Люда Тимурида - Моя профессия ураган
Или же — вариант самый примитивный — решение оказывается уже известным, заложенным в данных, и мы его просто разворачиваем и осознаем…
Последний вариант как раз и относится к бытовым или логическим задачам, где не требуется рождать новый синтез мира, новое мощное претворение всех знаний человечества, а только восстановить истинную картину происшедшего…
Логика это на самом деле вульгарное, облегченное использование опыта, манипулирование рассудком, без создания каждый раз нового синтеза-чувства сознания для каждой проблемы. Она есть накопление всего опыта человека и механическое использование его. Это здорово облегчает, но, на самом деле, это очень обессиливает и высушивает человека. Поскольку сердце молчит и сознание не наполняется чувством. Логика мертва. Это неприятно. Это механическое и без волшебной амриты сознания-чувства, потому все в нас этому ругается. Хотя мыслить, то есть осознавать, можно почти вечно без малейшей усталости и с радостью. Ибо чувство (сознание, мысль) дает наполнение жизни…
Великие ученые, в отличие, от дураков, не рассуждают — они мыслят!
Стоп.
За мной гонятся ползамка Ухон, а я где-то в облаках витаю. Если меня догонят, то, возможно, следующие полжизни я, в лучшем случае, буду мыслить в какой-то камере в монастыре.
Не желаем!
Я фанат мысли, но не настолько же!
И, в конце концов, много думать можно и в тюрьме… Да!
Глава 20
Само собой, я понимала, что тэйвонту сейчас полностью блокируют реку. Я не сомневалась, что уже найдены лодки, хотя, периодически бросая взгляд назад, я их не увидела. Даже если их нет, в этом случае они будут найдены. В крайнем случае, кобра родит лично, постарается, но реку в щипцы возьмут. И будут вылущивать меня как больной зуб из местности.
Потому на этот раз, как только скрылась из виду тэйвонту в одном из рукавов, как можно быстрей через лазейки проток я выбралась сразу на другой берег.
Вообще-то я хотела утопить лодку, а сама бегом вверх по реке, но тут сам случай помог. Табун! Табун лошадей! Я увидела лошадиный табун!
— Сколько стоит лошадушка? — спросила я у табунщика. Он помялся и назвал такую цену!
— Если возьмешь, конечно, — почему-то тихо добавил он. Его спутник покачал головой.
— А ты лодку видишь? — спросила я замогильным голосом, не обещавшего ему ничего хорошего и вечного.
— О, так бы сразу и сказали, что вы тай! Как не дать тэйвонту! Милым стражам!
— бешено засуетился тот. — Знаем, знаем, за рекой живем! — приговаривал он.
Похоже, местные жители были не прочь задобрить тэйвонту жертвоприношением, как раньше закладывали одно животное грозным идолам стихий, пытаясь умилостивить их.
— Есть ли у вас кони, у которых какие-то проблемы, но они нормально скачут? — почему-то спросила я. И сама же себя обругала — что за идиотский вопрос.
У того лицо горестно исказилось.
— Вон, посмотри какой жеребец…
Я бросила взгляд и даже присела. Вот это конь… Только страшный, могучий, бешенный. Глаза безумные, лютые… И дело даже не в глазах, и не в породе — он не был из видных тонконогих скакунов. Не был и из тяжеловозов… Дело даже не в этом… От коня, от его мышц почему-то веяло такой неистовой, сокрушающей, бешеной силой, что я даже содрогнулась…
— Никто не знает, сволочь, откуда прибился, — горько сказал табунщик. — Ну и наплакались же мы с ним. Он боевой конь! Или жеребенок боевого коня. Но только хитрый, мерзавец. Табун мутит! Десять лучших жеребцов изуродовал. Всех кобыл перекрыл, теперь вместо нашей известной породы черт знает что с приветом родится — чуть не плакал этот человек. — Его убить пытались, так он близко не дается, стрелы знает и ныряет вниз. Или же сволочь, за породистых коней прячется. Скольких покалечили! Да он сам на стрелявших охотится — уже двадцать человек, охотившихся за ним, сам убил. А большая опасность — уходит из стада, и пойди его найди в мелкой воде и густых зарослях шельды. А потом снова…
— Собак бьет только так копытами, — пожаловался подъехавший егерь. — Сволочь!
— выплюнул он.
— Ты думаешь, почему мы здесь? — печально спросил табунщик. — Табун гоним? Да мы его поймать хотим! Разор и только. Уже в конюшнях бы пусть стояли! Он же сам не секунды на месте не стоит, и табун гоняет по всем направлениям, как бешенный. Уже даже самых мирных коней драться научил. Ты к кобыле, а она тебя, как боевой конь давит и убивает копытами!
— Гадина! — сплюнул егерь. — Сколько ковбоев, пытавшихся его усмирить, покалечил. Никто даже и не считает. Убьют его рано или поздно, да поздно. Это хорошо, еле табун нашли, сам на вас вышел, — он подобострастно улыбнулся, — а то и его не сыскать. Отмашет где-то за сотню-другую километров и ищи по
Дивенору.
