Виктор Шендерович - Изюм из булки. Том 2
Через час я вышел из номера и похолодел: человек с ушами-пельменями так и стоял у моей двери. Тут я не выдержал. Я пал ему в ноги, умоляя оставить меня без конвоя. Я заверил, что даром никому не нужен. Пообещал, что до самого концерта никуда из номера не выйду — что сейчас же, на его глазах, запрусь на два оборота и больше никому не открою. Что, на крайний случай, в соседнем со мной номере живет администратор с хорошей мускулатурой, очень похожий на Берию…
Человек с ушами-пельменями выслушал все это, пожал плечами шириной с дверной проем и сказал безо всякого выражения:
— Вы не беспокойтесь. Мне Виталий сказал вас охранять — я охраняю…
В его словах послышалось некоторое многоточие, и вдруг я разом увидел ситуацию в новом свете. Человек-шкаф был на работе. Виталий сказал ему меня охранять, и он меня охранял. Если бы Виталий сказал ему меня убить, он бы меня убил.
Ничего личного.
У меня отлегло от сердца.
Но все равно: когда, как кусок колбасы в сэндвиче, я ходил по Ростову в окружении двух человеко-шкафов, мне было очень худо, конечно.
Хлеб-соль
Апрель 2001-го, концерт в Казани.
У выхода на трап я оказываюсь первым. Дверь открывается, и я остолбеневаю: прямо на летном поле стоит джип, вокруг люди с цветами, а у самого трапа — три девушки в национальных татарских платьях, с чем-то типа хлеба-соли на руках.
Предчувствие публичного позора накрывает с головой. Микроавтобус с надписью VIP с летного поля меня возил, с джипом и охраной меня однажды встречали, но хлеб-соль!..
Я понимаю, что скандал вокруг НТВ поднял мое имя на нездешнюю высоту — и, набравши в грудь побольше воздуха, ступаю на трап.
Краем глаза вижу размазанные по иллюминаторам лица зрителей. Стыдно — ужасно! Иду, глядя под ноги, чтобы как можно позже встретиться глазами со встречающими; судорожно пытаюсь сообразить, что делать с этим хлебом, с этой солью, с этими девушками… Что во что макать?
Так ничего и не сообразив, на последней ступеньке трапа надеваю на лицо радостную улыбку — вот он я, ваш любимый! — и шагаю навстречу всенародной любви.
Девушки в национальных костюмах без единого слова устремляются мне за спину. Я оборачиваюсь. Толпа встречающих суетится вокруг миловидной женщины средних лет, сошедшей по трапу следом. Хлеб-соль, цветы, джип — весь этот публичный позор предназначается ей.
По моим устаревшим понятиям, так в России можно встречать только двух женщин: Аллу Пугачеву и Валентину Матвиенко. Но тут явно какой-то третий случай, и это размывает мои представления о реальности.
Своими ногами бреду с летного поля, и двое суток живу в Казани в тяжелом недоумении. А через два дня на обратном пути в кресло рядом со мной садится — она! И я понимаю, что Господь дал мне шанс восполнить картину мира.
— Простите мое любопытство, — говорю, — но… кто вы?
Женщина виновато улыбнулась и протянула визитную карточку — и картина мира встала на место, сияя новыми красками. Какая там Пугачева, какая Матвиенко?
Генерал налоговой службы, федеральная инспекция!
Льгота
Еду на работу, опаздываю, ловлю машину:
— Останкино!
— Сколько?
— А сколько надо? — интересуюсь.
— Ну вообще тут полтинник, — говорит водитель, — но вам…
Он широко улыбается, и я понимаю, что поеду на халяву.
— Давайте восемьдесят? — говорит водитель. — Вы же «звезда».
Кривая расценки
Частники, стерегущие дурачков на Ленинградском вокзале, чтобы за пятьсот рублей перевезти их на Казанский, давно поняли, что никакой пользы от меня им не будет.
Мои бюджетные расценки они знают наизусть и своего презрения по этому поводу не скрывают.
Однажды я услышал брошенное в спину презрительное:
— «Оплот демократии»! До Сокольников — за двести рублей!
Вот он, классовый подход: раз либерал — должен кидаться деньгами… Эх, был бы я оплотом тоталитаризма — дал бы ему в рыло и реквизировал автомобиль!
Переработался
Фестиваль в российской глубинке, на природе.
