Сергей Прокопьев - Отелло с кочергой (рассказы и повесть)
- Дарагой, - глазки у Гоги забегали, - сам смотрел сколько я тратил! На хлэб самый чуть-чуть остался, крэдит лэзть будем...
"Ну что, моя радость, - обратился к машине Юрий Власович по уходу по-кавказски щедрого Гоги, - развели нас. Хотя пятьдесят тысяч тоже на дороге не валяются. Два кило колбасы мне или полбака бензина тебе. Что будем брать?"
Съезжая под уклон на нейтралке, машина старчески прошелестела колесами: "Колбасу!"
САЛОННЫЕ СТРАСТИ
Костя Окладников такой журналист, что телезрителя не в бровь, а в глаз норовит задеть за живое. В каждом материале достает любезного так, что тот лишь головой мотает у "ящика", во, дескать, дает Костя стране телеугля. Как-то в КПЗ остриженный наголо, в замызганной майке блатнечком пел в телекамеру: "Сижу на нарах как король на именинах". Делал передачу об этом заведении.
Другой раз по шею вылез посреди дороги из канализационного колодца и давай костерить в хвост и в гриву ремонтников: не закрывают люки, создают аварийные ситуации. Так вошел в обличительный образ, что, забывшись, топнул ногой: хватит! натерпелись! пора прекращать безобразие! Нога сорвалась со скобы и Костя улетел в канализационную преисподнею вместе с образом. Но и перебинтованный закончил репортаж. И тоже с прибамбасом - атлантом держал крышку люка над головой.
Нина Рябушина была не хуже Кости молодой журналист, а работала по-старинке, без наворотов.
- Придумай что-нибудь интересненькое? - ворчал главный редактор. Телезрителя надо каждый день по мозгам долбать! Тогда и рейтинг повысится, от рекламы отбоя не будет.
Нина пораскинула умишком и придумала сделать репортаж с кондукторской сумкой на шее.
На конечной остановке вошла с оператором в пустой автобус, предъявила документы и получила шум и гам. В ответ на просьбу дать на три минутки сумку с билетами, тетя кондуктор раскричалась как резанная:
- Делать вам в телевизоре нечего! А вдруг выручка пропадет?! С кровью ее по крупицам вырываешь! Не дам сумку!
Нина начала разряжать накал ситуации, мол, если на то пошло, она может и с пустой сумкой поработать, а за билеты дать расписку.
И пусть водитель двери плотнее захлопнет.
Кондуктор зло выгребла деньги, забрала рулон с билетами и ушла на переднюю площадку с видом: нате! подавитесь!
Нина с сумкой на шее и оператором перед глазами разместились на задней площадке.
- Лет двадцать назад, - начала она, - еще при социализме, кондуктора вымерли из автобусов, как доисторические мамонты. На их смену в салонах появились кассы. Бросил пятачок, крутнул ручку, оторвал билетик. Однако и кассы со временем уступили место более экономичным компостерам. Жизнь шла вперед и вдруг армия сборщиков транспортной дани, армия бойцов с рулонами билетов вновь решительно заняла движущиеся плацдармы автобусов, троллейбусов и трамваев. Требовательно полетело в уши пассажиров: покупайте билеты! покупайте билеты! А никто не хочет. Мало того, что племя зайцев расплодилось, как саранча, новые зайцы такие волки - горло кондуктору перегрызут, только бы не платить. Какие помои злобы, угроз обрушиваются ежедневно на голову кондуктора. Будто он виноват в задержках зарплаты, безработице и высоких ценах. А ведь кондуктор, господа, тоже человек. Он тоже существует по принципу: хочешь жить - умей вертеться.
На этом Нина Рябушина закончила монолог.
- Готова дочь попова! - опустил камеру оператор. Но вдруг глаза его полезли на лоб в испуганном темпе, он ломанулся в закрытые двери.
За спиной у Нины раздался угрожающий топот.
Нина обернулась - свят! свят! свят! - вся в слезах, с разматывающимся рулоном билетов летела на нее кондуктор.
"Сумасшедшая!" - остолбенела Нина вместо того, чтобы следом за оператором рваться наружу.
- Доченька! - упала ей на грудь кондуктор.
- Отдам! Сейчас отдам! - хотела сорвать с себя сумку Нина. Ку да там! В кондукторских объятиях пальцем не могла шевельнуть.
- Прости меня, доченька! - облила Нину слезами кондуктор. - Прости дуру! Как ты сердечно сказала! Это каторга, а не работа. Я ведь раньше радиомонтажницей была. Первая передовица в цехе. Медаленоска. Уважаемый на всех собраниях человек. А сейчас как собака цепная с утра до вечера гавкаю: приобретайте билеты! предъявите проездные! За что каждый на тебя как на врага народа смотрит! еще и в душу норовит плюнуть. Где с этим зверьем план сделаешь? А ведь дома безработные дети и муж.
- Успокойтесь! - пыталась сдержать водопад слез Нина.
- На днях наркоман с ножом пристал отобрать выручку. Еле скрутила его!