— Пятерых тэйвонту сбросил — больше никто и не пытается. Лучшие из лучших наших конюхов еще до сих пор не выздоровели.
Все. Услышав такое, я стала невменяемой. Эти несчастные люди не знали, что мне нельзя говорить такое, что кто-то чего-то не может, ибо я сама от этого зверею и становлюсь не восприимчивой ни к какому голосу здравого смысла. Знали бы они, чего вызовут их угрозы и устрашения, так десять раз поостереглись говорить бы мне такое. Сказали бы, что он шелковый и руки лижет, еще и предложили бы подержать, пока сяду… Лишь бы ушла прочь.
— Продаете мне его? — ухмыльнулась я. Говоря, я свивала в лассо тончайшую и крепчайшую веревку тэйвонту, бывшую в лодке…
— Да я сам десять раз заплатил бы постолько, лишь бы его кто-то взял! — выкрикнул табунщик. Правда, приняв это за шутку.
— Ну, смотри, — сказала я, нагло снимая с чьего то привязанного коня уздечку.
— Чтоб слово не меняли… С тебя десять раз по столько… Нет, — я подумала, что слишком много требовать еще и к коню неприлично, и сказала:
— Пять…
Мгновенно вынеся лодку на берег бегом и кинув ее в заросли в метрах за сто от воды, я нырнула в траву.
Сначала табунщик с егерем недоуменно переглядывались, когда я несла лодку, думая — не больная ли я, — а когда я направилась к табуну, ахнули.
— Ты что сдурела?! Куда?! Стой!!! Он убьет тебя! — выплюнул, как из арбалета, егерь, до которого наконец, дошло.
— Стой сумасшедшая девчонка!
Они еще что-то вопили, ругались, молили, даже плакали, но я не развернулась.
— Там же взрослые тэйвонту не справились! — заклинали меня вдогонку. — Ты больная, ты сумасшедшая, ты…
По крайней мере, они отвлекли на себя внимание, поскольку я вовсе пока не пыталась добраться до вожака. А я, внезапно вылетев из травы, прыжком сбила на землю отбившегося немного от стада изумительно белого, тонкого жеребенка.
Вернее, это была она. В линиях которой явно угадывались черты безумного папаши и одной из самых красивых, тонконогих, даже нежных кобыл стада. Которую, как я заметила, "хозяин" особо баловал и даже сейчас тыкался ей носом в плечо.
Сноровки моей еле хватило и на это, то есть, чтоб незаметно подобраться к жеребенку и сбить его на землю. Тем более что я при этом была занята — устроила такой спектакль! На десять театров хватит!
Дело в том, что я одновременно голосом имитировала нападение волчьей стаи, что я умела с детства. И заставила несчастного лошадиного ребенка, пережав горло и нанеся пару болезненных ударов этой дочери достойных родителей, вопить от ужаса и страха так, что встрепенулся весь разбредшийся табун. Прямо смертный крик. Ну, еще раз! — рыкнула я, имитируя щелканье волчьих зубов. Громче.
А мне нравится. Дура я буду, если папочка, собак убивающий в мгновение ока точными ударами копыт, не будет тут как тут. Он же обязан защитить свой табун!
А он это сделает. Потому что я оттащила тонко визжавшего жеребенка в кусты, чтоб меня не было видно, а сама громко выла и рычала. И снаружи слышен был волчий вой и грызня. Я имитирую звуки очень точно, особенно волчий вой.
Нельзя сказать, что я особо коней обманывала. Потому что глаза мои к тому моменту пылали пламенем не хуже волчьего.
Как он вынесся на меня! Даже слыша его приближение, я еле успела уклониться!
Дьявол! Настоящий дьявол! Он даже достал меня копытом, слава Богу, когда я уклонилась.
Не обращая внимания на кровь, я тут же накинула мгновенным броском на него удавку, и рывком затянула ее. Он еще, собственно, не успел разобраться, с кем имеет дело. Потому что в следующую секунду я была уже на нем, вцепившись в него таким железным клещом, что он даже визгнул. Особенно, когда я обрушила на его голову порядочную каменюку, не полагаясь на кулак.
Впрочем, это мы, наверно, уже проходили.
Только тут то он и понял, что охота шла именно на него.
Господи, как он взъярился! Какой это был вопль! Дикий всплеск безумного ржания взвившегося на дыбы коня наверно покрыл десятки километров вокруг. Его бешеные удары ног в воздух задели даже несчастного поднявшегося малыша, и тот отчаянно завизжал и заплакал. Хорошо, хоть это чуть утихомирило его отца. Которому я уже успела самым жестоким образом одеть уздечку в ноздри, пока он бессмысленно бесился. Все-таки бывшая профессиональная воровка работает. Качество гарантировано!
