Люда и Игорь Тимуриды - Моя профессия ураган
Так природа помогает каждой, абсолютно каждой, найти свою пару, но они сами убивают свое счастье распущенностью и половой жизнью до брака и Любви…
Расцветшую девчонку, но еще не ставшую женщиной, некоторые народы даже называют дьявольским сосудом, так она всегда привлекательна и очаровательна…
Нет ни одной, если, конечно, она уже не потаскана и развращена в детстве, которая не была бы притягательна в этот переходный момент…
Мы отвлеклись, наблюдая сценку, как бабка трудолюбиво гоняла по базару за вырвавшимся подсвинком. Он самозабвенно визжал. А молодежь с радостью самозабвенно ей помогала. Приятно же помочь человеку. Только, — неужели мне это показалось? — что это они никак не могли его поймать. То вот-вот бабка поймает проклятого визгуна, загонит его в угол. И тут же ей на помощь бросались десяток бесплатных искренних помощников. И, о горе!
— Проклята свинья опять убегла! — кричала бабка, грозя кулаком подсвинку среди кучи печалящихся мальчишек. — Ну, вернись домой, я тебе покажу!
— Равнодушным, — вернулась я немного назад. — Как можно быть равнодушным?
— Я неправильно выразилась, — сказала Чара. — Нужно было сказать — чистым! Чем сильней дружелюбие, испытываемое мужчиной или женщиной, дружба, тем обычнее, человек спокойнее к различиям пола до нахождения Ее (Его). Он наоборот, сердечен…
Я зачаровано слушала это перечисление мужских доблестей. Интересно, где она его видела? Я тоже такого мужа хочу…
— Но все же, — прервала я это неприличное возлияние мужскому полу. — А как тебе удается делиться всем этим со своим мужчиной? Ведь они… они… — я замялась, — такие грубые, что ли. Мне знаешь, иногда кажется, — смутившись, я понизила голос до шепота, — что они вообще не люди. Производители при женщинах, что ли…
— Какая же ты все-таки девочка, — ласково сказала Чара. — Ведь мужчины тоже иногда способны любить. То есть стремиться к тебе. Хоть они и не совсем как люди, но все же в них, если привыкнуть, можно увидеть много действительно прекрасного, делающего их похожих на человека. И когда они действительно самозабвенно любят, так что даже удовольствие от нас не вытеснит нас из их сердца, то пик их любви так же как у нас усиливает именно любовь, стремление души, духа, сердца к тебе, усиливает нежность и притяжение. И ты можешь даже увидеть ответный свет в его любящих глазах, будто в них отражается ласковое сияние глаз ушедшего Аэтолии, вечно ищущего свою возлюбленную даже на том свете.
— А вы образованы… — с завистью сказала я.
— Да, и секретов у меня особых вроде нет. Кроме того, что я допускаю мужчину к себе только тогда, когда он уже по настоящему полюбит меня. Вот такой секрет!
Правда! И сама его люблю… Не увлечется, втюрится, не пожелает — а полюбит.
Всем сердцем, раз и до конца. Не симпатия подленькая, а родившаяся крепкая любовь. Ты, вижу, все не понимаешь…
— Как странно да…
— А мне не странно. Зеленый плод приносит лишь прононс, простите. Несварение желудка. Так вот, в любви спешить — себе дороже нет. А себя я просто уважаю. И не способна вовсе без любви для чьего-то вожделенья охлажденьем слыть.
Встречаюсь я с мужчиной просто как человек, как девочка невинная на свиданья хожу, до тех пор, пока любовь не пустит корни, пока подлинная любовь не преобразит низкие чувства. Я гаэтана! Знает он мое внимание, и не подделку.
Его я образ словно здесь держу, — Чара стукнула себя по сердцу, — в своем сознании и в сердце. Внимание полное, я забываю про себя. Я люблю, я счастлива, ему иду навстречу, когда Его вдруг вижу. И было б оскорблением моей любви, меня как человека, себе позволить что-то грубое. Мало ли кто чего желает? Я не подстилка для чьих-то ног или чего похуже, похоти чужой. Поверь, возбуждение при встрече с женщиной говорит о чем угодно, только не о любви.
