Василий Курочкин - Поэты «Искры». Том 1

Лицо намазав сажей,
Как а́нглийский фигляр,
Московский парень ражий
Выходит на базар.
Кричит, народ сзывая:
«Вот фокус! — Раз! Два! Три! —
Вот штука! Вот другая!
Честной народ, смотри!»

Оделся он — умора!
На голове колпак,
Из тряпок коленкора
На нем двуцветный фрак;
Одна нога людская,
Другая… Раз! Два! Три!
Копытом бьет другая,—
Честной народ, смотри!

Смотри мою отвагу:
«Вот шпага. Видишь? Ну,
Я проглочу всю шпагу
И глазом не сморгну».
Шпажонка, исчезая,
Блеснула… Раз! Два! Три!
Он смотрит не мигая,—
Честной народ, смотри!

За несколько копеек
Пересвистать готов
Заморских канареек
И курских соловьев.
На всё он мастер, словом!
Вот свищет… Раз! Два! Три!
Вот рожу сделал клёвом,—
Честной народ, смотри!

Награды — грош да гривна!
За бесполезный труд…
Как жалко, как противно,
Когда такой же шут
Проглотит шпагу разом
В журнале… Раз! Два! Три!
Да не сморгнет и глазом,—
Честной народ, смотри!

Весь Петербург затанцевал,
             Как девочка, как мальчик;
Здесь что ни улица, то бал;
             Здесь что ни бал — скандальчик.
Все веселятся от души,
             Всё ладно в нашем быте.
Пляши, о! град Петра, пляши!
             Друзья мои, пляшите!

Пляши, веселенький старик,
             Нафабрившись как надо;
Ведь ты давно плясать привык
             От мины, жеста, взгляда,
От приглашений красоты
             На старческие шутки.
Пляши, старик! Здесь все, как ты,
             По женской пляшут дудке.

Пляши, о! муж — на склоне лет
             Обиженный судьбою,
Пусть скользкий, как твой путь, паркет
             Мирит тебя с бедою.
Смирись, сравнив публичный суд
             С публичными балами,—
Где спин перед тобой не гнут,
             Хоть шаркают ногами.

Ты, что на службе, говорят,
             Лежал среди дороги,—
Лети на бал. В канкане, брат,
             Спеши расправить ноги!
Хоть службой тяжкий дан урок,
             Но на публичном бале —
Представь себе — один скачок:
             И ты всех выше в зале!

Пляши и ты, водевилист,
             Островского учитель,
И ты, Обломов-журналист,
             Сфер идеальных житель.
Вы — публицистов стройный хор —
             Вы сладко голосите;
Вы песни пели до сих пор,—
             Подите ж попляшите!

Пляшите все, хотя б в тоске
             Скребли на сердце кошки.
Вся мудрость наших дней — в носке
             Поднятой кверху ножки.
Отдайте пляске каждый час,
             И господин Ефремов,
Наверно, выпишет для вас
             Красавиц из гаремов.

Пусть уравняет наконец
             Все возрасты, все званья
Единый наших дней мудрец —
             Учитель танцеванья!
Вина и пляски резвый бог
             Да будет вечно с нами,
И наш прогресс, как сбитый с ног,
             Запляшет вверх ногами.

Отуманилась «Основа»,
Омрачается «Сион»,
«Наше время» в бой готово,
«Русский вестник» оскорблен.

Доктринеров слышны крики
С берегов Москвы-реки,
И в ответ им держат пики
Наготове казаки.

На «Наше время» упованья
Я возложил: в нем мысль ясна.
Читай его. Его сказанья
Суть слаще мирра и вина.
Его прогресс не скор, но верен.
В нем наложил на каждый лист
Свою печать Борис Чичерин,
Медоточивый публицист.
Склонись к нему душою нежной
И ты почиешь безмятежно,
И не разгонит даже «День»
В твоем уме ночную тень.

Если «День» тебя обманет,
Не печалься, не сердись.
С «Днем» ненастным примирись,
«День» хороший, верь, настанет.
Сердце в будущем живет;
Только в тех днях будь уверен,
На которые Чичерин
Или Павлов восстает.

