Герман Кант - Рассказы
Тут речь, естественно, зашла о моем кафеле и еще раз о том, почему я не заказал кафель с голландским рисунком. По слухам, теперь плитки из Бойценбурга тоже были разрисованы ветряными мельницами, сабо и конькобежцами, синим по белому, а коллега Егер знала художника, живущего неподалеку от Лёвенберга в Бранденбурге, который такую декоративную керамику изготовлял по заказу,
Я ответил, что всю жизнь мечтал сидеть в ванной и разглядывать стены, стоимость которых была бы не ниже стоимости стен с развешанными на них картинами художников голландской школы. Но мне придется все же из-за размера страховой премии обсудить это дело с моим консультантом по вопросам страхования. Ибо с тех пор, как воровские шайки не стесняясь проникают и в социалистический лагерь, надо быть готовым к уплате солидных страховых взносов, и если я из любви к отечественному искусству готов, хм, заложить последнее столовое серебро и, ведя на поводке своих левреток, отправиться на фабрику супа из телячьих го... о нет, простите, на фабрику черепашьего супа...
Эллен Егер с маху ударила по клавишам престарелой бухгалтерской счетно-пишущей машинки, кофемолка Хельги Вольтерман пронзительно заверещала, а фройляйн Вайгель затянула в унисон с ней какую-то песенку. Мои сослуживицы знали, как поступать, когда надо было удержать меня от слишком обстоятельного изложения своих мыслей, В данном случае меня это вполне устраивало, ибо хоть и без слов, но тем обстоятельнее мог я заняться страховой агентшей Зимонайт. Ее Вильяма я мысленно послал подальше, сам же мысленно встал к ней поближе, и это согревало душу.
Ничего не могло быть естественней, чем позвонить ей в тот же вечер. И так как господь бог иной раз благоволит к любящим не первой молодостиг я нашел свободную телефонную будку с аппаратом, монетная щель которого не была забита, у меня оказались нужные монетки, а фрау Зимонайт была дома. Она ответила с приветливым самообладанием человека, постоянно имеющего дело со страждущими. День-деньской только рецепты, осведомляющие ее о страданиях, а по вечерам — всевозможные материальные ущербы, у меня бы от этого давно душа зачерствела, с фрау Зимонайт этого не случилось.
Когда я спросил фрау Зимонайт, не сможет ли она, совершая обход клиентов, позвонить в мою дверь, то подумал, что ей по крайней мере в одном повезло с мужем, с которым она теперь разведена. Она получила фамилию, которую можно, если человек обладает подходящим голосом, очень даже красиво произнести. Фрау Зимонайт таким голосом обладала, и этим голосом она объявила мне, что больше всего ее устраивает позвонить в мою дверь сейчас же.
Сдается мне, что, выскочив в совершеннейшем восторге из телефонной будки, я не проверил, нет ли в «возврате монет» забытых пфеннигов.
Фрау Зимонайт пришла к концу «Последних известий», и я, направляясь к телевизору, чтобы со значением его выключить, сказал:
— Сегодня дело идет не о вопросах страхования, сегодня дело идет о попытке сближения.
— Прекрасно, — согласилась она, — А дальше?
— К дальнейшему я не подготовлен, — сказал я, и сказал правду.
— Мы можем вновь поговорить о кафеле, — предложила фрау Зимонайт.
— Это мы можем, — ответил я.
Я подумал, не изложить ли мне ей теорию образа действий разведенных, но позже, запутавшись в темных волосах Лены Зимонайт, я уже мог думать только о практике. Для изысканного умствования время было неподходящим, и как бы мне пришло в голову заговорить о других мужчинах?
Ни о Зимонайте, имевшемся ранее, ни о Вильяме, ныне исполняющем его обязанности, не могло быть и речи. Речь сейчас могла быть только о Фарсмане. Правда, фамилия эта звучит благодаря центральному «р» скорее как собачий рык, а не заливается колокольчиком как «и, е, аи» и не кричит ослом «и-я», но речь сейчас идет именно о фамилии Фарсман, в которой рык слышится в центральном «р».
Деликатный момент подобных встреч заключается, с моей точки зрения, в исходной частоте движений: пульса, дыхания и так далее. Я, во всяком случае, знаю одну прелестную даму, с которой во время наших встреч ничего не происходило, потому что она, прижавшись губами к моему уху, милым голоском выражала пожелание, чтобы в следующий раз щеки у меня были лучше выбриты.
Я порой тоже отпускал подобные отрезвляющие замечания, но точный их текст позабыл, чего в вину себе не ставлю. Зато я тем точнее знаю, какими словами выражает свои желания страховая уполномоченная и аптекарша Лена Зимонайт, Она поднялась, потянулась — и это было прекрасное зрелище — и, шествуя в направлении необлицованной ванны, сказала:
— Это не могло быть причиной.
