Александр Струев - Сказание о Луноходе
– Да черт с ними, пусть забирают! Хорошо, что Клавы дома нет, – вспомнив про больную жену, вздрогнул Сергей Тимофеевич.
Министр озлобленно напрягся, вслушиваясь в проклятую тишину, от которой становилось жутко, и снова эти шаги! Шаги, шаги! Идут! Командующий зажмурился.
– Папа! – пронзил комнату голос дочери.
Министр не шелохнулся.
– Папа, это мы приехали.
Сергей Тимофеевич резко обернулся – посреди столовой стояла Ирка, а рядом с ней, бережно поддерживая дочь за локоток, возвышался Фадеев.
– Ты как здесь?! – оторопел Министр.
– Здравствуйте, Сергей Тимофеевич, – первый раз в жизни Фадеев назвал его по имени и отчеству. – Извините, что опоздали, – подходя ближе, проговорил Редактор. – Не мог из Кремля вырваться. Не обижайтесь! – и протянул Министру сухую сильную ладонь.
– Это мой Саша, папа! – улыбаясь, проговорила Ира и прижалась к мягкому плечу Фадеева. – Я его так люблю!
41
Хаз лежал на кровати, уставившись в зеркальный потолок, и любовался своим голым, совсем не одряхлевшим для неполных шестидесяти, а скорее спортивным торсом. Через отражение в зеркале он самодовольно оглядывал спальню из желтоватой карельской березы, китайские кремовые ковры из шелка, с пышными пунцовыми розами, но больше всего он радовался ей, ненаглядной черноволосой красавице.
– Чиравница! Лейла! – вздыхал он.
Нина расчесывала густые, чуть вьющиеся волосы, спадающие ниже талии. Балерина сидела перед туалетным столиком, совершенно голая, обворожительно манящая, соблазнительная, сочная, как созревший у моря персик!
– Чуда! Чуда! – приговаривал Хаз, продолжая платонически любоваться.
– Иды суда! – поманил девушку пакистанец. Загадочно улыбаясь, Нина обернулась, встала и пришла к нему на кровать.
– Ласкай меня, любимый! – прямо в ухо прошептала девушка и долгим поцелуем прильнула к Хазу, который, закрыв глаза, гладил ее бархатное, белоснежное тело.
– Лейла! Лейла! – сквозь поцелуи повторял он. Нина была все ближе и ближе, все горячее, все слаще! Хаз прижал ее изо всех сил, откинул с лица черные пряди волос и хищным поцелуем впился в сладкие девичьи губы, потом в шею, потом целовал грудь, живот, ниже, и ниже, и ниже… Нина отдавалась Хазу горячо и страстно, извивалась змеей, возбуждала возлюбленного вскриками и смелыми прикосновениями, так, что миллиардер стонал и плакал, кончая в ее обжигающем желаньем дыхании, а она билась в его цепких руках, вырывалась и просила:
– Еще, любимый! Еще! Еще!!!
За такую женщину, за свою ненаглядную Нину он был готов на все. Сегодня Хаз принес ей подарок – бесценный рубиновый гарнитур, состоящий из ослепительного колье, массивного, пронизанного чешуйчатым золотом браслета, чересчур объемного перстня с высоким, виртуозно ограненным искрящимся красным кристаллом, и сережек, спадающих витиеватыми гирляндами, пронизанными отблесками заката. Это была необыкновенная вещь, непривычная для утонченных ценительниц Cartier или переливчатого Sсhopard. Пакистанец заказал этот набор у лучшего ювелира Бирмы, ювелира в пятнадцатом поколении, а каждый рубин подбирал сам, часами разглядывая на свету игру камней. Нина нацепила все сразу и, не одеваясь, красовалась перед Хазом, разрешая прикасаться к бедрам, целовать соски и гладить живот. В сумраке спальни рубины таинственно переливались. Любуясь подарком, девушка крутилась между зеркалом и мужчиной.
– Ну, как я? Как?! А? А?! Нравлюсь?
– Шахиня! – вздыхал Хаз. – Шахиня! Лейла!
Отражая приглушенный электрический свет, драгоценности на ее белоснежном теле играли, вспыхивая лучезарным огнем, завораживали, а балерина смеялась, кокетничала и закатывала глаза. Он притянул ее ближе и попробовал овладеть девушкой еще раз – не получилось. Перед сексом Хаз старательно втирал в головку члена маслянистые пахучие смеси, приготовленные на основе редких индийских трав, известных на Востоке своим сверхъестественным действием. Только с этими волшебными мазями у него наверняка получалось. Иногда за ночь он делал это целых два раза!
Усыпанная рубинами Нина неподвижно лежала на широченной кровати и ждала, когда Хаз перестанет ее домогаться. Чтобы не обнаружить слабость, миллиардер некоторое время возился рядом, а потом затих и чуть не заснул.
– Ну што, лубымая, поэдэм навэстым нашэго друга! – оставив бесполезные попытки овладеть женщиной, предложил Хаз и, набросив халат, вышитый сказочными драконами, ушел в ванную.
Другом Хаз называл Сына Вожатого.
42
В Архангельском ничего не менялось, очарование цветов и августовская истома заполнили все вокруг. Воздух был бесконечно прогрет солнцем, все благоухало и цвело. Было так хорошо, что хотелось превратиться в беззаботную бабочку и порхать над клумбами и лужайками.
