещания Гонсалеса — это была чистая правда, но, кроме того, заявил, что мы ему заплатили за составление завещания, — а это уже была наглая ложь. Мы, правда, не выдали Питторелли по той простой причине, что нас это не устраивало, но мы не заставляли его писать завещание. Свои показания он давал ровным счетом за два дня до слияния партий и до того, как должен был быть избран единый кандидат Объединенной партии, — а этого было достаточно не только, чтобы уничтожить кандидата, но чтобы засадить в тюрьму добрый десяток человек. И в довершение беды — злополучный вечер, когда все мы собрались на банкет к Хуану Вальдивии. Все эти совпадения и к тому же еще более трех тысяч патронов на солдата, только что нами полученные, разбередили больную фантазию Видаля Санчеса, который в тот момент, верно, бился головой об стенку от досады, что нам удалось выскользнуть из его лап.
Глава XI
Мелитон Ангиано передал по телеграфу Сенону Уртадо приказ взять на себя командование военным округом и задержать меня, если я появлюсь в Виейре. Но когда я вошел к себе в кабинет и застал Сенона за моим столом, он только и догадался, что встать и доложить, что ждет моих распоряжений.
Поняв, что я хозяин положения, я принял первые меры предосторожности — отправил Матильду и детей к ее брату, таможенному инспектору в Сьюдад-Хуарес. В моих действиях не было ничего пораженческого, это была лишь мера предосторожности, так как, хотя и хорошо известно, что родственники революционеров крайне редко подвергались репрессиям, мне все же не хотелось, чтобы потом говорили — «исключение составляет лишь случай с генералом Арройо». Вот почему я отправил Матильду с детьми в Сьюдад-Хуарес. После этого я созвал на совещание командиров частей.
Когда все собрались, я сказал:
— Нам необходимо держать под своим контролем железные дороги, телеграф и банки. — Затем я обвинил правительство Переса Г. в нарушении Конституции и совершении прочих незаконных актов и закончил словами: — Тот, кто придерживается иного мнения, может покинуть нас, сохранив чины и звания.
Ни один человек не двинулся с места.
Тогда я изложил им план своих действий, основанный, как я уже говорил, на плане, выработанном моими товарищами и мною еще в апреле. На мою долю приходился захват Апапатаро, столицы одноименного штата, а потом, если удастся, и Куэвано, крупной узловой станции, где мы надеялись собраться все: Артахо подойдет из Соноры; Тренса — из Тамаулипаса, Каналехо — из Монтеррея и Хамелеон — из Ирапуато. Вальдивия, Анастасио и Орасио Флорес направились вместе с Тренсой в Тампико. Соединившись в Куэвано, мы сделаем оттуда бросок на столицу Республики и создадим временное правительство, которое сможет назначить новые выборы, и так далее, и так далее, и так далее.
Мы, то есть подчиненные мне командиры частей и я, а вовсе не один я «со свойственным» мне «деспотизмом», как заявил Сенон Уртадо в своих клеветнических показаниях на Военном суде, перед которым я предстал позже, — так вот именно мы приняли решение арестовать губернатора штата дона Вирхилио Гомеса Уркису, а также дона Селестино Магунсию, управляющего Виейрским банком, и четверых самых влиятельных членов «Земледельческого союза». Мы решили потребовать от них шестьсот тысяч песо выкупа, пригрозив расстрелом, если эта сумма не будет нам вручена в течение двадцати четырех часов.
Хочу заметить в скобках, чтобы оправдать свои действия, за которые меня столько порицали: первой нашей заботой было благо родины; ведь родина находилась в руках подлого убийцы Видаля Санчеса и мелкого жулика Переса Г. Ее надо было освободить. Но для этого нужна армия; мы же все знаем, что армия, находящаяся в боевой готовности, стоит чрезвычайно дорого. Конечно, в Мексике простой народ всегда щедро проливал свою кровь, когда нужно было постоять за правое дело. Но еще не встречалось войска, которое существовало бы даяниями народа. Деньги должны поступать или из сундуков богачей, или же из казны Соединенных Штатов. Поскольку мы не могли рассчитывать ни на помощь, ни на сочувствие последних, то обратились к первым.
Слыханное ли дело, чтобы богатый мексиканец добровольно дал на что-нибудь деньги? Пусть его даже назовут плохим патриотом. Никогда. Вот почему Сарасуа пришлось препроводить этих шестерых в карцер казармы Пучас.
