Антон Толстых - Земляне против политики
— Песня называется Y. M. C. A.? Её поют гомосексуалисты.
— Неужели секретарь прав? Как вы пришли к этому выводу?
— Сам не знаю. Извините.
— Погодите, дорогой профессор. Вы же знаете, что Y. M. C. A. означает Молодёжную христианскую ассоциацию. Она основана в нашей стране.
— Но земляне знают о ней. Откуда? Самое интересное то, что эту песню поют с американским акцентом. Следовательно, земные американцы шпионят за всем миром.
— Американцы? Вы уверены?
— Есть многое на свете, друг Горацио, что на других планетах и не ожидали мы найти.
— Что вы скажете о последней части фонограммы, профессор Дулиттл?
Профессор Дулиттл с высшей степенью задумчивости и одновременной внимательности прослушал очередное пение, и вердикт звучал именно так:
— Певец действительно поёт на русском.
— Так у них есть и русские! — сердито ответил наш Джо. — Даже туда пробрались.
— Если мы покорим Гею, то мы и узнаем, кто у них есть.
— Вы неправильно выразились, — возразил лорд Солсбери. — Не «если мы покорим Гею», а «когда мы покорим Гею». Но погодите, дорогой профессор. Можете ли вы перевести эту песню?
— Можете не спрашивать. У меня с собой есть русско-английский словарь.
— Вашего авторства.
— Именно так.
В руках Дулиттла возникла дородная книга. Шелест страниц продолжался не очень мало времени, прерываясь записями на писчей бумаге. В конце поисков улыбка озарила исследователя.
Учёный выпрямил спину и с поднятым пальцем приступил к ответу.
— Во-первых, у них есть дожди. Во-вторых, у них есть океаны. А в-третьих, у них есть Москва.
Тишина овладела людьми, тишина, приятная для слуха.
— Мы имеете в виду древний город в России? — решился ответить Чембрлен, поправляя воротник.
— Да. Разве есть сомнения?
— Тогда я напомню вам, уважаемый, что в Америке тоже есть населённые пункты с именем Москва.
— Значит я был прав, предполагая, что земные американцы шпионят за всем миром.
— Вы великолепно провели свою работу, — произнёс голос, неожиданный в этих стенах.
Голосом этим оказался Бернард Шоу, получивший известность уже не как острый, едкий и нелицеприятный литературный критик, а как лондонский драматург. Шоу ухмылялся в бороду, и от всей его фигуры веяло неблагонадёжностью и столь нахальным и полнейшим социализмом, что любой почтенный буржуа закатил бы глаза от ужаса, ощутив такие флюиды. Именно так поступил Чемберлен.
— Вы мистер Бернард Шоу? — осведомился профессор.
— Да, сударь. Я вижу, вы благодаря своим дарованиям в областях языкознания смогли сделать по фонограмме геян выводы, которые никто другой сделать не мог бы. Честно говоря, я восхищен вашей работой. Честное слово, я когда-нибудь напишу пьесу, в которой будет фигурировать профессор фонетики. В то же время там будет персонаж по имени Альфред Дулиттл. Он будет, например, мусорщиком.
Дулиттл шумно выдохнул.
— Кем?!
— Мусорщиком.
— У меня есть дочь Элиза. Кем о н а станет в вашей пьесе?
— Элиза Дулиттл? Конечно, дочерью мусорщика.
— Мою знакомую зовут миссис Уоррен. Что вы собираетесь сделать с н е й?
— Уже сделал. Пьеса запрещена цензурой.
— А кем вы собираетесь сделать, скажем, Жанну д'Арк?
— Не красавицей.
— Почему?
— Потому, что она ей не была.
— А кем вы сделаете Примроуз Дулиттл?
— Вы имеете в виду миссис Дулиттл? Что в ней особенного?
— Мои дети являют собой противоположность моей супруге, которая настоящий томагавк в юбке.
— Томагавк в юбке? В чём же выражается это её свойство?
— Когда миссис Дулиттл ругает мои научные занятия, она всегда попадает в цель. Как кем же вы её сделаете в своей будущей пьесе, если мне угодно знать?
— Сержантом в юбке.
— Ох уж эти сатирики! Скажите, мистер Шоу, почему вы так отвратительно относитесь ко мне?
— Разве вы не понимаете? Вы вампир, живущий за счёт лейкоцитов и эритроцитов простого народа.
— Извините за грубую прямоту вопроса, но если я вампир, то кто же вы? Да, да, вы, тупиковая ветвь революции!
— Интересная формулировка. Надо запомнить. Но может, вы всё же вампир?
— Чем я вам не угодил? Чем я так плох? В данный момент я занят написанием «Англосаксонского словаря студента». Три года назад я написал труд «Современная стенография».