– Что в мире, дорогой Хаз? – расцеловав пакистанца, спросил Сын.
– В мырэ, – ослепительно улыбаясь белыми, точно с картинки, зубами, отвечал Хаз, – тыхо. Лэто кругом. Лубов!
Они немного прошлись вдоль пруда.
– Сваришь кофе? – попросил Сын.
– Сдэлаю, обызатэлно сдэлаю! – подобострастно склонился Хаз. – Я вам и кофэ, и сладосты, и фрюкты сюшеные прывез, и фысташка ныжнэйшый из собствэнного сада, – гордо добавил он. – Фькюс – утoнченный, обызатэльно покюшайтэ, и дэвочки пуст пошолкают, полакамяца! Оны у вас самы, как фысташки, такиэ аппэтытныэ! – залился румянцем пакистанец.
Дорогой Сын кивнул:
– Угостим.
– Нэсы подаркы, Али! – высовываясь в открытое окно, выкрикнул Хаз. – Нэси скорэй!
Через минуту в гостиной стояли две плетеные корзины со сладостями, орешками, сушеным кишмишом, курагой и инжиром. Рядом лежал кофе. Пакистанец раскрыл упаковку.
– Понухайтэ! Самий лутший, ароматний, ныгдэ такой нэ найдош! Как пахнэт, э-э?! Как пахнэт?! – качал головой Хаз. – Понухайтэ, понухайтэ!
Все по очереди подходили нюхать, даже неприступная Нина не удержалась.
– Ну, говоры?! Как? – спрашивал Хаз.
– Пахнет! – смеялись красавицы.
– Благодат! – по-русски определил пакистанец. – Сэйчас будэм эго готовыт.
Недолго повозившись, Хаз поставил кофе на огонь. Ловко орудуя турками на раскаленном песке, он несколько раз приподнимал их, не давая напитку окончательно вскипеть и пролиться, и, подержав на весу, чтобы содержимое подстыло, ставил обратно. В конце концов, доведя кофе до кипения, Хаз одним движением подцепил все турки сразу и убрал с огня. Придирчиво вглядываясь в бурлящую кипятком струю, он разлил кофе огненно-горячим и дымящимся в крохотные фарфоровые чашечки.
– Ну што, всэм хватыло?
– Не всем! – раздалось несколько обиженных голосов.
– Тогда я ставлу эшо! – и снова принялся за дело.
Музы и Дорогой Сын были довольны. Всякий раз, когда Хаз появлялся в Архангельском, его просили приготовить кофе.
– Вот и второй порциа поспэл. Тобэ, тобэ и тобэ! – протягивал чашечки хихикающим красавицам обрусевший пакистанец. – Тобэ подлыть? А тобэ? – спрашивал он. – Тут эшо ест. На здорове! – изящно подавая напиток, кивал Хаз. – На здорове!
Кофе оказался терпкий и очень сладкий.
– Сахаром ныкогда кофэ нэ ыспортыш, – объяснял пакистанец. – У мэня дома всэгда с сахаром пют. Чем болше сахара, тэм луше.
– Только у тебя так вкусно получается! – похвалил Сын. – Мне никто вкуснее кофе не делал.
– С дэтства готовыт эго лублу, эшо дед учил – как молот, как варит, как разлыват и как пыт! А што ви смэётэс? – многозначительно выговорил Хаз. – Ви всэ нэправилно кофэ пёте, точно чай глотаетэ! А это – кофэ! Его кушат надо, смаковат, язычком под нёбом ласкат, чтобы усю тонкост у напытка принат, и радост, и блаженство!
– Как ты смешно говоришь – кушат! – улыбаясь, проговорила одна из девушек.
– Смишно?! – ухмыльнулся Хаз. – Я слова русский пока нэ всэ запомныл, постояно пютаю – кюшать-мюшать, балтать-малтать, зелень-мелень! – хитрил пакистанец. Ему совсем не хотелось затевать разговор с музами, сегодня ему нужен был только Сын. На днях миллиардер узнал, что Дорогого Сына Вожатый вот-вот объявит преемником. И он хотел еще больше расположить молодого человека к себе.
Любимому Сыну Хаз привез два чемодана одежды, самой разнообразной, и рубашки, и костюмы, и куртки, и трикотаж, и обувь, и ремни – все очень дорогой дизайнерской фирмы. Последние годы Сын предпочитал исключительно ZiLLi.
– Это мне? – кивнув на объемные чемоданы, поинтересовался наследник.
– Тэбэ, уважаемый! – подтвердил Хаз. – Ис Милана. Сам Жанино пэрэдал, очэн бэспокоица, чтоб на этот рас вэщи подошлы и, главноэ, понравылыс. А то в прёшлий рас кюртка замшивий мала оказалас! Жанино так расстроылса, дажэ эго дэтышкы расплакалыс! Одэжда чэловэка радоват должна, а нэ огорчат, особэно такых, как ви! Ви-то у нас в одэждэ лучшэ чем кто разбыраэтэс! Скоро модэлэры за совэтом к вам ездыт будут, такой у вас замэчатэлный фькус! Это всэ знают! – сюсюкал Хаз.
– Да, помню ту куртку, – вздохнул Дорогой Сын. – Мала оказалась, я ее Отцу подарил, Ему в самый раз пришлась. Правда, Отец иностранные вещи не любит. Может на охоту сгодиться.