Именно любовь — лучшая защита, он будет даже бояться прикоснуться к тебе… А возбуждение при встрече с тобой… Скорей всего, оно свидетельствует о самой подлой распущенности, подленькой по отношению к женщинам, отсутствии крепости духа, когда как человек он слабее своих органов…
— Ты знаешь, — перебила я ее, — величайший писатель земли нашей как-то сказал, по поводу рассказа, что кто-то, возбужденный вечером, проведенном в обществе молодых простых девушек, под влиянием этого возбуждения отправился в публичный дом. "Я был в молодости очень чувственным, — сказал он, — но я отлично помню, что время, проведенное в обществе молодых девушек и женщин, которые резко, по человечески, относятся к духовной нечистоплотности и подленьким проявлениям похоти, всегда благотворно действовало в нравственном отношении, а никак не разжигала чувственность и похоть. Это психологическая ложь. Наоборот, у нормального человека стыд отрезает эту сторону перед женщиной… Та, кого любишь, смягчает, а не разжигает страсти своим присутствием…"
— Это если они сознательно не развращены, — печально сказала Чара. — Если он уже имел половую связь не по любви, а просто удовлетворял свои вожделения с проституткой или доступной развратной девкой, то у него уже выработался незаметный внешне сдвиг в сторону цинизма и блядства, когда он цинично видит только тела, которые можно использовать. Думая, что он-то тут продвинут, говорите, говорите… И ничем не уговорить мелкое сознание, что он лишен самого важного, он лишен любви и сердца. Ведь он все знает! Тогда как он уже не человек в этом отношении. Как животное, попробовавшее человеческой крови.
Которое надо сразу убивать, ибо оно вышло за грань человеческого поведения…
И ему уже нельзя доверять. Он уже занесся. Он живет животным законом… Он и обманет и изменит, он уже не знает красоты верности и преданности, красоты взаимной надежды, опоры в жизни, доверия… Он предатель и не человек… Или если воображение его искусственно засорено — похабным "искусством", порнографией, развратными книгами и т. д., что не может существовать в нормальном мире, где ребенок впитывает свои представления, наблюдая родителей или влюбленных, ибо вся телесная сторона от него скрыта. Люди не зря всегда стремились удалиться в страсти. Это вечный природный инстинкт, заставляющий девушку сосредоточиваться лишь на любви, человеческом чувстве, любимом, и вообще не думать о вожделениях… Сладко говорить о любви и сердце… Любовь обычно защищает человека от животного в самом себе. Но что это я…
— Давай лучше вернемся к любви, — вздохнув, сказала я. — Нелюди полно. И они еще чтут себя хозяевами времени. И это ужасно, когда дегенераты и ублюдки считают свой кривой, грязненький, бесчеловечный и подленький внутренний мир мелких страстей и вожделений естественным.
— Я уже говорила о том секрете близости двоих, который ты так жаждала узнать, которого, собственно нет. Ибо есть любовь. Которая в близости безумно усиливает сама себя от "оргазма", а не охладевает, отягощенная и усталая, удовлетворив свои органы, как при простом возбуждении. Ибо от каждого "пика" истинно Любящего мужчины безумно усиливается его любовь, то есть сердечное устремление ко мне, свет в его глазах, обращенных на меня, близость его сознания. Вспыхивающих тысячекратно. Вот в этой их собственной настоящей любви, пожалуй, первый мой секрет безумия мужчин от меня. Смеешься? Любовь, как стрелочник, перенаправивший всю страсть в Любовь. А второй секрет во мне — ведь тоже я люблю! Люблю сознательно, то есть пик страсти я полностью превращаю в свою любовь к нему, по настоящему, и без обмана, в вспышку сердечного чувства, бешеной тяге навстречу ему, желанию быть с ним, быть единым с ним сознанием, сердцем, телом, всем. Я просто счастлива ему. Я люблю!
Да, я люблю Его! Я отдаю ему его ласки сияньем своих глаз, ибо любовь, не страсть становится аж нестерпимой в силе жара своего. И он видит ее, когда взаимно устремляется любовь! Не могут не сиять мои глаза, когда все плавится внутри, когда Его люблю, не ласки и не движенья, а именно его. Один на свете он для меня. Не сила похоти, не вожделенье членов, а сила чувства непереносима становится до безумия. Наверно я единственная женщина, которая любит не члены свои в тот момент, а его! А ведь огонь сердечный, сила чувства, достигая пика, нам несет буквально ураган несказуемого блаженства, перед которым удовлетворение ничто. Ведь это счастье силы чувства, это пыланье в сердце чистое надо познать, чтоб ничто больше не несло в мире радости, кроме самого чувства любви… — Чара помолчала. — Неловко об этом говорить, но мужчины буквально обезумевают, звереют от этого в страсти. Ты не поверишь в это все равно, покажется байкой, привыкши к импотентам, которых хватает на тридцать минут, но первая наша брачная ночь с Иванэ длилась ровно двадцать семь дней без малейшего перерыва. Мы обезумели в любви, в стремлении к друг другу, и не могли остановиться. Ни оторваться от друг друга ни на час. Двадцать семь дней!
