Валентин Катаев - Красивые штаны. Рассказы и фельетоны (сборник)
Опять. Это ужасно! Пять дней держался как скала. Капли во рту не было. И вдруг вчера… Нет, нет! Об этом даже страшно вспоминать. Об этом слишком больно писать… Но все равно. Надо иметь гражданское мужество. Пусть щеки мои заливает густая краска стыда. Пусть! Так мне и надо, безвольному, слабому дураку, тряпью, сосульке, шлюпику!.. Честно запишу, как все произошло.
Пошел вчера вечером в гости к Володиным. Маленькая вечеринка. Вхожу в комнату. Надышался свежим морозом. На щеках румянец. Голова светлая, трезвая. Настроение прекрасное. Мысли возвышенные.
За столом сидят друзья, приятели, товарищи.
– Здорово, ребята!
– А! Петруха! Ну как живешь, старик? А и здорово же ты нализался под Новый год у Корнаковых! И смех и грех. Стул зубами сломал. На балкон без пальто вылазил. Хотел с парашютом прыгать с седьмого этажа, насилу у тебя зонтик из рук вырвали. Помнишь?
– Ничего я, товарищи, не помню и вспоминать не желаю, и не напоминайте, не заставляйте краснеть. Ну, что было, то было. Прошлого не воротишь. А уж на будущее время, будьте уверены, этого не повторится.
– Не повторится? Ну да, рассказывай! Знаем мы тебя, пьяницу!
– Товарищи, нет, теперь уж твердо. Больше ни капли. С того самого дня как отрезало. Бросил! Кончено! Будет! Хватит!
– Да что ты говоришь? С того самого дня ни капли?
– Ни капли.
– Хо-хо! Товарищи, Петруха пить бросил! Прямо анекдот какой-то.
– Так-таки с того самого дня и не пьешь?
– Не пью, товарищи!
– А почему у тебя нос красный?
– С морозу.
– Ха-ха-ха! Ребята! Вы слышите? У Петрухи с морозу нос красный. Сильный мороз… хе-хе… небось градусов сорок? А то и все пятьдесят шесть?
– Товарищи!.. Честное слово!..
– Э, будет врать! Будто мы тебя не знаем, пьяницу такого! Ты лучше, чем нам баки вкручивать, выпей баночку – тогда всякий мороз как рукой снимет.
– Честное слово, товарищи! Мне даже горько это слышать. Вместо того чтобы поддержать своего друга, помочь ему, укрепить его волю…
– Ну, ясно. Небось уже надрался где-нибудь в другом месте и болтаешь всякую чепуху. Людей бы постеснялся. А то ломает из себя святого: «не пью» да «не пью», – а у самого изо рта как из винной бочки… Пей, не разговаривай! Раз-раз – и готово!
Стакан чайный налили и хлопают в ладоши, галдят хором:
– Пей до дна, пей до дна, пей до дна!
Человек не камень. Тем более – обида такая. Никакого доверия. Ну, я, конечно… Эх, да что там говорить! Вспомнить страшно. И вот теперь опять в голове такое делается… Ну да ничего. Теперь я знаю, что мне надо делать. Не маленький. Перестану ходить в компании, где хоть капля алкоголя на столе. Буду ходить только в совершенно трезвые дома. Пойду, например, под выходной к Сержантовым. Приглашали. Хорошая семья. Культурная. Безалкогольная. В домино поиграем, чайку попьем. Авось и встану на ноги.
Январь 1935, 13. Воскресенье
Ну его к черту! Голову поднять не в состоянии. Прихожу к Сержантовым. Сидят, пьют чай с вареньем и с пастилой. Колбаса, масло. Выпивки ни малейшей. Дочка Катя на пианино играет «Забыть тебя, забыть весь мир…».
Только что вхожу – начинается паника. Зовут домработницу:
– Любка! Скорее! Петухов пришел. Сыпьте в «Гастроном», понимаете?
– Как не понять? Понимаю. Литровку, что ли? Или полторы?
– Товарищи, – говорю, – в чем дело? Зачем паника? Любочка, можете снять платок и никуда не ходить. Я совершенно ничего не пью. Бросил.
– Нет, нет! Что вы! Как можно? Раз вы привыкли… Мы, конечно, сами не пьем, у нас этого нету, но поскольку вы пьющий…
– Я непьющий.
– Ой, уморил! Ой, непьющий! А под прошлый выходной у Володиных, помните?
– Ничего я не помню. И не напоминайте. Что было, то было, а теперь – баста!
– Хе-хе!.. Чудак человек! Чего стесняетесь? Быль молодцу не укор. Любка, скорей, а то закроют!
Приносит Любка водку, ставит передо мной на стол, и все смотрят на меня выжидающими глазами. Я сижу, чай прихлебываю – и ни-ни.
– Выпейте, Петухов! Не мучьте себя! Ведь хочется небось?
– Не хочется.
– Нет, хочется. По глазам видно. Небось еще после вчерашнего не опохмелился?
– Я вчера ничего не пил.
– Да будет вам! Вы ж известный… любитель этого. Каждый день пьете. Втянулись уже.
