Зальция Ландман - Еврейское остроумие
— Как стать богатым? — спрашивает бедный еврей богатого.
— Ну, — объясняет тот, — начать нужно вот с чего: первые двадцать лет надо быть закоренелым скрягой.
— А потом?
— Потом? — переспрашивает богатый. — Потом вы им и останетесь, но уже на всю жизнь.
Самый богатый еврей в местечке — человек черствый и скупой. Раввин, разговаривая с ним, взывает к его совести, просит проявлять сострадание. Богач обещает исправиться…
Студеной зимней ночью в окно богачу стучит нищий и умоляет помочь ему: он замерз и проголодался.
— Как мне вас жаль, как жаль! — сочувственно говорит богач.
— Впусти же его наконец! — говорит жена.
— Замолчи, курица! Раввин сказал, я должен сострадать людям. Если я его впущу и он будет сыт и согрет, зачем тогда ему мое сострадание?
Нищему удалось, затратив немало усилий, получить аудиенцию у советника коммерции и обрисовать ему свои несчастья. Тот, глубоко взволнованный тем, что услышал, звонит лакею и дает ему распоряжение:
— Жан, вышвырните этого господина вон: он надрывает мне сердце!
— Рабби, почему пожертвования для нищих калек собирать гораздо легче, чем для нищих ученых?
— Это легко объяснить. Каждый богач знает, что он сам может стать нищим калекой. А вот нищим ученым ему не стать никогда.
— У меня дела совсем плохи. Помогите мне!
— Не могу. У меня очень бедный брат, который рассчитывает на мою помощь.
— Но я же знаю, что своему брату вы ничего не даете!
— Если вы это знаете, как же вы тогда можете надеяться, что я дам денег совсем чужому человеку?
— Пожалуйста, помогите мне! Я в вашем городе родился!
— Не может этого быть!
— Почему не может быть?
— Потому что тогда бы вы знали, что я никому ничего не даю.
— Ваш сын пожертвовал тысячу рублей на новую синагогу, а вы хотите дать только сто?
— Мой сын может это себе позволить. У него есть бережливый отец. А у меня — только легкомысленный сын.
— Господин советник коммерции, — говорит нищий, — я знавал вашего блаженной памяти папашу, вашу блаженной памяти тетю Хану, вашего блаженной памяти дедушку…
— Говорите скорей, сколько вы хотите, только не лазайте по моему фамильному древу!
Бедный уличный торговец спрашивает у раввина:
— Есть ли способ усмирить кусачую собаку?
— Есть, — отвечает раввин. — Мидраш (буквально: Учение) советует: если на тебя напали собаки, сядь на землю.
Спустя две недели торговец снова у раввина: искусанный, в разодранной одежде.
— Ребе, Мидраш не прав.
— Мидраш всегда прав. Но подозреваю, что собаки никогда ничего не слыхали про Мидраш.
Вариант.
Раввин предложил торговцу очень действенную молитву, тот хвастался ей перед людьми, а когда его все же покусали собаки, люди стали смеяться над ним. Торговец им ответил:
— Молитва и в самом деле действенная, только собаки не дали мне ее произнести до конца!
— Собака так злобно лает! Удастся нам уйти?
— Ты же знаешь: собаки, которые лают, не кусаются.
— Я-то знаю. Но не знаю, знает ли это собака!
Скупой еврей подходит к вратам Царства Небесного.
— Я дал нищему Хаиму две копейки! — уверяет он.
Разыскивают Хаима. Он подтверждает: да, было.
— Нищему Шлойме я тоже дал две копейки, — говорит скупой.
Нищего приводят, и он подтверждает: да, дал.
Две копейки получил в свое время и еще один, третий нищий. Он тоже свидетельствует: да, это правда.
Тут всемилостивый Бог говорит:
— Верните ему эти вшивые шесть копеек и гоните его ко всем чертям!
У бедного портного дюжина детишек. Однажды влезает он на крышу и видит: там сидит какое-то жалкое существо, старое, тощее, голое. Он спрашивает:
— Ты кто такой и что тут делаешь?
— Я здесь живу, я — нужда! — говорит существо.
Портному становится его жалко. Он снимает мерку и шьет ему костюм. Когда костюм готов, он опять лезет на крышу. Костюм мал: нужда за это время выросла!
В дороге
Айзенштадт на своем экипаже прибывает ночью в какое-то захолустное местечко. На постоялом дворе он снимает комнату, собираясь немного поспать, а кучера Айзика оставляет в экипаже, чтобы стерег лошадей.
