Люда Тимурида - Моя профессия ураган
— разрушение мира.
Женщина, маленькая Савитри, снова становилась, пусть пока в отдалении, но
Владычицей беспредельных границ, что отняла у нее проклятая церковь. Как когда-то, когда Женщина-Владычица правила всей планетой, на которой царил мир.
Да и еще совсем немножко — пророчество самой церкви гласило, что когда к власти в Дивеноре придет Женщина, она положит конец сатанинскому правлению церкви и унижению женщины, которое та проповедовала. И проповедовала довольно успешно, если взять массы — женщина была там забита почти до скотского состояния. Мужской подстилки и унизительного бесправия.
Только благодаря тэйвонту, которые воспитывали детей высшей знати, чтоб они осознанно правили, и тэйвонтуэ, которых очень часто брали в жены принцы, сохранялось какое-то сопротивление сатанинскому безумию. И женщины становились правителями княжеств и главами родов и семей по закону природы. По которому
Женщина-Мать — правит!
Но королевская власть с помощью церкви была узурпирована одними мужчинами, в нарушении главного закона природы.
Если говорить по-простому, церковь откровенно узурпировала салическую власть женщины и занималась трусливым тайным убийством на протяжении многих сотен лет в высших семействах. Потому что, если было не принять особых мер, то последователи церкви убивали девочек-первенцев и в обычных семьях. А не только знатных. Умные люди их даже крестили только у тэйвонту, ибо священники часто были убийцы…
И происходило это просто по чьей то трусости. Чтоб по пророчеству сатанинская церковь не пала… Впрочем, унижение женщины, когда сам Основатель их религии утвердил почитание женщины и матери, было скорей злым умыслом против человечества. А не только против его самой одухотворенной, любящей, сострадательной, мирной, мудрой половины населения. Мир был отброшен в безумие грубости, войн, бездушия и бессердечности на тысячи лет назад. Не говоря уже об унижении принципа красоты, на которых строились древние общества. Ибо женщина есть носительница этого принципа в человечестве.
Семья, в которой властвовала самодовольная и эгоистичная грубая сила мужчины, а не мягкое сердце женщины, была грубой и извращенной. И почти всегда — несчастной. Самодурство убивало все ростки нежности и озлобляло женщину, делая ее похожей на того ублядка. Потому что мужчина, который не рыцарь перед женщиной и не преклоняется перед ней — это не мужчина. Это человеческое дерьмо. Вонючее, подлое и грязное.
Даже волк слушается волчицу. Он покорно приносит ей в желудке еду, которую смог добыть, даже если безумно голоден, и только потом ест сам. Когда она уже поела. В природе так устроено, что чистое сердце почитает не силу, а одухотворенность. И, несмотря на то, что женщина меньше ростом и силой, именно она словно олицетворяла высшее, драгоценное начало. Которое охраняли, которому преклонялись. То самое, которое тонкое.
Сердце любящей женщины не унизит мужчину. Наоборот, оно возвысит и укрепит его достоинство. Оно не тиранствует в семье, а мягко ведет ее к равенству, вмещая стремления обоих, ибо сердце ее вместило мужчину.
Высокий духом наоборот, всегда стремится к равенству. Властолюбие — отличие самых низких духов…
Когда женщина получает равенство, мир на глазах становится человечнее и славнее. Ибо даже самая легкомысленная женщина думает не о драках, славе и войнах, а о Любви.
…Несколько церковников, с ненавистью вскинувших спрятанные арбалеты, зарубили прямо с митрами. Вообще трупов было достаточно.
Только два тэйвонту Лана, среди всего этого безумия и трамтарарама теперь уже весело показывали мне большие пальцы. Негодяи, они все знали!
Это только мне не хватило ума понять, что после того, как он увидел дочь, речь для него шла уже не о личном признании меня женой, а о вызове всей ветхой махине Дивенора!!
— Негодяй, — смеялась и плакала я одновременно. — Не мог хоть предупредить?!
— Зачем? — ухмыльнулся Лан. — Я знал, что тебе понравится…
— Будет гражданка, — обреченно сказал настоятель тэйвонту из замка Ухон, подойдя к нам. Он, вынув меч, отсалютовал Лану оружием, проявляя таким образом высшую честь. — Но я сознательно принимаю вашу сторону, а это еще один голос в
Верховном Совете Знати.
— Не нравится мне, когда во имя религии убивают детей, а тем более женщин, — хмуро сказал Лан. — Этот божок что-то подозрительно смахивает на дьявола.
— А слуги на чертей, — холодно сказала я.
