Коллектив авторов - Одесский юмор: Антология
– Алло! Вы будете смеяться, но это опять я… Тихо! Тихо! Боже мой… Ну девушка… Ну миленькая… Ну что же вы с собой делаете?… Брошу трубочку, брошу! Скажу два словечка и тут же брошу… А вы еще тише… А вы шепотом… А теперь мне на ушко, тихохонько: директору успели сказать, что совещание отменя?… Успели! Чудненько. Тогда я вам толковенько скажу, а вы себе толковенько пометьте: «Отмена отменяется…» Нет, не СОВЕЩАНИЕ отменяется, а ОТМЕНА отменяется! А совещание, наоборот, будет. Как я вам первый раз звонил. А как я вам второй раз звонил, уже не считается. Я вам для этого третий раз звоню. Специально. Чтобы вы не запутались… Девушка, родненькая, ну зачем же так горько?… А вы водичечки… Глоточечек… С корвалольчиком… И шейку помочите… И затылочек… Помогает… Алло! Вы меня ЕЩЕ СЛЫШИТЕ?… Алло!!! Вы ЕЩЕ ЕСТЬ?!..
– Алло! Алло! Это 03?… «Скорая»?… Примите вызов!.. Диагноз?… – Хрипит в трубку. – Нет, на рабочем месте… Так и пишите: «Производственная травма. По телефону…» А я, извините, спешу… Мне дальше звонить нужно!..
Григорий Яблонский
Мероприятие
По отделам ходил товарищ со списком и собирал заявления о приеме в общество ДОПС и вступительные взносы. Мероприятие проходило нормально. Только Апраксин из седьмого заявил:
– Вступление в это общество есть акт добровольный! Желаю прежде ознакомиться с уставом, а затем уже вступать или не вступать!
– Не вступайте, – тихо ответил товарищ, делая галочку в списке.
Апраксин тут же скис и полез за полтинником…
– Совесть надо иметь, Аркаша! – сказали сослуживцы, когда товарищ вышел.
В соседнем отделе Ольга Константиновна Подуглова, краснея, сказала, что у нее случайно нет с собой полтинника.
– Ничего, как-нибудь в другой раз, – пометил товарищ.
– Зачем же вам беспокоиться? – ахнула сидевшая рядом Зося Ростиславовна Любич. – Я одолжу!
Товарищ, поблагодарив, отсчитал сдачу.
– Вежливый какой… – проводила его глазами Зося Ростиславовна.
Девятнадцатый, молодежный, отдел вступал дружно, весело. Даже чересчур. Например, Миша Сикорский в своем заявлении написал: «Прошу не отказать в моей просьбе».
– Молодой человек, – сказал Мише товарищ, – мы тоже ценим юмор, но в данном случае речь идет не о КВНе.
Под всеобщий смех Миша написал новое заявление, а неудачное по совету товарища уничтожил.
– Законный чудак! – с восторгом сказал Миша, дожевывая бумагу.
– Такого бы шефа!.. – размечталась Ирочка Чувилева, вешая сумочку на кульман.
Последним был сметно-финансовый сектор. Там тарахтели счетные машины и царила подозрительность.
– На прошлой неделе я уже вступил в одно общество, – нездоровым голосом сказал старший экономист Ступакевич. – У меня тут записано: в общество «ДОСУГ»…
– То ДОСУГ, а это ДОПС! – разъяснил товарищ. – Мероприятие добровольное, можете не вступать.
– Почему же… – побледнел Ступакевич. – Сколько с меня?
– Стыдно, Ступакевич, слышать подобные вещи! – заметил, появляясь из своего кабинета, начальник сектора Ашот Рустамович. – Очень стыдно! Примите, товарищ, и мою лепту!
Дальше дверей не было. Товарищ сел в лифт и съехал вниз, где оформил членство старшего вахтера Боженко Кондрата Остаповича по его личному заявлению.
– Извиняюсь, значок будет? – поинтересовался старший вахтер.
– Будет, будет! – пообещал товарищ. Просунув руки в пальто, надев шляпу и галоши, он взял отяжелевший портфель и устало вышел на улицу, на нудный осенний дождь…
– Сколько взял, Федя? – спросил, подходя, другой человек с портфелем.
– 47 рублей 50 копеек. Пять человек в командировке, трое бюллетенят, один ушел в город, будет после обеда.
– Придется еще раз пройти, Федя.
– Не пойду я… – тихо сказал тот, кого называли Федей.
– Пойдешь, Федя. В любом деле важен порядок, система.
– Не могу больше, – задрожал тот, кого называли Федей, – лучше в инженеры пойду!..
– Иди, – сказал другой, – дело добровольное.
Дует!
На остановке Поросячьи Садки в наш автобус забралась бабуля с мешком – и мы тронулись.
– Дует, – сказала бабуля, осматриваясь.
Прикрыли окна слева. Полного гражданина, утиравшего рукавом высокий лоб, попросили перебазироваться направо. Несколько минут ехали молча.
