Михаил Литов - Клуб друзей китайского фарфора
- Девушка, девушка, гражданочка! - закричал я ей вдогонку. Так началась моя с ней совместная жизнь.
Я пылился тогда в захудалой лаборатории, а она училась в университете. У нее никогда не возникало сомнений в правильности избранного пути, и я лишь повторю давно известное, сказав, что этому ее благородному и непоколебимому чувству уверенности в себе ничуть не мешало сознание, что она всегда и во всем лишь слепо подчиняется авторитету родителей. Внес ли я что-то новое в ее жизнь? Она смутно догадывалась, что привить ей я могу разве что сомнения, разлад, смятение, ужасный дух той ветви древа рода человеческого, на котором густо и с циничным смехом теснятся хмельные, непутевые людишки. И пусть я сам человек далеко не опустившийся, напротив, пристойный и перспективный, все же во мне слишком много напряженного и подозрительного беспокойства, о котором ей лучше и не знать. А ее родители терроризировали нас. Я терпел. Это ее папаша пристроил меня к Худому.
После той встречи на лестнице я вышел во второй раз встретиться с ней уже трезвым, разумным, приличным и благообразным молодым человеком. Стали мы вспоминать, как познакомились. Ах, я так испугалась тогда! О, вы были прелестны в своем испуге! Мы недоумевали. Как подобное могло случиться? Толкнуть девушку на лестнице... Нет, с вином шутки плохи. Ее глаза говорили, что она верит в меня. Я не сойду с пути истинного.
Я исподволь внедрял в ее сознание опыт совместной жизни с человеком, не похожим на тех, кого знала она, беспокойным, неподатливым, немножко хмельным. На миг она заколебалась, ужаснулась, заподозрила, что моя жизнь, скрытая от ее глаз, еще хуже той, которую я позволяю ей изучать, но, уверенная в себе именно потому, что всегда поступала исключительно по родительской указке, она в конце концов с какой-то неясной уверенностью в будущем своем торжестве капитулировала предо мной. Рая закатывала бурные сцены, чаще всего из-за пустяков, из-за опрокинутой за обедом чашки, из-за Никиты, которого невзлюбила с первого взгляда, - еще бы, он ведь сразу схватил, что она за птичка, эта Рая, и дал ей понять, какого он о ней мнения, - а я бурно отвечал на ее агрессию, она изменяла мне, я изменял ей, и все это было в порядке вещей. Обычная семейная жизнь в век распада семейных отношений. Я понимал, что разойдусь с Раей, но мне и в голову не вступало по-настоящему сходиться с Валей, однако Валя говорила, что ждет ребенка, что если я человек чести, если я порядочный человек, если я не хочу скандала, не хочу, чтобы все узнала ее мама, а от ее мамы ее папа, а от ее папы люди, которые заинтересованы в искоренении всякого зла, всякого насилия над слабыми девушками, вступающими в большую жизнь, где старшие уже не могут контролировать каждый их шаг, если я... я сказал ей, что подобные слова уже где-то слышал. Она твердо верила в свою счастливую звезду. Все будет хорошо. С ней не случится ничего дурного. Еще я сказал, что готов исполнить свой долг, жениться, если мой долг именно в этом и состоит. А уж как ее отец пристроил меня к Худому, то прорезался у меня буйный аппетит к жизни - студенты, студентки, ученые, читающие какие-то книжки, гремящий трамвай, неудачник Никита, ждущий меня в погребке на главной улице, - я стал заинтересованным лицом. Худой поглядывал на меня пытливо. Он полагал, что я его ученик. Возможно, так оно и есть. И при таких-то обстоятельствах, в такой-то атмосфере дельности и добропорядочности это пальто, кремового цвета, красивое, плотно облегающее фигурку моей любовницы или кто там она мне, пальто, странным образом ко мне попавшее, и необходимость прятать его в шкафу - о, это либо комедия, водевиль с неизбежно счастливой развязкой, либо нечто предосудительное, даже, будем откровенны до конца, рискованное.
***
На следующее утро я проснулся рано, а было воскресенье, и жена, видя, что я никуда не тороплюсь, обрадовалась и говорит: почитаем книжку? Но я только делал вид, будто не тороплюсь. Я спокойно съел завтрак, полюбезничал со своей крошкой и потом ей сказал: дитя мое, я отлучусь ненадолго. Ну вот, а я думала, мы проведем воскресенье вместе, почитаем книжку, сходим в кино, в "Авроре" идет английский фильм, страшный, говорят, фильм сплошных ужасов. Не буду тебя обманывать, я никогда не обманываю слабых доверчивых девушек, мы не пойдем в кино. Почему? Да хотя бы потому, что никакого английского фильма в "Авроре" нет, это факт. Да какая разница, в другое место сходили бы, может быть, ты и не хотел обмануть меня, но ты обманул мои ожидания, Марина говорит... Марина жестоко тебя одурачила, насмотрелась глупых фильмов и морочит людей. Ну, в таком случае давай... Я вынес из комнаты сверток и молча показал ей, она смирилась. Я сурово спросил: надеюсь, теперь ты перестанешь утверждать, что наши отношения пронизаны ложью? Она в испуге: а разве я когда-нибудь утверждала это? Она в священном трепете: ты такой умный, трудолюбивый, добросовестный, я горжусь тобой! Покажи ножку. Она задирает юбку, показывает; я научил ее этому номеру. Теперь я могу удалиться в приятном расположении духа.