Отцы московские, опекуны журналов,
Витая в области доктрин и идеалов,
Великосветских снов, англо-московских дум,
В которой уличной, базарной жизни шум
Не может отравить их олимпийской неги,
Сложили множество внушительных элегий
Про петербургские артели свистунов,
Иррегулярные станицы казаков,
Пустоголовые фаланги пустоцветов
И юбилеями не взысканных поэтов.

Их удержал мой слух, твердят мои уста,
Но всех приятней мне и всех милее та,
Что в «Русском вестнике» является и слишком
Определенный цвет дает зеленым книжкам:
«Бог журналистики! не дай душе моей
Дух озлобления, змеи сокрытой сей,
Дух отрицания неправды, нигилизма,
Но вознеси меня во области лиризма,
Где жизнь прелестною является для глаз
Всеобщей формулой, потоком громких фраз,
Неприменимою к отечеству доктриной,
В соединении с любезной нам рутиной».

Слышу умолкнувший звук ученой Чичерина речи,
Старца Булгарина тень чую смущенной душой.

Юмористическим чутьем
Под вашей докторскою тогой,
Под вашим мудрым париком,
В изгибах речи вашей строгой
Нагайку чуем казака,
Хоть видим в выпушках, петличках
И в полемических привычках,
Что вы не нашего полка.

Я уверен в прогрессе отечества,
В просвещенных стремленьях дворян
Дать богатство наук для купечества
И духовно насытить крестьян,
Но в поспешности юного племени,
Беспристрастно когда я взгляну
С точки зрения «Нашего времени»,—
Неурядицу вижу одну.

Убежденный глубоко, что родина
Обновилась и минул ей срок,
По словам господина Погодина,
Дать народам Европы урок;
Ибо к правде дорога затеряна
В исторической фальши веков,—
С точки зренья Бориса Чичерина,
Я ко всяким реформам готов.

Ни малейшей не вижу опасности
И статейку бы мог написать
В пользу так называемой гласности.
Уж наверно прошла бы в печать!
Изумила бы всё человечество
Верность взгляда в твореньи моем,—
С точки зрения «Сына отечества»
И Ципринусов, пишущих в нем.

Пусть все мнения прямо, сознательно
Возникают с различных сторон,
Ибо Павлов сказал основательно:
«Невозможно-де петь в унисон».
Я согласен, чтоб с мыслию правою
Дан простор был и мысли кривой,—
С точки зренья, покрывшею славою
Льва Камбека с его ерундой.

Появилась везде юмористика.
Все кричат как о чем-то дурном.
Но на днях с наслажденьем три листика
Я прочел в фельетоне одном.
Было столько в нем юмора милого,
Что я понял всю пользу сатир,—
С точки зренья Никиты Безрылова,
Удивившей читающий мир.

Уважая свободные мнения,
Быт, обычай, преданья и род,
Я читаю газет рассуждения
Как философ, юрист, патриот.
Но, конечно, с достоинством барина
Я смотрю беспристрастно на них,—
С точки зрения Бланка, Самарина,
Безобразова Н. и других.

Для меня равноправны все нации,
Ненавистен мне неграми торг,
На сиамцев взглянув в «Иллюстрации»,
Прихожу я в невольный восторг;
Но еврея, греховно упадшего,
Мне «Основа» и разум велит,—
С точки зрения Зотова младшего,
Звать позорною кличкою: жид.

Я на женщин гляжу снисходительно,
С точки зренья ученых врачей,
И с Юркевичем в розге внушительный
Замечаю мотив для детей.
Новый взгляд доктринера московского
В сладкий трепет приводит мой дух,—
С точки зрения Миллер-Красовского,
Разгадавшего смысл оплеух.

Формулируя жизни явления
С соблюдением мер и границ,
Я на всё приобрел точку зрения
Из журналов обеих столиц.
Эта точка достойна известности,
Ибо нежным растеньем цветет
В вертограде российской словесности,
Чтобы вкусный дать обществу плод.