— Если вас пыталась убить невинная овечка, это не значит, что все овцы — людоеды. Просто перед вами оборотень, принявший чужую личину для своих целей,
— хладнокровно парировал настоятель. — Религия не имеет ничего общего с суеверием, властолюбием, нетерпимостью священнического клира, и в чистых руках достаточно дисциплинирует массы для восхождения духа.
— А когда они были чистые?
— Когда само общество обратится к духу, — твердо сказал настоятель. — Тогда жречество само отпадет, высохнув, как навоз с сапога. Останутся Святые,
Подвижники, Учителя, Мудрецы и Пророки, которые будут править единственно авторитетом Духа, и почитаемы не за чин, а за Свет своего сердца и близость к
Высшему Огненному Миру. Их власть будет силою любви их духа, а не властью силы. И устремление к ним будет совершенно добровольно, и биться будут за право счастливое хоть немного быть ближе к Источнику света и любви. Они будут способствовать завершению духовного развития, тогда как государство будет всеми мерами способствовать духовному развитию народа, имея духовное развитие народа как главную задачу светского государства. Так никто не будет силой притянут к религии, но только лишь магнитом любви. Светское государство будет только развивать культуру и нравственность, удерживая худшие элементы от падения и деградации. И постепенно добровольная власть духа одухотворенных людей пронижет все общество, как монах сам повинуется святому старцу. Это будет иерархия любви, где лестницей и старшинством будет достижения духа. И тогда государство постепенно исчезнет, став братством. Так будет!
— Я так поняла, что нам дана программа нашего будущего построения? — улыбнулась я. — А хорошо!
— Я тоже подумываю дать мощное воспитание лучшей человечности и одухотворенности всеми силами государства, как в древних коммунистических государствах, — подумал вслух Лан, — только многократно усилив и одухотворив его, и не шарахаясь от слова Дух. Это внешними мерами. А венчать это здание, уже касаясь таких тонких материй, как сердце, будут Подвижники и Святые,
Учителя. Не гонимые, как в древних атеистических государствах, но поддерживаемые государством. Государство будет обеспечивать, так сказать, нижний предел. Но только боюсь, не так легко все это будет.
— А мы на что? — тихонько сказал, всовывая голову между настоятелем и мною, тэйвонту Лана.
— Отойди от Маэ, — дернувшись, сказал Лан. — Я сегодня на это очень плохо реагирую…
— Мы видели, — скромно ответствовали те.
Что только женщинам не приходит в голову в самые серьезные для страны моменты.
Будто мы не посреди бушующей толпы, я совершенно отключилась от происходящего и задала ему совсем не тот вопрос:
— Лан, что ты тогда сказал, уходя, своим тэйвонту, — вдруг неожиданно потребовала я, — в моей комнате, когда они вдруг успокоились? Требовала, все еще дрожа, совершенно не замечая несоответствия пустоты вопроса серьезности момента, будто у меня все сзади горело. — Ну, пожалуйста! — молила я как ребенок. — Мне это очень важно!
Он усмехнулся, и, крепко обняв и притянув меня к себе, громко сказал на ухо:
— Всего три слова…
Он замолчал, тяня…
Я напряглась…
— Это… Моя… Жена!
Я взорвалась… Я чуть не замолотила его по груди своими кулачками…
— А зачем же, зачем же ты сказал, что уезжаешь! Знал бы ты, что я пережила! Я же покончить с собой хотела, идиот ты этакий! — бесилась я.
Но Лану и горя было мало. Схватив в меня в охапку и запуская руки под одежду, он, все более и более неистово целуя, шепнул мне на ухо всего одну фразу, явно уже начиная терять контроль над собой.
— Ты упустила всего одно слово. Я сказал не "я", а "мы"! Не хочу тебя оставлять в этом гадючнике!
И все — "мы" поплыли… Прямо в зале… Среди всех, всего тарарама…
Бесстыжие до невозможности… Тэйвонту, окружавшие нас, когда мы почему-то оказались на полу, хладнокровно старались не глядеть на нас, не поворачивая головы назад и вперяя свои гордые орлиные взоры в зал, стоя к нам спиной сплошным кольцом… Но у них это не очень то получалось.
Лан крутил, скользил по мне, ласкал меня с такой жадностью, силой, всезабытием, что казалось, мы оба совершенно обезумели. Боже, боже, что он со мной творил! Это было неистовство, ураган; еще немного, и он сломал бы мое хрупкое тело как тростинку, если б только я не была жестоко тренирована тэйвонту так же, как и он. Но тело мое было таким же железным, гибким, упругим, податливым. Я ничего этого даже не замечала, просто отвечая ему не менее неистово, ненасытно, жадно, чем он сам. Я просто задыхалась от жажды по его рукам, как заблудившийся в пустыне глотает потом воду…