– Дует, – сказала бабуся, указуя перстом направо.
Закрыли окна справа. Некоторое время гудение мотора перекрывало лишь апоплексическое сопение полного гражданина.
– Дует, – сказала бабушка, замечая вентиляционный люк сверху.
С грохотом захлопнулся люк. На ропот отдельных неуважительных граждан бабуля не обратила никакого внимания, в данный момент она была занята другим.
– Дует, – показала она, дальнозорко примечая единственное чуть приоткрытое оконце в самом хвосте салона, где расположилась на пышущем моторе компания молодых людей.
Молодые люди в хвосте отчаянно сопротивлялись, но после того, как в них был пущен довод, утверждающий, что старость, увы, не радость, но и молодость нынче пошла не бог весть какая почтительная, – после этого молодые люди были сломлены и замолкли с пунцовыми лицами. Атмосфера в салоне накалялась.
– Дует, – отметила бабуся, принюхиваясь по направлению кабины водителя.
Водитель с треском захлопнул свою форточку, наглухо закупорил щиток вентиляции, задраил тряпкой какую-то щель и включил отопление салона вместе с музыкой композитора Бюль-Бюль оглы. Сухой жар успокаивающе подействовал на бабушку, однако что-то ее еще тревожило.
– Дует, – сказала она, подозрительно косясь на багровеющего апоплексического гражданина.
Гражданин перестал сопеть. Ему вылили на голову полбутылки крем-соды. Раздалось шипение – полсалона окутало облако пара. Молодые люди в хвосте сняли с себя все лишнее и, хлопая друг друга по хорошо развитой мускулатуре, попросили поддать. Остальные пассажиры вынуждены были поддаться заразительному примеру. Хмурый дядька в бараньей душегрейке, выпивший на предыдущей остановке бутылку «Спотыкача», внезапно пришел в себя, завопил «Ух ты!» и, вытащив из-за пазухи хозяйственный веник, полез на самую верхнюю полку…
Некоторое время бабуля ехала спокойно, но потом затянула поплотнее мохеровый платок и неодобрительно повела носом туда, где надсадно ревел двигатель:
– Дует!
Водитель протер тряпкой запотевшее лобовое стекло и рванул на себя рычаг, перекрывая жалюзи радиатора…
Через несколько секунд машина взорвалась! Мы лежали на пыльной придорожной траве, жадно вдыхая в себя напоенный цветущей гречихой июльский воздух. Жужжали пчелы. Послышалась сверху трель жаворонка. Тихо засопел снизу апоплексический гражданин.
Бабка голосовала на раскаленном шоссе. Дождавшись очередного автобуса, она потуже завязала мохеровый платок и подала в открывшуюся дверь свой мешок.
Мы проводили взглядами обреченный «Икарус-люкс»…
Семен Лившин
Пародии и подражания
Городские горцы
Подражание Фазилю Искандеру
Я сидел под деревом детства и печально ел хурму.
Усердно поливая это дерево чернилами, настоянными на отборных мальчишеских воспоминаниях, я втайне ждал, что в его прохладной зеленой вышине созреют гроздья будущего романа. Но сколько я ни тряс ветки, с них упало всего лишь два тощих абзаца. Может, подумал я, все дело в том, что в нынешнем сезоне я уже дважды снимал урожай с дерева детства?
Моей души коснулось предчувствие осени. Накинув старенькую школьную бурку с отложным воротничком, я взгромоздился на добродушный Ту-154, и он, цокая копытами турбин по замшелым горным облакам, неторопливо повез меня к дому дедушки.
Деду давно перевалило за сто пятьдесят страниц, но он был еще крепким стариком. Как и в молодости, мог трое суток скакать без дороги, без седла и без коня. А главное, дедушка помнил массу интересных людей, включая императора Франца Иосифа, которого, впрочем, после двадцатого кувшина хванчкары иногда путал с Иосифом Кобзоном.
Увидев меня, старик вздрогнул и побледнел. Глядя, как я достаю из-за пояса авторучку, вырезанную из ветки горного кизила, он сумрачно поинтересовался:
– Опять про меня?
Я застенчиво кивнул. Он затряс бородой:
– Пощади, сынок! Сил моих больше нет. На днях я вышел уже пятым изданием! Написал бы лучше про дядю Илико…
Молча я протянул ему свой новый роман «Иликоада».
– Ладно, а чем тетя Нуца плоха? – не унимался дедушка. – Или ее племянник Гоги?
– Да превратится молоко твоих коз в йогурт! Не тронь ребенка! – запричитала толстая тетя Нуца, по пояс высовываясь из сборника «Толстая тетя Нуца».
Наконец старик смирился и деловито спросил:
– Ладно. Из чего прозу будем делать, сынок?
Радость загарцевала в моем сердце, как каурый ахалтекинец, хлебнувший алычовой чачи. Еще не веря своему счастью, я несмело попросил:
– Может, расскажешь, как этот чудак Косоухий собрался к праотцам и попросил туда пропуск у товарища Берия?
