Люда и Игорь Тимуриды - Моя профессия ураган
Ураган бушевал.
Впрочем, другая часть моего "я" с таким самоопределением была решительно не согласна. И совсем не собиралась отказываться от праздника урагана, который так редко бывают в жизни. Но я быстро сломала ее сопротивление.
Вот он ведь выход! Какая я дура. Сколько там у этого замка может быть этажей!
Осталось совсем немного до свободы. А там ищи меня свищи! В дурмане я совсем забыла про милых дам, ушедших совещаться. Теперь уже сосредоточенно и быстро я подтянулась на руках к краю выломанной стенки, и внимательно глянула вниз.
И глухо ахнула.
Низа не было.
Точнее теоретически он был, конечно. Где-то там, внизу. Но его не было видно за той мокрой пеленой из мелкого режущего дождя и снега, вернее их противной смеси, которая появилась совсем недавно и уже талантливо и трудолюбиво забивала дыхание совершенно, проникая прямо в легкие. Глупая надежда исчезла, как дым вместе с упавшим в пропасть сердцем. Это был не замок. Это был монастырь. И я знала, где он. Ибо он был единственный в Дивеноре, который стоял на каменном пике высотой около двухсот семидесяти метров. И был маяком, устремленной в небо пикой возвышаясь над морем. Выхода не было, потому что подо мной была пропасть… Глубиной минимум в двести пятьдесят метров. Над которой нависала, выступая за скалу, жилая часть монастыря.
Ее специально вынесли над почти вертикальной скалой с этой стороны, чтобы создавалось ощущение, что она парит в воздухе. Чтобы люди могли молиться и любоваться бесконечностью — так часто думала я. Ибо вид отсюда открывался поистине безграничный…
Надежды не было никакой…
Это был остров.
Даже не будь тут никого, спуститься в ураган с обдуваемого пика значило стать птичкой, сиганувшей с несколько сотен метров и подхваченной ураганом.
Но если пик и возвышался над морем, то это не значит, что внизу было море.
Выступающая каким-то чудом из океана скала была окружена несколькими рядами каменных рифов, буруны которых надолго отбивали охоту продолжать знакомство с островом случайных мореходов. Провести лодку сквозь полосу прибоя, не разбившись и не будучи разорванным на бурлящих камнях (если вплавь), могли только специально обученный монахи, хранившие свой секрет, и то в полный штиль в ясный солнечный день в момент прилива и только в определенные часы определенных дней. Здесь погибли тысячи беглецов… Пересечь пояс каменных бурунов даже теоретически было невозможно. Даже вплавь. Во всяком случае, о таком никогда не говорили, а желающих было много. Дело в том, что из уединения, напрочь отрезанного от грешного мира, монастырь за века превратился в религиозную тюрьму, куда отправляли неугодных под видом пострига. Узкая одиночная келья с видом на окно, которую невозможно было покидать — вот и все, что оставалось узнику. Здесь были два монастыря по разным краям пика — сейчас оба женские. Где коротали дни в упоительной молитве бывшие жены, неугодные сестры-наследницы состояний, а иногда даже и потенциальные королевы. Вместе, конечно, с искренно верующими. Своими сочувствующими. Иначе они тут сошли бы с ума.
Обслуживали монастырь несколько грозного вида аскетов-воинов. Которые и перевозили на остров-скалу вновь прибывших и припасы с небольшого голого островка в метрах трехсот от самой скалы. Который затоплялся приливом. Этот островок был притчей во языцах для несчастных. Каменный, он был абсолютно гол и отлично просматривался с башни. Именно на нем высаживали незадачливых искателей Бога и выкладывали привезенные припасы. Сами монахи ни с кем не контактировали. Ибо забирали людей, только когда корабли уплывали. А было это раз в год.
Уплыть на корабле тайно было совершенно невозможно.
Привезенных людей монахи доставляли во внутренний грот, где их потом забирали монахини. Так аскеты не контактировали и с монахинями. Из грота пещерный ход вел прямо на южную, более пологую сторону скалы. Откуда, прямо по стене и подымали на веревках вновь прибывших и продукты. То есть постоянного хода не было. Попавший сюда навек оказывался отрезанным от мира. И мог выйти отсюда только одним путем — ногами вперед. И с песней. Монахинь. Они всегда пели покойнику отходную.
Частые грозы и хитроумно выдолбленные в скалах резервуары с водой обеспечивали монашенок питьем в достаточном количестве. Мало того, несколько террас на вершине позволяли даже выращивать овощи и злаки. Тем более, что по закону, монахи и ели мало — кусочек хлеба там, фрукт какой-нибудь и вода. Не к чему думать о мирском. Надо о душе заботиться. А если продуктов не хватало, то старшая настоятельница объявляла долгий пост. До следующего года.
