Джузеппе Маротта - Утешитель вдов
ДЖЕННАРО. Великий Аллах и Магомет, пророк его! (И без всякой паузы.) «Отче еси на небеси…»
КУВЬЕЛЛО (от удивления не в силах сдержаться). Дон Дженнаро! Что с вами?
ДЖЕННАРО. Будто не видишь? Совершаю ежедневную утреннюю молитву.
КУВЬЕЛЛО. Всем богам сразу? К какой же религии вы принадлежите?
ДЖЕННАРО. И ты еще спрашиваешь? Конечно к римско-католической…
КУВЬЕЛЛО. А при чем тут Вишну и Магомет?
ДЖЕННАРО. Сын мой, не задавай дурацких вопросов. В мире триста восемьдесят миллионов конфуцианцев и двести шестьдесят миллионов индусов. Мне лично сдается, что они заблуждаются, но ведь как знать? Если такая прорва людей убеждена в чем-то, значит, для этого есть основания. Как это говорится? Глас народа, глас божий. Стало быть, крепко держась христианской веры, я в предвидении возможных случайностей — ведь чем черт не шутит! — держу ухо востро. Таким образом, как бы дело ни обернулось, спасение мне обеспечено.
КУВЬЕЛЛО. А вдруг правы краснокожие?
ДЖЕННАРО. Чепуха! Пустой народец. Всякую мелочь я в расчет не беру… Скажи лучше, что ты там приволок?
КУВЬЕЛЛО. Фарфорового Христа в яслях от вдовы Линьямма и массивную вставную челюсть с уймой золота ее покойного супруга. А еще дон Гульельмо Фрустачи вернул мне туфли, которые вы продали ему вчера. Уверяет, что они вроде бы и красивы, но надеть их никак нельзя.
ДЖЕННАРО (разглядывая туфли). Не понимаю, чем они ему не понравились?
КУВЬЕЛЛО. Он сказал: «Хотел бы я знать, кто носил эти проклятые туфли? Разве тот, у кого были две левых ноги?»
ДЖЕННАРО. Знаешь, быть может, он и прав. Сейчас я припоминаю, что у дона Антонио Куомо была и в самом деле какая-то странная походка. Впрочем, черт с ним. Оба ботинка на левую ногу, говоришь? Ладно, рано или поздно мы загоним их двум инвалидам, у которых осталось только по одной левой ноге.
КУВЬЕЛЛО. Это мысль!
ДЖЕННАРО. Поверь мне! В Неаполе ничто не пропадает. Рано или поздно любая дребедень находит сбыт. Неаполь — это фабрика случайностей, Ты помнишь, как провоняла дона Роза Сгуэлья? Так вот нашелся-таки безносый, который скупил ее вещи и до сих пор счастлив и доволен.
КУВЬЕЛЛО. Честное слово?
ДЖЕННАРО. Не будем отвлекаться. Какие новости?
КУВЬЕЛЛО. Только одна, зато серьезная. Это чудо, дон Дженна. И зовут это чудо донной Феличита Куакилья.
ДЖЕННАРО. Куакилья?
КУВЬЕЛЛО. Куакилья. Представьте себе бабенку тридцати лет, красивую пышную и еще до вчерашнего дня голодранку? Представили?
ДЖЕННАРО. Представил.
КУВЬЕЛЛО. Ну а теперь представьте себе американского родственника, который оставляет Раймондо Куакилья триста миллионов, три-ста… представили?
ДЖЕННАРО. Представил.
КУВЬЕЛЛО. Теперь представьте себе нотариуса, который идет с этим сообщением к Куакилья. Я говорю ему: ради Бога, осторожнее! Называйте цифру не сразу! А этот болван возьми и ляпни сразу! Дон Раймондо, понятно, падает как подкошенный и больше уже не встает, хотя и хохочет: ха-ха-ха … Дон Дженна, это прямо-таки жуть. Он хохочет и по сию пору, сомкнуть челюсти он уже не мог. Помер, но хохот так и застыл на его лице. Пройдоха монах никак не хотел напутствовать его. Это еще как — говорил он — этот тип хохочет мне в лицо, а я должен давать ему отпущение?
ДЖЕННАРО. А вдова Куакилья плачет?
КУВЬЕЛЛО. Черта лысого! Пыталась заплакать, да не смогла. Хохочет! Вся в слезах, а живот надрывает от смеха. Клянусь вам, такого я и в кино не видел!
ДЖЕННАРО. Боже, чего только не случается на белом свете!
КУВЬЕЛЛО. А где дон Эдуардо? Тут надо спешить.
ДЖЕННАРО. К сожалению, дон Эдуардо в настоящее время решительно недоступен…
КУВЬЕЛЛО. Куда-нибудь ушел?
ДЖЕННАРО пальцем показывает на соседнее помещение.
Так мадам все же решились?
ДЖЕННАРО. Да, час тому назад. Эх, Кувьелло, госпожа Каммарота редчайшая женщина. Когда скончался ее супруг, она сказала: три месяца полного траура. И вот три месяца ее никто не видел и никто не слышал. Все почтительнейшие звонки дона Эдуардо оставались без ответа.
