Маша Трауб - Дневник мамы первоклассника
На второй парте у окна мама тянула руку, чтобы задать вопрос учительнице. И приговаривала: «Можно? Можно?» Она даже подпрыгивала на месте от нетерпения, но усидела.
— Скажите, а как у них с межличностным общением? — спросила она, когда Светлана Александровна ее «вызвала».
Ну, типичная зубрила-выпендрежница. Вот папу, который наискосок сидел, волновало только, какую букву писать. Нам — родителям — дали задание. На листе бумаги написать красиво первую букву имени ребенка. А они потом доклеят, раскрасят, и получится выставка. Так вот папу волновало, что писать — «е» или «к». Дочку Катя зовут, Екатерина. Нормальный вопрос. А эта с межличностным общением…
Дошел разговор до уроков. Светлана Александровна беспокоилась — не много ли она задает, а то со слов родителей некоторые дети задание делают с плачем и соплями. По три часа сидят, с перерывами на сопли и крики.
— А вы не могли бы моей Соне побольше задавать? — выступила опять эта мама со второй парты. — Она ровно за семь минут все делает. Я засекала. — Родительница с гордостью обвела взглядом класс. Знала бы ее Соня, кому спасибо сказать за дополнительную страницу в прописях. Родная мать взяла и заложила.
— А я свою сначала на черновике заставляю писать, а потом только в тетради, — не выдержала еще одна родительница. Видимо, бывшая хорошистка, с затаенной обидой на всех отличниц.
— Нет, что вы, не надо, — испугалась учительница, — не надо их черновиками мучить. Детки у вас замечательные. Не могу рассказать про каждого в отдельности — вас много. Они все — очень хорошие.
— Нет, расскажите, — попросила мама-отличница. — А что тут такого?
Конечно, она хотела послушать, какие все вокруг идиоты по сравнению с ее Сонечкой. Это же так приятно. И хулиганят, и ручку неправильно держат, и математический диктант написать не могут.
— Да, вот Федя, — вспоминала учительница, — прилежный мальчик. Только не сразу все понимает. Нужно просто ответ написать. Например, три. Он пишет три и всю строчку прописывает.
— А как надо? — испуганно спросил папа Феди, сидевший за первой партой.
— Надо только одну цифру, — объяснила Светлана Александровна, — это же диктант.
— Трудоголик, — съехидничала хорошистка — любительница черновиков.
— Вася уже сидит, — сказала Светлана Александровна мне. — Молодец.
Ну да. Пока они там диктантами меряются, мы стараемся просто усидеть на месте. Нам бы их проблемы.
— А что, бегают? — с ужасом спросила мама-отличница со второй парты.
— Да, дети разные, — философски заметила Светлана Александровна. — Вася бегает, а вот Федю заставь побегать или даже пройтись, так нет. Он будет сидеть с книжкой и с места не сдвинется.
Федин папа посмотрел на учительницу с таким реальным ужасом в глазах, так и не поняв: сейчас про его сына как сказали — хорошо или плохо? Нужно бегать или с книжкой сидеть?
— И еще, родители, купите нормальные карандаши. Мягкие, — сказала Светлана Александровна, — они давят на них так, что тетради рвутся.
— Ой, а можно карандашик или ручку попросить, а то мне писать нечем? — пискнула женщина с середины. Я ее даже сначала не заметила. Тихоня, про которую никто никогда не вспоминает, если она не подаст голос.
— Только сильно не давите, — съехидничал папа Феди.
— Вот и дети ваши так же, — сказала Светлана Александровна, выдавая маме ручку, — то карандаша нет, то ручки.
— Теперь слово предоставляется родительскому комитету, — сказала активистка родительского комитета сама про себя.
Все дружно застонали. Непроизвольно. Просто вырвалось. Активистка, поднявшаяся с места, обиделась:
— Нужно сдать деньги на охрану, заклеить окна и купить репродукции. Предлагаю Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Одна репродукция — две тысячи рублей. Никто не против репродукций?
Все промолчали и уставились в лежащие на партах учебники детей по русской грамоте.
— Родители, поактивнее, пожалуйста. Если у вас нет возражений по авторам, то сдавайте деньги. Если есть возражения, скажите сейчас, чтобы потом не было вопросов, — опять обиделась активистка.
— А помните, как мы им усы пририсовывали и бороды? — подал голос Федин папа.
Я чуть не прослезилась. Сидит за первой партой на маленьком стульчике мужчина с сединой в волосах, в дурацкой розовой рубашке, галстуке и ностальгирует. У него даже глаза загорелись.