Впрочем, аскеты периодически передавали дамам выловленную рыбу, которую ели в сушеном и соленом виде…
Такой была жизнь. Море, море вокруг, зато хорошая, одна из самых лучших и самых древних религиозных библиотек. Но даже если захочешь выпрыгнуть в море, то все равно попадешь на камни… Рыбкой… Только одна сторона скалы волнорезом выходила в море, но над ней как раз и не было никаких зданий. Вот таким был этот веселый монастырь.
Впрочем, насколько я знаю, люди в нем не печалились, а вели интенсивную духовную и научную жизнь, которая здесь, лишенная начисто соблазнов, просто кипела.
От отчаянья я застонала, опустив голову. Мне-то долгой и интенсивной духовной жизни никто не обещал! Теперь голова болела, а тут еще этот давящий ветер забивает легкие всякой дрянью. Снова я оглядывала замок, ища хоть какой-то зацепки и запоминая каждую мелочь. Впрочем, я запомнила все с первого раза.
Просто осматривала еще и еще раз, надеясь — может, что-то и пропустила в этой пляске.
Я находилась на самом нижнем балконе, который висел почти в воздухе, выступая метров на десять над вертикальной скалой. Причем механически я отметила, что он был "невысок", в смысле того, что обрывался он в никуда всего на четыре метра ниже от меня. Имеется в виду, что мой балкон над пропастью был нижний, им как раз и заканчивался выступ монастыря. Почему-то сознание радостно вцепилось в это, будто это несло за собой какую-то надежду.
Инстинкт работал…
Так в голове сумасшедшего иногда происходят ложные выводы, когда из факта, что бутылка упала, вдруг получается, что наступит зима; это выводится с полной убежденностью и полным незамечанием несоответствия, произвольности логического звена; так, попав в безвыходную ситуацию, человек сдает, и некоторые вещи обретают вдруг несвойственную им значимость, когда человек не замечает, что это самообман и за ними пустота; так обреченный на смерть, лишенный всякой надежды, начинает вдруг радоваться людским шагам, улыбаясь и смеясь, твердо убежденный, что вот идут спасители, а не палач. Так вещи приобретают ложный смысл, и безумец вдруг хватается за змею, потрясая ей как знаменем и знамением, непоколебимо уверенный, что это доктор пришел. Впрочем, таких еще можно лечить, но когда лишенные распознавания люди радуются пустым властолюбцам как соломинке и спасению, тогда трудно, ибо эту болезнь не видно.
Но я до этой стадии пока не дошла, и доктора нигде не видела. Зато упорно изучала скалу во время случайных просветов дождя, а также расположение всех бурунов и камней внизу, восстанавливая обрывки картин в сознании. Боец моего уровня мог сложить в сознании целую картину того, что происходит за его спиной, просто через искаженные отражения картины в бликах чужих доспехов во время боя. Видя абсолютно нормально, что происходит сзади его по сотням маленьких кусочков в тусклых отражениях доспехов. Ибо он был так тренирован, что по частям будто бы автоматически складывал всю картину сзади, будто это было цельное зеркало, а не разорванные искаженные отражения… Он так был тренирован, что он уже не комбинировал их, он просто "видел" в воображении в тысячах зеркал. Хотя для этого требовалась дьявольская тренировка…
А уж составить точную карту через разрывы облаков, было вообще раз плюнуть — это даже не замечали — просто видели сквозь туман и все. Все кусочки виделись такому человеку вместе, лишь накладываясь… Это было нужно любому бойцу, когда нужно было по ничтожным ухваченным взглядом частям мгновенно построить в уме всю карту захватываемого здания или портрет мельком виденного сквозь толпу преследуемого человека…
Изучала я долго и упорно, забыв все, где я и почему. Сработала привычка… только стоило начать, и сознание тут же втянулось в терпеливое привычное наблюдение… Это было сильней меня… За это время можно было обойти замок вдоль и поперек и так естественно убить полк солдат, что бы никто и не заподозрил, что их кто-то убил. А не только такую дурочку, как я.
Успокоилась я только тогда, когда вся скала со своими неровностями лежала передо мной в уме, как на ладони, словно она была часть меня, и я ее просто видела внутри всегда. И пока все буруны, рифы и рифики не стали знакомы мне как свои пять пальцев, что я б там и ночью не заблудилась.