КУВЬЕЛЛО. Вы думаете, что она и в самом деле была безутешна?
ДЖЕННАРО. Кто ее знает! Женское сердце — тот же бездонный колодезь.
КУВЬЕЛЛО. Как вы сказали?
ДЖЕННАРО. Не я, Шатобриан.
КУВЬЕЛЛО. Но отчего же все-таки умер дон Джачинто?
ДЖЕННАРО. Заражение крови, знаешь…
КУВЬЕЛЛО. Грибы?
ДЖЕННАРО. Может, и грибы. Ведь микробы это те же грибы, только невидимые… Кстати, наш долг воздвигнуть этим микробам памятник! Страшно подумать, сколькими вдовами они нас одарили.
КУВЬЕЛЛО. Бедняжки… Из объятий мужей попадают в объятия фирмы Палумбо!
Последние слова Кувьелло слышит ЭДУАРДО, вошедший в этот момент в комнату.
ЭДУАРДО. Кувьелло, кого ты обзываешь бедняжками? Уж не вдов ли? Ты не понимаешь, что говоришь! Бог мой, да знаешь ли ты, что такое вдова? Вдова — это раса из рас. Можно подумать, что природа только и трудилась, что на вдов. Вдова — это пчелиная матка всего сущего. Ты думаешь, что вдовы умирают? Как бы не так! Вот скажи, кому принадлежит Америка, самое что ни на есть могущественное государство? Трестам? Банкам? Форду?.. Фига! Она принадлежит вдовам. Сегодня дона Грациелла Каммарато — это моя Америка! (Потирает руки и пританцовывает.) Надо, однако, сначала покончить с делами. Дженнаро, сбегай и скажи Грациелле: «Увы, дон Эдуардо не может никак согласиться». Сказав это, забери все, что она тебе передаст. Мадонна! Костюмы Камаротты! Из лучших английских материалов! Королевская шерсть!
ДЖЕННАРО уходит.
Грациелла хочет все обновить. Она требует воздуха, свободы!
КУВЬЕЛЛО. Как вы ее нашли? Сильно исхудала?
ЭДУАРДО (восторженно). Она? Исхудала? Да побойся бога, Кувье, окстись! Грациелла только выиграла! Прежде ее телесные стати умели еще только кое-как объясняться, теперь же они стали ораторски совершенными, и аргументация их неотразима. Бедняжка, ведь одно присутствие покойного дона Джачинто нагоняло тощищу смертную… Нынче… Нынче совсем другое дело …
Короткая пауза.
КУВЬЕЛЛО (с нескрываемым интересом). Это вы о чем?
ЭДУАРДО (возбуждаясь). Ты только представь… Я прихожу и застаю ее в полном еще трауре, во всем черном. Она говорит: «Эдуардо, это последние секунды моего траура. Если позволишь, пойду переоденусь». «Прошу, прошу», — отвечаю я, закуривая сигарету и жду. Вскорости она входит и говорит; «Как я выгляжу в этой блузочке цвета чайной розы и в этой вот темной юбке? Ладно, говорит, — а теперь обожди ещё». С этим словами исчезает и через минуту появляется в блекло-зеленой ночной рубашке… такой прозрачной… Ну, как тебе сказать, Кувье, ты видел когда-нибудь стриптиз? Так вот впечатление такое же, только еще сильнее…
КУВЬЕЛЛО (у которого даже горло пересохло от услышанного). А дальше, дальше что было?
ЭДУАРДО (нахмурясь). Тебе зачем знать? Ты тут при чем?
КУВЬЕЛЛО. Я понимаю, дон Эдуа… Вы не сердитесь, мне это интересно в той мере, в какой это полезно усердному служащему вашей фирмы.
Входит ДЖЕННАРО с ворохом всякого платья и шляпной коробкой в руках.
ДЖЕННАРО. Кувье, прими барахло, а я сделаю еще один рейс.
КУВЬЕЛЛО принимает вещи у Дженнаро, и последний немедленно убегает.
ЭДУАРДО, открыв шкаф, очищает там место. Начинают развешивать принесенные костюмы, которые ЭДУАРДО один за другим предварительно ощупывает.
ЭДУАРДО. Вот это великолепие! Подкладка — чистый шелк! Пуговицы ручной работы! (Открывает шляпную коробку и вытаскивает прозрачную женскую рубашку.) Э, да здесь какая-то ошибка!..
КУВЬЕЛЛО (с бюстгальтером в руках). Я бы сказал…
В этот момент появляется ДЖЕННАРО с очередным грузом.
ДЖЕННАРО. Никакой ошибки! Просто донна Грациелла пожелала избавиться от своего старого белья.
ЭДУАРДО. Боже милостивый, этак мы вынуждены будем открыть женское отделение?…
В этот момент из вороха платья, развешенного в шкафу, появляется, словно призрак, КОНЧЕТТА МЕЛЕ.
КОНЧЕТТА. Вот видите, дон Эдуардо, без меня вам будет не обойтись!
ЭДУАРДО (пятясь). А эта ведьма откуда еще взялась? Кто ее туда засунул?
