Александр Щелоков - Я — начальник, ты — дурак
Мне довелось быть вместе с Павлом Ивановичем на собрании партийного актива одной из дивизий Южной группы войск. Вечером, после окончания собрания, в офицерской столовой накрыли ужин.
Когда все устроились за общим столом, к Павлу Ивановичу, сидевшему посередине, подошел с подносом мужчина в белой поварской куртке и офицерских бриджах с малиновыми кантами. Предложил на выбор несколько сортов закусок, разложенных на маленькие тарелки.
— Спасибо, — сказал Батов. — Мне не надо. — И спросил: — Вы шеф-повар?
— Это мой заместитель по тылу, — предупредительно сообщил Батову генерал — командир соединения. — Полковник…
И он назвал фамилию офицера.
— Очень приятно, — сказал Батов. — Сядьте рядом со мной, товарищ полковник.
Когда полковник нашел стул и присел, Батов спросил:
— У вас что, непорядок в хозяйстве? Хищения? Растрата?
Лицо полковника вспыхнуло.
— Никак нет, — растерянно доложил он. — Все в порядке. Даже не знаю, почему у вас сложилось такое мнение…
— Ну, вы сняли камень с души, — облегченно сказал Батов. — Я по опыту знаю: если офицер берет на себя обязанности официанта, значит, старается услужить. А для чего? Обычно чтобы заслужить благосклонность, заставить старших на свое хозяйство смотреть сквозь розовые очки.
— И в мыслях не было, товарищ генерал армии.
— Вы неискренни, товарищ полковник, — заметил Батов с укоризной. — Услужить вы старались. Однако мне это неприятно. Полковник в роли подавальщика — это ненормально. Вас не для этого произвели в такое высокое звание и назначили на должность. Очень плохо, когда человек поступается своей гордостью ради суетной выгоды…
Внимательность Батова к людям, к их достоинству порой удивляла своей глубиной и искренностью.
Как— то командование Южной группой войск решило провести совещание отличников боевой и политической подготовки. Магия круглых чисел довлела над организаторами, и они пригласили на мероприятие ровно сто человек.
В один из дней солдаты из разных гарнизонов приехали на окраину Будапешта Шашхалом, где на территории бывшего военного училища имени Ференца Ракоци находился штаб группы советских войск и собрались в просторном Доме офицеров. Все шло строго по плану. Сперва выступали сами отличники. Потом выступило руководство. В заключение встречи командующий вручил отличникам именные часы. После окончания церемонии награждения, когда полагалось поблагодарить участников и сказать им «до свидания», Батов неизвестно по какому наитию спросил:
— Все ли присутствующие получили часы?
Зал дружно ответил: «Все!» Тем не менее в одном из рядов поднялась рука…
Оказалось, что на совещание приехали не сто, а сто один человек. Но это выяснилось позже, а пока командующий решал щекотливую проблему: как сделать, чтобы солдат, приглашенный в гости, но обойденный вниманием, не остался обиженным. Ведь не спроси генерал, он бы так и вернулся в часть со щемящим чувством обиды.
— Есть у нас еще часы? — спросил Батов генерал-полковника — начальника тыла группы войск.
— Нет, — доложил тот. — Было ровно сто.
Нетрудно представить самые разные варианты поведения командующего в такой ситуации. Во-первых, карающий взгляд в сторону тех, кто просчитался. Во-вторых, раздраженный приказ: достать часы! Немедленно! Хоть из-под земли!
Батов ни словом, ни жестом не выдал раздражения. Улыбаясь, он обратил взор к солдатам, сидевшим в зале:
— Вот что я предложу, товарищи. Давайте сговоримся: я сейчас спущусь к вам и будем вместе сидеть до тех пор, пока нам не достанут еще одни часы. А чтобы не было скучно, попросим показать кино. Верно?
Ответное «Верно!» прозвучало так твердо, так уверенно и с такой силой, что легко представить, как поднялись бы солдаты, если командующий вдруг приказал: «Вперед!»
Все спокойно просмотрели кино. Батов сидел с солдатами в зале. За это время нашлись часы. И даже именные.
Когда зажгли свет, смущенный солдат вместе с командующим поднялся на сцену. Батов вручил ему часы, пожал руку. Зал аплодировал долго и яростно. Мне даже показалось, что за себя собравшиеся радовались меньше, чем за товарища.
И еще раз спросил генерал:
— Теперь у всех часы?
— У всех! — дружно ответил зал.
— Сверим время, — предложил Батов. Взглянул на свои генеральские и сказал: — На моих восемнадцать сорок. У всех так? Вот и отлично. Давайте служить по единому времени, по высшим требованиям, которые оно нам предъявляет. Теперь до свидания — и по боевым местам! Желаю успехов в службе, товарищи!