Оператор не успел сломать двери и убежать, посему записал сцену объятий. Обалденный материал получился. Кондукторское лицо в горьких слезах... Нина, насмерть стиснутая благодарными объятиями...
Главный редактор кондукторские слезы зарубил.
- Переиграли вы, ребятки! - сказал по-отечески. - Зачем нам этот цыганский пережим. Берите пример с Кости Окладникова.
В это время Костя, вцепившись в балконные перила, висел на руках над бездной загаженного двора и вещал в объектив об обострении проблемы самоубийств. Обалденно получалось. Балкон на 14 этаже... Когда камера брала Костю, одетого в желтые плавки, с земли, сердце у зрителя екало - это ведь телекостей не собрать, если сорвется.
А внизу пожарники растягивали цирковую сетку, предстояло еще заснять свободный полет репортера.
ЛИФЕРЕНДУМ
В воскресенье главврача принесло. Сроду по выходным не было, тут приволокся с красным ящиком на замке, дырка в крышке.
- Сейчас, - говорит, - проголосуем лиферендум за резидента-президента.
- Кто, - спрашивает, - первый "за" будет? Барамыкин?
Барамыкину, дураку лежачему, один хрен, что первым, что на будущий год. Он ведь ни бэ, ни мэ, ни на горшок сам сходить. Ему бы только пожрать с ложечки литровой да еще храпит, как старый дизель. Сколько раз говорил главврачу: зачем это жвачно-жрачное держать, когда другие голодные?
Оказывается - для лиферендума.
- По глазам вижу, - главврач диагноз ставит, - ты, Барамыкин, "за" резидента.
И бросает бумажку в красный ящик. Тут в палату Александ Македонский заскакивает. Сабля наголо.
- Иго-го! - заржал.
Вчера у него швабру отобрали, он сегодня черенок от лопаты скомуниздил, на нем воюет.
Главврач не стал Македонского ругать, что его Бурцилез опять пола копытьями бьет, спрашивает:
- Ты, Македонский, "за" резидента?
- Ага, - Македонский отвечает, - "за" коня!
Главврач чиркнул бумажку, бросил "за" в красный ящик.
- Кто следующий? - зовет.
Все наши дебилы кувырком в очередь на лиферендум бросились. Первым Вовочка встал. Главврач гонит Вовочку:
- Ты голосовать не имеешь права!
Главврач Вовочку не любит. Мы как-то знакомиться начали, со всех углов представляются: Я - Наполеон! Я - Троцкий! Я - Чапай! А Вовочка как закричит:
- Встать! Я самый главный! Я - Ленин!
Все руки по швам вскочили, Троцкий честь отдал. И теперь на любую полундру: "Атас! Главврач идет!" - Вовочка плюет. Он все равно главнее.
За конкуренцию главврач его не переваривает.
- Отойди! - отгоняет Вовочку от лиферендума, - ты свою фамилию не знаешь! Тебя в списке нет!
- Знаю! - Вовочка грязным пальцем в список тычет. - Смотри лучше! Я Ленин!
Главврач смотреть не стал. Обидел дурака. Я в отместку воздержался.
- Так и запишем, - бросил главврач бумажку в ящик.
А как с ним ушел, Вовочка перестал плакать, сказал, что сам проведет лиферендум против главврача.
Хотел с улицы красную урну принести, но она приваренная оказалась. Тогда Вовочка красную утку нашел.
- В утку, - говорит, - проголосуем.
Сидит, рвет газету на бумажки для лиферендума, а я лежу и думаю: против голосовать или опять воздержаться? Я ведь все-таки не псих в отличии от этих дебилов. Знаю - не взаправдешний лиферендум, а так - дурдомовский.
ДИВО ДИВНОЕ
По улице шла беременная Женщина. Не с театральных подмостков с подушкой в подоле. Настоящая. Живот до подбородка, лицо в пятнах. Махонькая, в сандалевидных туфлях, и походка утиная. Но на лице гордо написано "а вот я какая!"
Подслеповатая бабулька, молодость которой прошумела в царскорежимные времена, со скамейки уставилась на беременную.
- Эт че эт с бабочкой сделалось? - спросила у своей молодой (лет семьдесят) подруги. - Болесть кака?
- Ага! Болесть! - засмеялась подруга. - Передается постельным путем. Смотри ночью со своим старичком не заразись!
- Че буровишь-то, анделы тебе в сердце!
- Че-че, ниче! Тяжелая бабочка.
- А че еще рожают? - сказала бабулька и перекрестилась. А потом перекрестила Женщину:
- Спаси тебя Господь.
В магазине, куда зашла Женщина, кассир от удивления впервые за двадцать лет безукоризненного стажа передала сдачу. Сильно передала. А покупатель, увидев Женщину, вернул излишек... Дома бил кулаками по голове, а головой об стену...
Видная мадам, завершающая период жизни, который называют средним возрастом, столкнувшись с беременной, крупно заволновалась и, забыв про солидность, забегала от одного телефонного автомата к другому, найдя исправный, зазаикалась в трубку:
