Алексей Шубин - Жили по соседству
Начинается совещание конструкторов. При первых же словах Лилиан от удивления широко открывает глаза.
- Наша ягодка, Лилиан Сергеевна, внесла интересное предложение. Она предлагает перенести рычаг переключения на пятнадцать сантиметров вправо... Помните, Дмитрий Михайлович, мы ломали голову над управлением?.. Ломать-то ломали, а все-таки, ягодка моя, недотянули, потому что не заглянули в узелок О. Если мы перенесем рычаг, то облегчим управление агрегатом: увеличим несколько площадь рабочего места механизатора и дадим ему большую свободу движений... Давайте, ягодки, подумаем?
Это уже настоящая, законченная конструктивная мысль! Никогда ничего подобного Лилиан не говорила, она даже не могла дойти до такой мысли! Зачем же Ля-ликов приписывает ей свою мысль?.. Правда, она, Лилиан, подсказала, как переместить деталь, но...
Здесь Лилиан дозревает до своей прекрасной, вполне конструктивной мысли:
"Но... не все ли равно? Пусть это мысль Ляликова, пусть ее. Пусть Владимир Петрович и Дмитрий Михайлович добавят к ней еще что-то свое... Ведь это же так и должно быть! Самое главное то, что тысячи, десятки тысяч механизаторов получат более удобные, легче управляемые машины. Как это хорошо!"
- Да, это прекрасно! - скажет от себя автор. И еще лучше, что люди, мыслящие так, как мыслили Ляликов и Лилиан, есть на каждом заводе, в каждом колхозе. Они не говорят громких слов о "взлете творческой мысли", о "техническом прогрессе", но неизмеримо велик их неделимый вклад в строительство человеческого счастья!
5.
Лилиан выходила из подъезда заводоуправления, когда к ней подошел Леонид Карасев.
- Здравствуй, Лиля, у меня к тебе... к вам просьба! - на ходу поправившись, сказал он. Лилиан удивленно посмотрела на него.
- Почему ты стал говорить мне "вы"?
- Вы... ты очень переменилась, Лиля...
- Подурнела? - с улыбкой, впрочем, без тени кокетства, спросила Лилиан.
- Что ты! Совсем наоборот... Я даже не пойму, но... Ты... стала совсем другая.
- Это, пожалуй, верно... Но и ты переменился, Леня... Какая у тебя ко мне просьба?
Леонид рассказывает. Может ли Лилиан ему помочь? Да, она охотно поможет. Только она сама пойдет в цех, осмотрит станок, и пусть Леонид ей все объяснит... Потом нужно точно определить размеры и сделать первые черновые чертежи.
С делом покончено, но, поскольку оба идут рядом, разговор продолжается.
- Как ты живешь, Лиля?
- Я очень довольна работой... А как ты, Леня?
- Хорошо... Было плохо (ты, наверно, слышала об этом), но сейчас все хорошо.
- Рука совсем зажила?
- Давно уже! Но горя я с ней хватил порядком.
- Скучно было в больнице?
- Ох, Лиля, хоть из окна прыгай! Только, когда мама, Натка и ребята приходили, оживал.
- Больше никто к тебе не приходил?
- Кому же еще было приходить? Один раз Зина приходила, но я ее не видел.
- Почему?
- Ты же знаешь, что между нами произошло... Я не захотел ее видеть... Она пришла в первое воскресенье, вечером, говорят, даже с цветами...
Лилиан останавливается и с интересом смотрит на Леонида.
- И тебе ничуть не жаль, что ты ее не видел?
- Нет, Лиля! Я сам удивился этому. Ее приход был просто ненужен.
- Тогда я скажу тебе, Леня: Зина к тебе не приходила.
Леонид поражен.
- Постой. Ко мне вечером приходила девушка с цветами... Кто же это мог быть, кроме Зины?
- Я...
- Что ты говоришь! И я... я послал няньку сказать, что не хочу видеть!.. Лиля, прости, даю тебе слово, что тебя обидеть я не хотел!.. Я был бы рад твоему приходу... Что я наделал: ведь я даже в окно не поглядел!.. Прости, Лилиан!
- Мне нечего прощать. Я рада, что все выяснилось. Но не скрой, Леня, тогда мне было очень, очень тяжело... Я пошла к тебе потому, что мне было жаль тебя и я знала, что виною всему отец... И когда мне сказали, что ты не хочешь меня видеть, я подумала другое...
- Лиля!
- Ты ничего не понимаешь!.. Мне в* то время было невыносимо тяжело! Отец нервничал, потому что на фабрике шла какая-то ревизия, и я, наконец, начала догадываться... Понимаешь?.. И когда ты не вышел ко мне, мне показалось... Но не будем больше говорить об этом, Леня... Ни о моем отце, ни об этом недоразумении!
- Хорошо. Но мы останемся друзьями. Помни, что я всегда, все, что могу, для тебя сделаю...
Можно чувствовать себя виноватым без вины. С чего он взял, что к нему приходила Зина? И догадаться, что приходила Лилиан, было не так уж трудно. Не случайно нянька и даже дежурный хирург были поражены наружностью посетительницы.
Конечно, и Зина была недурна, но нарушить строгий распорядок хирургической клиники могла только красота Лилиан.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Когда наступает праздник
1.
На добрых пять километров затопив пойменный лес, разлилась после многоснежной зимы маленькая Тавра. Славно удобрила она в этом. году низменные луга и огороды. Заодно и другое хорошее дело сделала: подняла со стапелей новую лодку Ивана Татарчука.
Случилось это вскоре после Первого мая и сопровождалось казусом, на взгляд автора, почти таинственным.
Возможно, из того же романа, где он вычитал ветхозаветное слово "банкрот", Татарчук узнал об обычае миллионеров называть яхты именами возлюбленных. Леди, мисс и миссис, увидев свое имя начертанным на носу белоснежного корабля, как правило, приходили в неописуемый восторг и с удвоенной силой влюблялись в щедрых женихов и мужей. Татарчук миллионером не был, но их обычай ему понравился, и он, недолго думая, вывел на носу своей лодки слово "Любовь". Надпись, сделанная черным по белому, свидетельствовала если не об искусстве Татарчука, то о силе его любви: буквы были высотой не менее тридцати сантиметров.
Увы! Миссис Татарчук в восторг не пришла. Увидев надпись, она залилась хохотом, когда же нахохоталась вдосталь, вытерла платком слезы (они проливаются по разным поводам) и потребовала, чтобы надпись немедленно была закрашена.
- Что ты наделал, Мишук! Закрась сейчас же, пока никто не видел!
Нужно сказать, в известной мере Люба была права. Появление на тихой Тавре самодвижущегося судна с таким лирическим и, мы сказали бы, соблазнительным названием несомненно вызвало бы переполох.
Если бы Люба потребовала разбить лодку вдребезги, Татарчук безропотно исполнил бы ее желание, но вот - поди ж ты! - закрасить надпись оказалось задачей, почти неразрешимой. Три раза накладывал на нее Татарчук слой белой краски и три раза шесть огромных букв постепенно выплывали наружу. Тогда, зачерпнув со дна банки густой сгусток белил, он попросту залепил надпись.
Каково же было его недоумение, когда на следующий день оказалось, что надпись, хотя и не совсем отчетливо, но все же видна!
Может быть, химики, специалисты красочного дела, смогут дать материалистическое объяснение такому явлению, но автор склонен думать, что слово "любовь" может обладать особыми, так сказать, таинственными свойствами. Очень трудно бывает его замазать или стереть, когда оно начертано рукой любящего.
2.
С каждым днем приближается славный праздник двадцатипятилетия тавровского завода "Сельмаш".
Прибран и посыпан песком просторный двор завода, сверкают начисто протертые окна и стеклянные крыши цехов, обновлена и блещет золотом вывеска на заводских воротах, но еще не закончено оформление Дворца культуры. В его просторных залах развертывается выставка "За 25 лет".
Вот где открылось обширное поле деятельности для директора дворца Валентина Осиповича Шустрова! Весь актив поднят им на ноги. Что касается Лилиан, то она попросту была мобилизована, благо конструкторское бюро закончило проектировку машины нового образца. Даже Ляликов, ревниво оберегавший своих работников от всяких посягательств со стороны, не противодействовал Шустрову, сказав:
- Придется помочь... Уж вы, ягодка моя, там постарайтесь.
И вот Лилиан старается.
В просторной комнате декоратора, занимая всю стену, стоит огромная схематическая карта мира с надписью: "Где работают наши машины".
Судя по карте, центром мира является тавровский завод "Сельмаш". От него во все стороны расходятся красные лучи. На что просторен Советский Союз, но тавровскому заводу в нем тесно. Красные лучи проникли во все восточные страны Европы. Перелетев через высочайшие в мире горы, скользят они над долинами великих рек Китая, падают на знойные плантации Индии и Вьетнама. Моря и океаны им нипочем: они добрались и до Египта и до Индонезии. Самый длинный луч красной лентой пересек голубую громаду Атлантического океана, чтобы закончить путь по ту сторону экватора, в далекой Аргентине.
Но с картой уже покончено. У другой стены стоят десятки щитов. Один, самый большой, предназначен для портретов ветеранов производства, другие - для портретов лучших передовиков. Вокруг каждого портрета нужно сделать рамку, под каждым - подпись. Подписи проще было бы напечатать на машинке, но оформлять так оформлять! Раз в четверть века бывают такие праздники.