— Наши дети рисовать не будут, — сказала строго мама-отличница.
— А можно вас за хвостик дернуть? — ласково обратился к ней Федин папа. Мама-отличница зарделась, фыркнула и отвернулась. Но прическу непроизвольно поправила.
— Нет, это мы в учебниках рисовали, — оживился папа Кати, — а на стены не лазили… Я даже не помню, кто у нас там висел.
— Может, детские рисунки повесить? — подала голос я. — Или кого-нибудь, близкого детям. Чуковского или Хармса?
— Дети должны расти на классике, — накинулась на меня активистка. — Где я вам найду репродукцию Чуковского? Что было в магазине, то и предлагаю.
— А почему так дорого? — спросила мама-хорошистка.
— А как вы думаете? Там рамы хорошие… — возмутилась активистка.
— А может, классиков разбавить? — спросил Катин папа.
— Как это — разбавить? — испугалась активистка.
— Ну, художников повесить или композиторов. А то столько лет прошло, а мы все Пушкина с Некрасовым вешаем, — сказал папа.
— Родители, — распрямила плечи активистка, — еще раз хочу довести до вашего сведения. Я предлагаю репродукции, которые были в наличии. Если у вас есть другой список… э-э-э… классиков, то сами и ищите, и вешайте, — обиженно заявила она.
— Ну да, сам выбирай колор и сам крась, — засмеялся Катин папа, но его никто не поддержал.
— Кто останется клеить окна? — подключилась к обсуждению еще одна мама, которую активистка назначила ответственной за окна. Она еще до начала собрания у всех спрашивала про окна, но так и не получила ответа.
Все забыли про Пушкина и опять стали с увлечением разглядывать русскую грамоту.
— Так, остаетесь вы, вы, вы, — говорила активистка, показывая на маму-отличницу, маму-хорошистку и крепкую бабушку в кроссовках.
— Я не могу. Мне еще с собакой гулять, — сказала бабушка.
— У всех собаки, всем гулять, — возмутилась активистка. — Тут сифонит изо всех щелей, а вы!
— Хорошо, хорошо, — согласилась бабушка.
Федин папа оказался сообразительнее всех. Пока женщины галдели — кто про Чуковского, кто про окна, он подошел к Светлане Александровне и начал ее благодарить. Поблагодарил и откланялся. Катин папа сделал то же самое. Я долго думала — пройдет ли этот номер в моем случае. В результате пошла на компромисс — сдала деньги на репродукции и убежала, стараясь не попасться активистке под горячую руку.
Вторая четверть
5 ноября Красный день календаря
В школу не идем. Праздник. Я почему-то была уверена, что мы отмечаем Седьмое ноября. Вася спросил, что надо делать в этот праздник. Он знает, что в Новый год надо елку наряжать, а в день рождения — гостей ждать. На Пасху — яйца красить, хотя ему так нравится этот процесс, что мы красим яйца по поводу и без круглый год.
— Что будем делать? — спросил ребенок.
— Ничего. В кино пойдем — новый мультик смотреть. А больше ничего не будем делать. Будем бездельничать, — сказала я.
— Ура. Давай бездельничать, — сказал Вася, — а что надо делать?
В кино сходили, полежали, еще немного полежали. Поели на диване перед телевизором. Потом на полу поели перед телевизором в другой комнате. А там как раз в новостях про Пожарского рассказывали. Вася, когда ставил диски с мультиками, услышал.
— А кто такой Пожарский?
— Князь.
— Он что, пожары делал?
— Нет. Он воевал.
— С кем.
— С поляками.
— А зачем?
И тут до меня дошло, что мы какой-то другой праздник отмечаем. Связанный не с Кларой Цеткин, хотя нет, Цеткин — это 8 Марта, а с Пожарским.
— Ой, Вася, я праздники перепутала.
— Хорошо. А какой сейчас?
— День объединения России. Князь Пожарский не дал Польше нас захватить.
— А сейчас поляки в России есть?
— Есть.
— Значит, Пожарский не всех победил?
— Это другие поляки.
— А они хотят нас захватить?
— Нет. Они хорошие.
— Жаль.
— Почему это?
— А тогда бы мы их победили, и был бы еще один праздник. То есть выходной. Пойдем гулять, искать поляков и побеждать их.
— Зачем?
— Ну так надо же что-то делать!
— Вася, все, не выноси мне мозг.
Эту фразочку я от старшего сына Вани подцепила. Он все время говорит, что мы ему «выносим мозг».
— Брат, а у тебя совсем больше мозгов нет? — спросил как-то Вася.