После концерта меня, честно заработавшего свой кусок мяса, кормят в столовой организаторы фестиваля. А за соседним столиком ужинает кампания моих давешних зрителей. Между супом и горячим происходит небольшая фотосессия. Жму руки юношам, обнимаю за талии девушек, улыбаюсь в объектив…
Только принесли мясо, я уже и вилку занес, — подходит к столу еще одна пара.
Ну, надо так надо.
Я приобнял девушку и улыбнулся ее молодому человеку, ожидая, когда вылетит птичка.
Был страшный крик.
Это были совершенно посторонние люди — просто зашли поужинать!
Встреча с музой
Вопрос девушки в баре застал меня врасплох:
— Вам нужна муза?
Вообще-то, я, конечно, не прочь… насчет музы-то… Только, признаться, представлял себе этот процесс по-другому.
— А вы — муза? — уточнил я на всякий случай.
— Да, — просто ответила она. И тоже уточнила: — Я муза на зарплате…
Лучше сразу…
Звонок раздался на рассвете.
— Вы, наверное, жена Шендеровича, — сказал женский голос в трубке.
— Да.
— Простите, что звоню в такую рань, но я решила: лучше сказать сразу…
Жена от таких слов проснулась мгновенно.
— Я хочу вас предупредить, — сказала женщина на том конце провода. — Я занесла Виктору вирус… Я не нарочно…
Это была редактор Ася — и речь шла о письме, которое она послала мне по мейлу.
В Австралии
…как известно, наша эмиграция обитает давно — еще шанхайско-харбинская, довоенная.
Перед выступлением, разглядев в зале парочку ровесниц Вертинского, я в некоторой тревоге спрашиваю у организатора: а публика вообще-то в курсе жизни на Родине? Про что я тут буду шутить?
Тот, глазом не моргнув:
— Все будет хорошо. Главное, не говорите им, что Брежнев умер…
Мой добрый Изя
— Жалко, что вы не привезли книги, — сказал Саша. После выступления в Мельбурне он вез меня в аэропорт. — Я бы на вашем концерте сорок книг продал Изе…
Я уже открыл рот, чтобы попросить у Саши телефон этого замечательного австралийского Изи, готового скупать мои книги оптом, — и только тут до меня дошло, что на последнем слове Саша перешел на английский.
— …сорок книг продал — еasy!
Легко!
От всей души
Майами. Первая прогулка вдоль океана — и первый же рыбак на берегу оказывается одесситом!
Он меня узнал и приветствовал не только словом, но и полной готовностью к делу, а именно: вынул из пакета рыбу и, обратившись к моей жене, предложил ей:
— Хочешь, я отрежу тебе голову и выну кишки?
Космические проблемы
Советские представления о всевластии человека из телевизора — совершенно поразительны!
Дело было в «Шереметьево» в середине девяностых.
По залу паспортного контроля толстой змеей лежала очередь из детей, пытавшихся улететь в летние международные лагеря. Хвост все рос, а из полутора десятков пограничных кабинок работало по-прежнему две-три… Духота, раздражение, цейтнот, нервы…
Быстро озверев, я пошел искать какое-нибудь начальство. Но я был не один такой озверевший: в дверях кабинета стоял лично Алексей Архипович Леонов — тот самый, космонавт! — и, судя по багровому лицу, уже довольно давно беседовал со скучающим лейтенантом погранслужбы.
Алексей Архипович провожал внучку.
— Откуда я вам возьму людей, — пожимал плечами лейтенант, расслабленно полулежа на стуле перед дважды Героем Советского Союза.
Леонов тяжело выдохнул, всплеснул руками и, обернувшись, увидел меня. И страшно обрадовался!
— Виктор! — сказал генерал армии, легендарный космонавт, человек, первым вышедший в открытый космос. — Какая удача! Идите сюда, вас они послушаются…
«Старший брат следит за тобой»
Улучшить работу погранслужбы мне, признаться, так и не удалось, — зато однажды я напугал тетку в детском саду!
Тетка тяжело спускалась по ступенькам этого самого детсада, арендованного для съемок программы «Куклы». Тяжесть спуска объяснялась телосложением и полными сумками в обеих руках.
А я как раз вышел на крыльцо подышать.
Тетка увидела меня — и аж выпустила из рук наворованное.
— Ой, — вскрикнула она, — нас-то за что!
Да, да, так и знайте, я не только за Кремлем слежу, я везде, везде…
Знак уважения
Дело было в Екатеринбурге, в гостинице.
Я уснул заполночь, а потом в полной тьме полминуты пытался нашарить трубку затрезвонившего телефонного аппарата.
