Михаил Литов - Клуб друзей китайского фарфора
- У меня ножа нет, - внезапно говорит из темноты Суглобов.
- А где твой нож? В хозяйстве нож быть должен.
- Потерял на днях. Да и какое к черту у меня хозяйство? С тех пор как папа сдох...
- Потом про папу, - сказал я.
- А что, очень крепкая резинка? Ты зубами попробуй.
Вера возмущается:
- Ну, все, с меня хватит. Я так не могу! Ужасно! Какая-то карикатура!
Подпрыгнула, свет включила, дрожит вся в гневе своем. Я не успел даже на спину перевалиться, лежал, пуская слюни в подушку. Но в растерянности я пребывал недолго, тоже подпрыгнул. И Суглобов тоже, но позже всех.
- Ты, Вера, не уходи, не надо.
У меня все плыло перед глазами. Вера рыскала по комнате в поисках пальто, а я уже держал его в руках. Она не сразу заметила; заметив, растопырила руки, ожидая, что я подскочу, как швейцар какой-нибудь, как галантный кавалер. Не тут-то было.
- Отдай пальто.
- Не отдам.
- Кому я говорю!
- Кому ты говоришь?
- Издевательство!
Я пародийно пропищал:
- Нарушение прав и свобод человека!
- Он над всеми издевается, - вставил Суглобов. - Он надо мной в школе издевался.
- Отдашь пальто?
- Нет. - Я тупо покачал головой.
- Почему?
- А просто так. Останься.
- Теперь он не отдаст, - очень уверенно заявляет вдруг Суглобов.
- Как? А вы откуда знаете? Это не в первый раз?
- В первый или не в первый, только я уже всякого насмотрелся.
- Начинаю понимать...
- Нашла кого слушать, Вера, ведь он не ведает, что творит.
- Ты мне пальто отдай.
- И не подумаю.
Она схватилась за пальто и потянула. Я бросился на диван, смеясь, как безумный. Она сильная была. Стащила меня вместе с тем пальто на пол, в грязь разную. А мне что! Я продолжаю смеяться и держу пальто. Хохочу. Она таскала меня по полу и била меня ногой.
- Господи, да ты такой же, как все! - внезапно она простонала.
- Все кончено, - сказал Суглобов. - Он не отдаст.
- Не отдаст? Не отдашь? Ладно, не отдавай.
И она выбежала из комнаты, а Суглобова разобрал смех.
- Вернется, - сказал я Суглобову, - далеко не уйдет. А и дрянь же она. Не дала мне. Сколько времени я с ней возился, а все впустую, я же честно и искренне хотел сделать все наилучшим образом, а в итоге только то и вышло, что жена теперь подозревает неладное.
- А ты женат?
- Ты совсем ничего не соображаешь? С какой стати я притащился бы к тебе, если бы не было дома жены? В нормальной обстановке не вышло бы всей этой нелепицы. У тебя обстановка ненормальная.
- Чем же? Если бы ты сам был нормальный, ты бы сюда не пришел, так что нечего на мою обстановку пенять.
- Ты очень хорошо, здраво рассудил, но мне от твоей мудрости не легче.
- У тебя беда?
- У меня беды есть, случаются. Видишь, не возвращается.
Я беспомощно развел руками.
- Иди и ты домой.
- Ты думаешь, она домой ушла? Без пальто? Вот дура!
- Не знаю ничего.
- А что тут знать! - вскипел я. - Раз не возвращается, значит, ушла. Или на лестнице ждет. Ох, и дура же!
- Оставь мне ее пальто. Я его продам и наемся до отвала.
- А чем ты питаешься?
- Тем же, чем и ты, только в меньших количествах.
- Я, брат, работаю, у меня приличная должность.
- Я тоже работаю, иногда, пока не выгонят. Как совершу ошибку, меня и гонят взашей, а я без ошибок не могу, мне скучно. Я в жизни ни одной срочной телеграммы вовремя не доставил, а мне за это платили, пока не смекнули, что я наношу вред. Они тоже ошибаются. Но они могут меня выгнать, а я их не могу.
- Не хочется заглядывать слишком далеко и зря пугать тебя, но думаю все же, что ты кончишь в сумасшедшем доме. А пальто я тебе оставить не могу, это не фарш, это ее пальто, девушки моей. Понял? Я к тебе еще заскочу со временем и дам что-нибудь другое, чтобы ты мог продать и наесться до отвала. Вот тогда попируешь!