Тем не менее Айзенштадт не спокоен. Около полуночи он подходит к окну и спрашивает:
— Айзик, ты не спишь?
— Не сплю, — отвечает Айзик.
— Что ты делаешь?
— Размышляю.
— О чем же ты размышляешь?
— Я размышляю: когда выкапывают котлован для нового дома, куда девается вынутая земля?
— Ладно, размышляй дальше.
Проходит еще час. Айзенштадт опять не спокоен.
— Ты не спишь, Айзик?
— Не сплю. Размышляю.
— О чем размышляешь?
— Я размышляю: когда из трубы поднимается дым, куда он потом девается?
— Ладно, размышляй дальше.
Проходит еще час; скоро утро. Айзенштадт спрашивает в третий раз:
— Айзик, ты не спишь?
— Не сплю. Размышляю.
— О чем?
— Вот о чем: всю ночь я не спал и смотрел в оба — куда же делись лошади?
Еврейской мистике не чужда идея о переселении душ.
Два бедных еврея распрягли у спящего крестьянина лошадь и спрятали ее в лесу. Но душа у них не на месте: ведь когда крестьянин проснется, он переполошит народ, они обыщут окрестности, найдут воров, безжалостно изобьют их и заберут лошадь… Йойне говорит Шмулю:
— Положись на меня. Я кое-что придумал! — И, встав перед телегой, надевает на себя упряжь. А товарищу велит отвести лошадь на ближайшую конную ярмарку…
Проснувшись, крестьянин ужасно удивился, увидев вместо лошади еврея в лапсердаке. А еврей ударился в слезы и стал рассказывать:
— Когда мы, евреи, согрешим, Бог карает нас, превращая в животных. Вот я согрешил — и стал лошадью. Я раскаялся, и теперь я опять человек. Но ты купил меня, и я должен теперь, уже как человек, тащить твою телегу!
Крестьянин даже заплакал от жалости.
— Ни за что! — сказал он. — Бог тебя простил — значит, и я должен тебя простить и отпустить на все четыре стороны. Вот тебе гульден, ступай с миром домой!
Но крестьянину теперь нужна новая лошадь. Он отправляется на конную ярмарку — и что он видит: там стоит его лошадка! Крестьянин подходит к ней и, ткнув ее кулаком в бок, лукаво шепчет:
— Ну что, плут? Опять согрешил?
Кучер-еврей безжалостно хлещет свою лошаденку. Другой еврей не в силах на это смотреть — и, решив сыграть на вере в переселение душ, говорит кучеру:
— Ты разве не знаешь, что в этой лошади может скрываться душа еврея, наказанного за грехи?
— И пусть себе! — невозмутимо отвечает ему кучер. — Если еврей взялся быть лошадью, пускай тянет!
Барышник всучил неопытному покупателю хромую лошадь. Тот заметил это после того, как расплатился, и принялся причитать и жаловаться на судьбу. Народ, собравшийся вокруг бедолаги, требует от барышника, чтобы тот вернул деньги.
— Что вы за люди? — недоволен барышник. — У лошади хромая нога — и вы уже поднимаете крик! А почему никто не вспомнит, что у нее еще три здоровых ноги?
Кучер вез раввина в дальнюю поездку и по дороге жаловался на несправедливость жизни. Вот раввина везде встречают с почестями, преподносят подарки, а на него, кучера, смотрят как на последнюю собаку.
Раввин старается утешить кучера: эти почести — награда за долгие годы тяжелой учебы.
— Ты бы, — сказал он, — в моей шкуре не смог, да и не захотел бы пробыть даже часа.
Тогда кучер предложил раввину для пробы поменяться одеждой. Тот согласился.
Так они въехали в какой-то городок. Переодетого кучера обступили люди, а настоящий раввин сидел в углу, и никто не обращал на него внимания. Тут вперед вышел почтенного вида еврей и обратился к мнимому раввину:
— Есть в Талмуде одно место, насчет которого мы спорим. Вы могли бы, наверное, нам его объяснить.
Кучер бросил взгляд в книгу и сказал снисходительно:
— И это вызывает у вас трудности? Да у нас в городе с такими вопросами справится даже самый простой человек. И я вам это сейчас докажу. Эй, кучер, иди сюда, растолкуй господам это место!
Раввин нанял для поездки экипаж. Едут они, едут, подъезжают к холму. У подножья кучер говорит:
— Ребе, эта лошадь — совсем старая и немощная. Будьте добры, слезьте и помогите мне толкать экипаж.
Раввин, в меру своих сил, помогает. Они поднимаются на холм, раввин собирается сесть в экипаж.