Донья Сесарита, супруга дона Селестино Магунсии, явилась ко мне вся в слезах просить, чтобы не расстреливали ее мужа.
— Что вы, что вы, сеньора, — сказал я, успокаивая ее, — пусть только даст деньги, и я выпущу его на свободу.
— Мой муж хозяин банка, но мы сами бедняки. — Она сказала это таким наглым тоном, что мне захотелось поставить ее к стенке.
Понимая, что имею дело с деловой женщиной, я пояснил, что выдам вексель и, как только Революция победит, правительство возьмет на себя ликвидацию долга и вернет одолженную сумму вместе с четырьмя процентами годовых. Она мне не поверила, так как, к сожалению, слишком многие обещали то же самое и не сдержали своих обещаний. Женщина подняла вуаль (на ней была шляпка, и вообще она была тщательно одета, так что я понял: она настолько любила своего мужа, что была готова отдаться мне, лишь бы я его выпустил. Или скорее она так любила свои деньги). Я смотрел на нее и думал про себя: «Эта женщина, откуда ни посмотри, не стоит шестисот тысяч песо», но ей ничего не сказал.
Когда сеньора сообразила, что в этом смысле нет никакой надежды, она решила поговорить со мной напрямик:
— Ну что ж, генерал, я знаю, вы — человек благоразумный: вы должны понять, что, если вы сажаете в тюрьму шестерых, требуя с них общего выкупа, родственники арестованных захотят, чтобы платил тот, кого считают самым богатым, то есть мой муж. Потребуйте по сто тысяч песо от каждого и пригрозите расстрелять тех, кто не внесет требуемую сумму, и увидите — завтра у вас будут деньги.
Мне даже стало не по себе оттого, что женщина может так разбираться в денежных делах. Я строго приказал довести до родственников наше новое требование. Тогда дело перешло в следующую фазу. Поскольку ни у кого не было наличных, донье Сесарите — ибо она была фактической хозяйкой банка — владельцы продали земли, дома и акции по той цене, которую она запросила. Глаз у нас был наметанный, и подобрали мы шестерку настоящих толстосумов; поэтому на другой день нам вручили деньги все, кроме дона Вирхилио, единственным капиталом которого была казна штата, находившаяся уже в наших руках. Я даровал ему жизнь, и мы отпустили всех шестерых.
— Деньги, которые вы нам даете, — заверил я их перед выходом, — не пропадут. Они остаются в виде залога. Когда победит Революция… — И т. д.
Они ушли, не поверив мне. И правильно сделали, потому что больше никогда не видели своих денег.
Ободренные таким успехом, мы (командиры частей и я) решили на следующий день посадить полтора десятка землевладельцев, но, когда Сарасуа хотел уже приступить к делу, обнаружилось, что все богатые граждане города исчезли неведомо куда. Они не могли удрать чересчур далеко, потому что мы задержали два поезда, прошедших здесь в эти дни, но, поскольку у нас не было времени на поиски, мы решили заняться знаменитым отцом Хорхито, продолжавшим, несмотря на упорные преследования, отправлять службу в церкви Пресвятой Девы Гваделупской. Мы заперли его в казарме Пучас, намереваясь потребовать пятьдесят тысяч в качестве выкупа, но, едва за ним захлопнулась дверь темницы, началась демонстрация церковных крыс, которые не могли не выразить протест против того, что они называли «произволом».
Не желая восстанавливать против себя все население, я приказал произвести кавалерийскую атаку (разумеется, для виду), чтобы разогнать демонстрацию, выпустить на свободу отца Хорхито и поставить к стенке его пономаря — пусть видят, что мы не добренькие дяди.
Мои распоряжения были выполнены в точности.
Так закончилась моя последняя попытка добыть в Виейре деньги для Революции — на следующий день я со всеми своими частями двинулся к Апапатаро, штат Апапатаро.
Глава XII
Пока мы трудились на ниве финансов, капитан Бенитес, ведавший у меня техникой, человек весьма изобретательный, занялся постройкой броневагона, использовав для этой цели старую платформу фирмы «Америкен смелтинг», остатки железнодорожной цистерны, семидесятипятимиллиметровую пушку — наше единственное артиллерийское орудие (у нас было всего сорок два снаряда) — и два пулемета системы «гочкис». К этому сооружению, которое весьма напоминало таран, мы прицепили сзади маневровый паровоз. То был наш авангард.
