Аркадий Васильев - Понедельник - день тяжелый | Вопросов больше нет (сборник)
«Значит, вы считаете Грохотова не окончательно потерянным для партии?» Вот тут я ей вмазал «уважаемую». «Да разве можно, уважаемая Таисия Васильевна, считать Грохотова окончательно потерянным? Мы с ним работать будем, будем воспитывать его. А потом посмотрим, вернемся к этому вопросу…»
Ну что, съела, бабушка? Ты думала, я не пойму, куда ты клонишь? Ты бы хотела, чтобы я ответил: «Разве можно такого в партию принимать?» Нет, матушка, так просто нынче говорить немыслимо. Хватит, я и так на бюро потерял над собой контроль…
Ура! Ура! И еще раз — ура!
Вчера, после разговора с этой старой чертовкой Таисией Васильевной, я полагал, что мне несдобровать. Въедливая баба. Сначала молча слушала, как будто даже соглашалась со мной. А потом начала…
Черт с ней! Теперь мне на все наплевать. Я теперь на коне. Этот звоночек из милиции сто сот стоит. Утру нос всем, в том числе и самой Лидочке. До чего же вовремя этот звонок! До чего же вовремя!
КАК Я ЕГО НЕНАВИЖУ!
С тем я все время чувствовала себя униженной. Он меня совсем не слушал, торопился выпить водку и бормотал одно и то же: «Все на свете чепуха! Все! Вечна только любовь». Хороша любовь! Как же я тогда решилась? Неужели не соображала, в какую яму лечу? Девочки, милые мои девочки! Будьте осторожны, девочки…
А Шурка Зотина совсем глупая. Я вчера в магазине начала про себя рассказывать, конечно, так, как будто не со мной беда случилась, а с моей подружкой. Верка Демина слушала-слушала да и говорит:
— Выходит, надо жить по старинному завету: «Мой совет— до обрученья не целуй его!» До загса — ни-ни!
Я отвечаю:
— Выходит, так…
Шурка как ляпнет:
— Не согласна! Это мещанство! Я с ним в загс, а он, может, какой-нибудь неполноценный, выбракованный… Что ж мне, потом с ним всю жизнь в куклы играть?
Зина Черногорова до этого ничего не говорила, а тут, видно, и ее забрало за живое.
— Мещанство, это когда без любви замуж выходят. А если по любви, тогда все равно хорошо — с загсом или без него…
А Шурка Зотина свое:
— Без любви, девочки, это не мещанство, это хуже, почти проституция.
Весь перерыв мы проспорили, а так ни к чему и не пришли. Путаница у девчонок по этому вопросу страшная. Я снова про свою якобы подружку:
— Она теперь, девочки, так мучается… Все у нее как будто наладилось, замуж за хорошего человека вышла, а сердцу все равно полного спокойствия нет.
Шурка Зотина, когда мы в торговый зал шли, шепнула мне:
— Ты правда мучаешься?
Поди ее раскуси. С виду бесшабашная, что угодно ляпнуть может, а человеком оказалась душевным, поняла, про какую «подружку» рассказываю.
Хорошо, мой Коля за последние два дня немножко оттаял, улыбаться начал и спал сегодня всю ночь.
Екатерина Павловна, когда уходит, оставляет на кухне нам записочки: «Молоко кипяченое. Картошка в духовке…» И еще что-нибудь в этом духе. Я ухожу позднее всех, и на мою долю достается вымыть посуду, прибрать в комнате. Последние дни Коля уходил из дому тихо, а я лежала и боялась пошевелиться: понимала, что ему так легче. А сегодня он вскочил, гимнастику сделал (несколько дней по делал), побрился, поцеловал меня.
— Вставай, вставай, лентяйка! День-то какой сегодня! Солнечный! Вставай.
И запел: «Я люблю тебя, жизнь!» Заметил, что я удивилась, засмеялся, опять меня поцеловал, начал тормошить и дурачиться.
— Вставай, Наденька! А то я тебя в холодную ванну посажу…
Вечером мы уговорились пойти в кино «Москва». Это наш любимый кинотеатр — мы там с Колей первый раз увиделись.
Коля отошел на одну минутку — купить для меня «театральных» конфет.
А он дернул сзади за бусы.
— Здравствуй, жена невенчанная. Как поживаешь?
Я так тихонько сказала:
— Отойди! Очень прошу.
— Боишься? Черт с тобой. Уйду! Но если ты завтра после работы ко мне не придешь, пощады больше не жди.
Коля через публику ко мне продирается, кулечек показывает: «Купил». А он, проклятый, не отходит.
— Придешь? Ну!
Надо было что-нибудь ему сказать, только бы он отвязался, а у меня язык словно отнялся и пол как будто закачался подо мной. Только и успела ему шепнуть:
— Уйди!
Коля очень испугался, увидев меня.
— Наденька! Родненькая, что с тобой?
— Голова закружилась.