– Я не пью. Я не втянулся. Я не любитель. Я хочу тихого, культурного, трезвого общества. И вот я пришел к вам. А вы меня спаиваете. Небось сами не пьете?
– Чудак человек! Чего же вы волнуетесь? Ну-ну, действительно, не пьем. Так что же из этого? А вы пейте. Не смотрите на нас и пейте себе на здоровьечко.
– Не буду пить.
– Ай-ай-ай! Мы для вас специально работницу в лавку посылали, а вы не хотите выпить. Нехорошо! Тем более если бы вы были непьющий, а то ведь все знают, что пьющий… и даже очень… Смотрите, какая симпатичная бутылочка! Так на вас и глядит. Один стаканчик. Вот я вам наливаю. Видите, какая холодненькая. Ну, раз-раз – и огонь по телу.
– Вы настаиваете? – спрашиваю я мрачно.
– Господи! Конечно! – радостным хором восклицает трезвая семья Сержантовых. – Не только настаиваем, но даже, так сказать, умоляем. А то вы нас обидите.
А Катя перестает играть «Забыть тебя, забыть весь мир…», смотрит на меня ангельскими голубыми глазками и говорит, надув губки, красные, как ягодки:
– Ведь вы не хотите меня обидеть, Петухов?
– Ах, так! Хорошо! В таком случае за ваше здоровье. Ура!
Ну уж и надрался я у трезвых Сержантовых, будь они трижды прокляты! Что было, точно не помню, но, вероятно, нечто неописуемое, безобразное, потому что сам Сержантов со мной не разговаривает, а Катя вернула мне письма и попросила выбросить из головы всякие фантазии насчет нашего взаимного счастья: «Я, говорит, ни за что не пойду за алкоголика».
Ох, как голова трещит! Как болит сердце! Но я не сдаюсь. Спорт! Только спорт спасет меня. Буду ходить на каток.
Январь 1935, 23. Среда
Кончено. Не могу встать с постели. Что-то ужасное. Опять придется не идти на службу. Вероятно, меня скоро выгонят. Так мне и надо, пьянице!
Пошел вчера на каток. Какое упоение! Катаюсь я, правда, неважно. Но это не беда. Похожу месяц, другой – и научусь.
Покатался часа два, иду домой по улице. Впереди – две знакомые девушки с коньками в руках. Они меня не видят и разговаривают. Прислушиваюсь. Про меня.
– Видела на катке Петухова?
– Как же, как же! Пьян как зюзя! Ноги скользят, каждую минуту падает, нос красный, щеки красные, уши красные. И смешно и жалко.
– Ничего не поделаешь. Наследственный алкоголизм. Куда смотрят, интересно, его близкие, друзья, товарищи? Хоть бы повлияли на него.
– Ну уж, на такого не очень повлияешь. Думаешь, не влияли? Неисправимый тип. Рюмки равнодушно не может видеть. Пропащая душа.
Ах, так?
Я дошел до первой попавшейся пивной, и… что было! Что было! И… и дальше ничего не помню…
Ох, как мне гадко, как мне плохо!
Товарищи, друзья мои, добрые знакомые, общественность! Спасите меня, поддержите!
Ау-у-у-у-у!..
1935
ДО и ПО
ДО
– Вам что? В двух словах! Короче!
– Я, видите ли, представитель кооперативного объединения…
– Кор-роче!
– …кооперативного объединения "Трудовая копейка", которое ставит своей це…
– Ну ж что же? В двух словах!
– …своей целью проводить в рабочие массы дешевую и доброкачественную мануфактуру, получая ее непосредственно из трестов, так сказать, из первых рук!..
Представитель кооперативного объединения одним залпом выложил перед директором треста вышеизложенный абзац, вспотел и умолк.
– Ну и что же? – спросил председатель треста, ковыряя в зубах спичкой. – В двух словах. Короче.
– Так вот, значит, будучи проводником в массы дешевой мануфактуры, наше кооперативное объединение обращается к вам с просьбой о содействии, которое…
– Н-ну и что же? – ледяным тоном сказал директор треста. – Только, товарищ, покороче. В двух словах.
Представитель собрался с духом и цинично заявил:
– Отпустите мануфактуры.
– Товарищ, – поморщился директор, – если вы пришли к занятому человеку, то не отнимайте у него времени праздными, не имеющими к делу отношения разговорами.
– Поз-звольте!.. Как же не имеющими отношения? Даже как-то странно… Вы, так сказать, производитель, а мы, так сказать, потребитель. И мы просим у вас…
– Кор-роче!! – заревел директор треста.
– Дайте мануфактуры, – заносчиво прошептал потребитель. – Ведь как-никак, а кооперация является до некоторой степени дверью к социализму, как сказал…
– Короче! Никаких дверей! Никаких коопераций! Вот у меня где сидит ваша кооперация! – директор треста злобно похлопал себя по малиновому затылку и выпучил глаза. – Вот где! Вот-с где-с! Полная передняя набита вашими кооператорами. И все хотят мануфактуры. И все лезут со своими массами. К черту! Нет у меня дешевой мануфактуры. До свидания. Закрывайте за собой дверь! Следующий! Вам что? В двух словах! Короче!