Я оделся, взял злополучное пальто под мышку (кремового цвета оно было, элегантное) и пустился в погоню. Думал, что догоню. На лестнице ее не было, на улице тоже, улица уже пуста была, только редкие прохожие проносились мимо, и все, как один, в пальто, да еще воротники подняли, чтоб не задувало. Берегли себя эти люди, а моя милая побрела в одном платьишке. Все-таки зима ведь на носу. До чего же мне тогда от разных мыслей о моей взбалмошной девчонке сделалось жалко ее! Подумал, что она в одном платьице бредет ночью, да по такому еще ветру, в свою загадочную жизнь, о которой я ничего не знал, подумал, вообразил, и защемило сердце. Что же я натворил! Вроде бы просто глупая выходка, ребячество, а вон каким мрачным делом, вон какой историей обернулось! Что я о моей девчонке знаю? Может быть, она одинока, может быть, одному мне и верила, а теперь для нее мой поступок все равно что смертельный удар, я-то прибегу домой, наемся до отвала да завалюсь к жене под бочок, а ей каково? Я добежал до самого ее дома, однако она, видать, быстрее меня бежала или другой дорогой пошла, возле дома я ее опять же не встретил, в окнах ее квартирки не горел свет, а эти окна и застекленная дверь выходили на улицу. Я постучал. Нет ответа. Я покрутился там, подождал немного, страдая от бессмысленности ситуации, от глупости случая, а долго ждать не мог, не имел права, Валя, моя вторая жена, пришедшая на смену Рае, уже наверняка бьет тревогу. А вот чтоб просто оставить пальто под дверью, на это я не решился, вещь, пожалуй, дорогая, вдруг украдут, народ вокруг вороватый. И я свернул поплотнее ее пальто и понес с собой.
***
А помнишь, Максюша, нашу первую встречу, ты был пьян и толкнул меня на лестнице... нечаянно, родная, случайная непочтительность выпившего человека... а все-таки у меня тогда даже сердце зашлось от испуга, я всегда боялась пьяных, я схватилась за перила, а ты... ну как я могу не помнить всего этого... я разве говорю, что ты забыл, нет, я спрашиваю, помнишь ли ты, это форма обращения такая... ну хорошо, форма обращения, спи... а что за сверток ты сегодня принес...
Я аж взметнулся: тссс, тише, мне секретное задание дали!
Вот как... ты, значит, в гору пошел... хорошо... но я, Максюша, правду сказать, побаиваюсь, я даже просто боюсь, ты мне, Максюша, скажи, что в свертке...
работа
пальто?
начальника отдела Худого
дамское?
его жены
а что с ней?
мы с Худым решили, что так будет лучше для нее
как?
если мы заберем у нее пальто
бедная женщина
это очень опасно, очень секретно, очень сложно, очень проблематично
... а о чем мой Максюша думает... твой Максюша задремал маленько, всего на секундочку, а как я тебя на лестнице толкнул, я это очень даже хорошо помню, и просто великое счастье, что ты тогда через перила не брякнулась, не лежать бы нам сейчас вместе в этой кровати... а ты бы себе другую нашел... ну зачем ты говоришь глупости, даже, можно сказать, гадости... а ты по Рае не тоскуешь... кто это такая, не помню... а та, с которой ты прежде меня в этой кровати... чепуха все это, былое, быльем поросло, послушай, я другое хотел сказать, я о Никите, Никита-то совсем стихи забросил... а мне плевать... жена, жена! на Никиту, душенька, я тебе плевать не разрешаю, ты Никиту не знаешь, а я его как облупленного знаю, я душу его постиг, хочешь, я тебе его стихотворение прочту? утро стрелецкой казни называется, хочешь, я тебе его прочту?
чтобы и ты великую эту душу постигла и жизнь его странную и необыкновенную поняла и почла за чудо, ну так вот, утро стрелецкой казни...
вдруг пискнул трамвай
на подножке повисла старушка
в белом пуховом платке
повиснув она размышляла об утре, ты спишь? ты не спи, Валечка, вот послушай, что там дальше, слушаешь, единственная? так молодой ниги
лист Рафаэля отверг с Р
Тагором не ведал знаком
ства на Спинозу смотрел свысо
ка вдруг однажды напал на
стрелецкую водку, ты опять
спишь, да не спи же, Валя, тут всего один куплет остался, вот послушай, в тишине подворотни чей-то труп
замерзал изнутри и снаружи
убийца ушел далеко
но разве уйдешь от праведной казни,
а, Валя, разве уйдешь, нет, дудки, всегда найдут и покарают, но ты, я вижу, спишь, маленькая плутовка, да, вижу, выходит дело, женщинам в постели не до стихов, а у этой и во сне такой вид, будто она надо мной иронизирует, будто она меня раскусила и мной забавляется.
В доме тихо, на потолке едва заметно дрожит, слабо и бледно переливается, повинуясь колебаниям занавески на сквозняке, пятно света, а в шкафу, среди грязного белья и сваленных как попало книг, лежит завернутое в газету пальто Веры.
Моя жена. Она не безнадежна. Я чувствую ее искренние усилия понять меня. Я помню, как толкнул ее на лестнице, а она обеими руками вцепилась в перила, страдальчески сгорбившись, поникнув головой, и ни возгласа удивления, ни крика возмущения я от нее не услыхал, она словно вообразила, что я взялся за нее всерьез и ей на этой лестнице суждено претерпеть баснословные муки. Я смотрел, как она прогибается, буквально-таки фантастически втягивая живот, как она будто для пинка подставляет мне зад, во всяком случае поворачиваясь им в мою сторону, и все это действовало на меня отрезвляюще, все это меня умиляло и трогало. Я попросил у нее прощения. Она выпрямилась, взглянула на меня смущенно и подалась своей дорогой.