Гости уехали. Все, кто был связан с подготовкой совещания, кто допустил промашку, ждали грозы. Ее не последовало. Подводя итоги, Батов лишь заметил, что просит на будущее недостатков не допускать. И все.
* * *В жаркой афганской пустыне сидит лейтенант, потный, усталый. Подъезжает на бронетранспортере генерал Лейтенант подбегает с докладом:
— Командир отдельного танкового корпуса гвардии лейтенант Синицын.
— Что за отдельный танковый корпус в моей дивизии?
— А как иначе назвать, товарищ генерал то, что от моего танка осталось? У него снарядом сорвало башню, отлетела ходовая часть, сгорел двигатель, остался только одни корпус?
ОТВЕТ
Комендант Московского гарнизона генерал-лейтенант Колесников обедал в столовой штаба военного округа. Решив поторопить официантку, зычно на весь зал подал голос:
— Фаина, дашь ты мне наконец?
Официантка, женщина смелая и остроумная, так же на весь зал с нескрываемой злостью ответила:
— Я не даю, товарищ генерал, а подаю. И не на конец, а на стол,
ЧТО ПОСЕЕШЬ…
Шли крупные войсковые учения на Хаймашкерском полигоне в Венгрии. Генерал армии Михаил Ильич Казаков приехал на командно-наблюдательный пункт, оборудованный на одной из высот, посмотрел, остался чем-то недоволен и поспешил высказать свое мнение:
— Какой дурак выбрал здесь НП? Его надо было бы выбрать вон на той высоте.
Руководящая — рука уверенно указала направление.
Вперед выступил генерал-лейтенант Д. А. Куприянов, руководивший учениями. Встал, вытянул почтительно руки по швам, посмотрел прямо на Казакова:
— Товарищ командующий! Наблюдательный пункт здесь выбирал я, а дурак его вынес бы именно туда, куда вы указали.
Казаков поправил фуражку, поглядел ошеломленно на Куприянова, и вдруг примирительным тоном изрек:
— Убедил!
И двинулся к месту, которое было приготовлено для руководства,
* * *Курсант-десантник мучает вопросами инструктора:
— Дернул я за кольцо, а парашют не раскрылся…
— Дергайте еще раз и посильнее.
— Он не раскрылся.
— Дергайте кольцо запасного.
— Дернул, он не открылся.
— Тогда посильнее дергайте мошонку.
— Зачем?!
— Она вам больше не будет нужна.
ГЕНЕРАЛ И «ОТКАЗЧИКИ»
«Свыше трехсот человек в годы Великой Отечественной войны повторили подвиг Александра Матросова…»
Сколько раз каждый из нас читал подобного рода фразы. С легкой руки человека неумного пошли они кочевать по страницам газет и журналов, стали штампом, к которому все привыкли и в смысл которого уже никто не вдумывается.
Между тем не требуется многого, чтобы понять — штамп такого рода неверен исторически, несостоятелен социально.
Александр Матросов был равным, но далеко не первым среди тех, кто пожертвовал собственной жизнью ради того, чтобы сохранить жизнь товарищам, обеспечить им боевой успех.
Подвиг Александр Матросов совершил 23 февраля 1943 года, когда война была почти у самой своей середины. Но и до Матросова в армейских рядах воевали люди отважные, готовые на самопожертвование во имя общей победы.
Александр Панкратов, Николай Шевляков, Яков Падерин — это имена Героев Советского Союза, получивших высшую награду страны за то, что, обеспечивая успех товарищам, закрыли амбразуры врага своими телами в 1941 году.
В 1942 году звания Героя Советского Союза за аналогичные подвиги удостоены Александр Кириченко, Иван Герасименко, Александр Красилов, Леонтий Черемнов, Петр Барабашев, Петр Гужвин, Василий Прокатов.
В 1943 году 6 февраля в боях на территории Орловской области грудью лег на амбразуру казах Буран Нысанбаев.
Итак, исторически Александр Матросов не был первым. Но не был он ни сороковым, ни шестидесятым. Он совершил подвиг сам, как сами его совершали другие. Потому что подвиг неповторим. Каждый на него решается сам. Каждый совершает его в одиночку.
Со времени появления парашюта миллионы людей бросались из поднебесья в пустоту, чтобы вернуться на землю под спасительным куполом. И тем не менее ни один человек из этих миллионов не повторял других.
На порожке гондолы аэростата, перед раскрытой дверью транспортного самолета, да что там — на краю парашютной вышки в парке — каждый остается один на один со своим мужеством или страхом, со своей уверенностью или сомнениями. И каждый, кто решается на прыжок, делает шаг вперед в пространство, — совершает свой личный подвиг. Свой, и только. Более того, и второй, и третий, и пятый прыжок требуют от человека не меньше воли и мужества, чем самый первый, пробный.