Я отложил в сторону сверток, прижался к ней, уткнулся лицом в ее согретый теплом тела свитер, и она нежно поцеловала меня в макушку.
- На улице холодно, Максюша.
- Я надену пальто.
- Я в этом не сомневаюсь. Я только хочу, чтобы ты надел еще и кальсоны.
Когда я уже готов к выходу, она неожиданно просит: объясни мне, пожалуйста, что хотел Никита сказать своим стихотворением.
- Своим прекрасным стихотворением?
- Своим прекрасным стихотворением.
- Это сложно. Я тебе потом объясню.
- Удели мне еще минуточку.
- Хорошо, но боюсь, когда ты услышишь мои объяснения, слезы навернутся на твои глаза. А я не хочу оставить мою маленькую девочку в слезах.
- Почему ты думаешь, что я заплачу?
- Потому что мне придется рассказать тебе о неслыханных, чудовищных вещах, открыть твои глаза на темные стороны человеческого существования. Я, как был в пальто, сел на стул, усадил ее себе на колени, приласкал. - Я думаю, ты заметила, что стихотворение Никиты распадается на ряд как бы случайных эпизодов, сообщений, картинок. Трудно выявить общую идею и главное действующее лицо. А это значит, что ты вправе из всех массы упомянутых в этом сочинении лиц выбрать какое-нибудь одно и через него попытаться внести смысл и гармонию в мир хаоса, изображенный поэтом. Возьми, скажем, старушку, повисшую на подножке пискнувшего трамвая. Она в белом пуховом платке - это символ настоящего. Она размышляет об утре. О каком? Если вспомнить название стихотворения, то, надо полагать, об утре стрелецкой казни, и тут уже налицо обращение к прошлому. Стало быть, мы на пути к гармонии? Прошлое и настоящее смыкаются, и не так уж плохо ехать в белом пуховом платке и знать наверняка, что тебе не отрубят голову на плахе, как тем бедолагам. Но для гармонии недостает будущего, а какое, собственно говоря, будущее у старушки, повисшей на подножке трамвая и вряд ли имеющей основания надеяться, что когда-нибудь она все же проберется в глубь трамвая и займет подобающее ей место? И раз уж ты избрала старушку главной героиней стихотворения, изволь все прочее соотнести с собой, ибо именно это условие игры и одновременно ключ к разгадке. Да, это ты, миленькая, в своем необузданном нигилизме отвергаешь Рафаэля, презираешь Тагора, не прочитав ни строчки из его объемистых творений, это ты смотришь свысока на Спинозу и пьешь стрелецкую водку. Это твоя жизнь начинается со смерти в холодной подворотне, продолжается в растлении, распущенности и забвении идеалов, а кончается преступлением и уходом в неизвестность. Это ты сидишь в трамвае, смотришь в окно на старушку, которой грозит опасность никогда не достичь отрадного будущего, и ничего не предпринимаешь для того, чтобы помочь ей. Тебе хорошо? Ты достигла гармонии? Ты не прозевала свое место в трамвае и тем самым преодолела хаос? Я допускаю, что ты способна так думать, но Никита, автор стихотворения, так не думает. Он-то гармонии не достиг. Он не нашел места для старушки в том или ином счастливом сплетении обстоятельств, ибо это и невозможно, и, скорбя, отказался от поэзии, видя, как мало она способствует преодолению хаоса.
- А почему ты не допускаешь, что я по той же причине не сочинила вообще ни одного стихотворения?
Я склонил голову на ее плечо, дивясь ее разуму и находчивости. Я почти верил, что она понимает глубокий смысл сказанного ею. Она сказала: а ты такой способный и талантливый, что для тебя пустяком было бы стать настоящим поэтом.
Ее вторая реплика разительно противоречила первой, и я был готов ответить взрывом негодования, но вовремя заметил слезы в ее глазах и смягчился. Разрумянившись, мечтательно глядя в окно, она говорила, как в бреду: ты такой способный, это все говорят, ты такой талантливый, это любой подтвердит, и я совсем не ощущаю жизнь с тобой как бремя, и если на нашу долю все-таки выпадут испытания, если мне все-таки придется туго, я - я в этом свято убеждена - сумею достойно пронести свой крест, я все стерплю, и ты всегда будешь чувствовать мою поддержку.