Я стал ломать себе голову над ее многозначительными словами, но поостерегся попросить уточнения. Я почувствовал себя хорошо уже оттого, что эти слова могли означать.
Лена Зимонайт вернулась и объявила:
— Если уж кафель, так пусть сразу и новую ванну поставят.
— Теперь, когда в этой хранится след твоей ноги? — возразил я и получил в ответ чисто аптекарский взгляд.
Она быстро оделась, и ее, казалось, вовсе не смущало, что я с приязнью наблюдаю за ней. И я не вижу причин, почему бы это могло ее смутить.
— Нет, — сказала она, — я не останусь. У меня еще дома дела, да и скотина неохотно остается одна.
Я был не слишком расположен к Вильяму, но мне бы не хотелось, чтобы о нем так говорили.
Либо человек — скотина, тогда с ним не живут, либо таковым не считают того, с кем живут.
Я повторил это слово, снабдив его целым рядом порицающих знаков вопроса.
Улыбку Лены Зимонайт словно отмерили на весах, на которых развешивают порошочки.
— Это игуана, вернее, игуан.
Пока протекало время моей реакции на ее ответ, она искала ключи от машины, и когда нашла, то я спросил:
— Этакий дракон?
— Тебе, видимо, не внушают симпатию игуаны?
— Мне не внушают симпатию драконы.
— Этого никто и не требует, — сказала она и, легонько помахав рукой, ушла.
Да, жизнь полна закавычек, в который раз подумал я и в который раз спросил себя, есть ли хоть какой уголок жизни без всяких закавычек. И чем больше проходило времени, тем меньше верил я в это. Только что ты имел самое естественное дело с самой естественной представительницей мировой истории, чуждой всякого жеманства аптекаршей, параллельно действующей в социальном страховании, и оказывается — она держит дома драконов. К котам и собакам ты внутренне подготовлен, даже с камышовым котом и собакой динго можно смириться, но игуан...
Я был твердо уверен, что игуаны мне симпатии не внушают, хотя сверх этого я мало что о них знал. Мне приходилось собирать кое-что поважнее, чем картинки с изображением нелепой живности, но сейчас мне казалось, что речь шла о какой-то разновидности съежившегося дракона или. наоборот, о какой-то разросшейся гусенице с зубчатым спинным гребнем и кривыми лапками. Во всяком случае, о существе, которое обитает где-то среди папоротников и хвощей, а не в квартире общительной аптекарши.
Очень странно, но имеющийся в наличии тритон злил меня куда больше, чем предполагаемый мужчина. Последнего я, правда, мог бы вышвырнуть в окно, но первый вызывал у меня гусиную кожу. Вполне возможно, что я поступаю неразумно, но моя готовность терпеть рядом с собой другие создания — поскольку все мы божьи твари — кончается примерно на проехиднах, а о таковых без предлога «про» я с собой и говорить не дозволяю. Упрек в том, что я человек нетерпимый, я не принимаю: ведь я же в конце-то концов разрешаю головастикам и аллигаторам не питать ко мне симпатии.
Поскольку я подозревал, что фрау Зимонайт не согласится признать мое великодушие, то решил, что заговорю с ней о ее рептилии не слишком скоро. Кто держит у себя дома игуана, умеет его защищать, и я не желал слушать, как Лена Зимонайт восторгается белым брюшком Вильяма,
С неудовольствием обнаружил я, что нахожу недостатки в особе, с которой так восхитительно возлежал. При этом я не считал свои доводы убедительными. В чем можно упрекнуть эту женщину? Пока она не водит свое ослизлое чудовище на веревочке или не вытаскивает его фотографии из сумочки, чтобы показать мне, я не вправе жаловаться, а за то, что все безобразие мира отступает на второй план при мысли о Лене Зимонайт, я должен быть благодарен судьбе,
И кое-что должен иметь в виду. По аптекарше этой можно заметить, что всякие предубеждения она считает необычной формой болезни. Поэтому представлялось целесообразным раздобыть точнейшие данные о таком явлении природы, как игуаны, и коль было всего-то около полуночи, я вновь отправился к таксофону и позвонил своему кузену, у которого имеется «Жизнь животных» Брема и который приходит в хорошее настроение, если в газете напечатано объявление, что кому-то нужен этот научный труд.
У кузена, видимо, были гости, ибо он предложил мне в следующий раз звонить часика в четыре утра, и держался так, словно звонить в полночь и просить прочесть тебе кое-что из иллюстрированной книги о жизни животных было чем-то сверхъестественным.