— Давай скорее на воздух.
Надо было мне согласиться, и, возможно, ничего бы не произошло. Да разве все предусмотришь.
— Ничего, милый, сейчас пройдет…
Когда мы в кино бываем, Коля садится слева от меня и, как только свет погасят, мою руку возьмет и ласково погладит. Он говорит, что у него условный рефлекс появился, и если он не со мной пойдет в кино — быть беде.
Мы смотрели картину, которую и в нормальном состоянии через пять минут полагается забыть, а для меня сеанс был сплошной мукой, — где, думаю, он сидит, видит ли он меня?
Наконец дали свет. Все выходят, а я с места не трогаюсь, жду, когда зал опустеет. Коля опять встревожился:
— Кружится?
— Немного…
— Я же говорил… Упрямица. Держись за меня…
Он стоял у двери. Коля ему вежливо сказал:
— Извините, разрешите пройти…
Он, видно, успел выпить, и лицо у него было противное и ухмылка гадкая.
— Чужие объедки чавкаешь? Ты мне моего кутенка не испорти. Смотри, лучше нянчи…
Коля ударил его, видно, изо всей силы. Константин упал и ударился головой о ступеньки. Потом он поднялся и, грязно ругаясь, бросился на Колю. А Коля опять сбил его с ног…
В отделении милиции они долго сидели на широком деревянном диване. Коля молчал, а Константин несколько раз спрашивал милиционера:
— Скоро?
— Посидите, остыньте…
Потом дворник привел парнишку в разодранной клетчатой рубашке, с большим синяком под глазом. Одна щека у парнишки была вся в царапинах. Следом ворвалась молодая растрепанная женщина в домашнем халате. Она подскочила к парнишке и ударила его но лицу.
— Вор! Вор! На что польстился…
Дворник схватил женщину за руки и повел к выходу.
— Разберутся, гражданка Зайцева, разберутся…
Выпроводив женщину, дворник сказал равнодушному милиционеру, охранявшему Колю и Константина:
— Совсем осатанела… А это кто?
— Драка…
— Тогда подвиньтесь, граждане. Садись, парень.
Мне было жалко Колю и этого избитого парнишку, а Константина я в эти минуты ненавидела еще сильнее.
Потом их увели в дежурную комнату. Вскоре и меня пригласили туда. Коля и Константин стояли рядом у барьера. Дежурный быстро писал протокол.
— Кто первый ударил?
Коля глухо ответил:
— Я.
— Так и запишем. Это ваша супруга?
— Да.
— Попросите ее принести ваш паспорт.
Коля кивнул мне, и я помчалась. В голове у меня звучали слова дворника: «Разберутся, разберутся…»
Но как же мне было неприятно видеть их рядом. Рядом! Как это страшно…
КАК ЖЕ ТЫ РАНЬШЕ НЕ ПОНЯЛА, ТОВАРИЩ СЕКРЕТАРЬ?
Партийная работа!
Всего два слова, а сколько за ними огромного, глубокого смысла, драгоценного человеческого опыта, сколько героизма, настоящей мудрости, торжественных и будничных дел.
Нам, современным партийным работникам, есть чему и есть у кого учиться — перед нами шестьдесят лет истории нашей партии.
Партийной работой я занимаюсь давно, со студенческих лет. И в институте, и позднее, на заводе и в министерстве, меня несколько раз избирали в партийное бюро, в партком. Но тогда, кроме партийной работы, у меня еще были основные обязанности инженера. Теперь моя главная обязанность — партийная работа.
За один год большого опыта приобрести, конечно, нельзя. Но одно я знаю твердо: партийная работа — это прежде всего поиск, постоянный поиск во всем: надо искать в людях хорошее, надо открывать в знакомых людях новые качества, искать новых людей, искать новые формы работы, искать, как лучше использовать всем известные формы.
И главное — никогда даже не думать о том, что все можно сделать самой, в одиночку, без актива, без постоянного общения с людьми.
Не случайно же в Уставе партии впервые записано об обязательных проведениях собраний актива. А чего греха таить, иногда мы проводим такие собрания формально, по-казенному, и так «заорганизуем», что все заранее известно: кто оратор, что скажет… Это все происходит, наверное, оттого, что мы еще не научились полностью доверять людям, иногда опасаемся, как бы «неорганизованный» оратор не сказал чего-нибудь лишнего, не «такого».
Меня часто навещает мысль о том, что наша агитационно-пропагандистская работа несколько напоминает деятельность наших антирелигиозников. Те сплошь и рядом приглашают на лекции и беседы атеистов, а верующие к батюшке, к баптистам или еще куда-нибудь идут. Как-то я попала в переулок недалеко от Покровских ворот и собственными глазами убедилась, сколько людей шло из «молитвенного дома». Так и мы иногда: продолжаем убеждать и агитировать давно убежденных людей, а до тех, кого надо убеждать, мы и не добираемся.