— Стенография? Да вы хулиган! Вы пишете на стенах!
— Как вы сказали? Хулиган?
— А ещё языковед. Это ирландская фамилия. Есть такой бандит.
— Так выходит, что я ещё и бандит.
— Это ещё не всё возможное. В сатирической пьесе будет не только языковед. В сатирической пьесе будут русские.
Дулиттл подпёр щёку окольцованной рукой, мягко шевеля губами.
— В юности я интересовался древнерусским языком, теперь же приблизился к более актуальному. Но почему русские интересуют вас, мистер Шоу? Я понимаю, ваше призвание — сатира. Не использовать ли вам Америку?
— Почему? Я никогда не говорил, что американцы тупые. Благодаря последним событиям я хочу поведать вам, что русские — уникальный народ. Да! Русские — уникальный народ. Если на Гее будут обнаружены русские...
Профессор готов был ответить смехом, если бы не вспомнил собственные выводы. Упрямый сатирик всё более прав.
— Что же? — спросил Дулиттл, когда Шоу прервал речь.
— Я буду дружить с ними. Им принадлежит будущее. Русские — уникальный народ. Только русские едят блины с развесистой клюквой. Только русские смотрят на хохлов как запад на русских. Только русские могут предотвратить задуманное вами завоевание Земли.
Едва поражённый премьер-министр готов был протестовать, Дулиттл задал оппоненту новый вопрос.
— И вы хотите использовать их в пьесе?
— Да. Прощайте.
Высказав профессору Дулиттлу эту сомнительную угрозу, Шоу покинул место, где подобной персоне находиться не следует. Едва он ступил на территорию Уайтхолла, власти предержащие подняли вопрос о той вещи, без которой невозможны их грандиозные планы. Каждый человек девятнадцатого века, кто имеет представление о законах развития общества, и пусть даже не смыслит в политэкономии, сразу скажет, что влачить своё существование без денег могут лишь самые неразумные социалисты, да и те, как нам всем известно, давным-давно разорились.
Нам неизвестно, входила ли эта мысль в разум Бернарда Шоу, покидавшего Даунинг-стрит. Тем же, кто имеет высокие намерения, капитал нужен так же, как нужны для колонизации топливо, человеческий материал и прочие ресурсы.
Именно по этой причине, а вовсе не из-за стремления протянуть верблюда сквозь игольное ушко, Чемберлен задавал вопрос главе правительства, чей разум обуревала в точности та же мысль.
— Где мы возьмём деньги? На первый взгляд самым простым способом является увеличение прибавочной стоимости. Народ будет недоволен. Помимо того, лондонские рабочие заняты строительством космической техники. В таком случае мы будем вынуждены взять займы у миллионеров. Этим делом в соответствии с должностью министра финансов займётся сэр Майкл Хикс Бич.
— Каких именно миллионеров, мистер Чемберлен?
— Одной из кандидатур можно считать Ротшильдов. Если же Ротшильды откажутся давать займы, то какие альтернативы вы предложите?
— Вандербильты. Как-никак эта великая семья породнилась с герцогами Мальборо, и мы можем обратиться к ним за помощью как к свойственникам нашей аристократии. Другой вариант — лорд Астор. Причина ясна: американский миллионер, ставший британским аристократом.
— Вы не находите, сударь, что может быть вариант использования человека, который не имеет ни малейшего отношения к нашей стране, но зато стал величайшим филантропом современности?
— Джон Дэвисон Рокфеллер, вы хотите сказать?
— Да, именно Рокфеллер. Тот, кто тратит капиталы на бедные слои населения, сможет потратить их и на нужды Британской империи.
— Но в то же время есть люди, которые считают главу «Стандарт Ойл» величайшим жуликом современности. Мистер Рокфеллер подумывает уйти в отставку.
— В таком случае нам необходимо успеть связаться с мистером Рокфеллером, пока он не воплотил своё намерение в жизнь.
Едва эти слова были произнесены, взгляд лорда Солсбери уловил взволнованный облик секретаря, собиравшегося высказать до поры известную лишь ему мысль.
— Кто вы, милый юноша?
— Я ваш старый секретарь.
— Удивительно! По вашему виду не скажешь, что вы старый. Вы хорошо сохранились.
— Я ваш секретарь, ваша светлость.
— Вы Лидделл?
— Это так и есть, ваша светлость.
— Моё здоровье оставляет желать лучшего. Когда Гея будет наша, я передам власть своему племяннику Бальфуру. В настоящее время он агитирует за нашу незабываемую политику в палате Общин. Хотите увидеть его — идите в парламент. В августе состоится открытие.
