Коллектив авторов - Одесский юмор: Антология
Шутка – как пароль: своих узнаешь по отзыву.
* * *Мерзавец. Но способен на большее.
* * *Над этой книгой вздремнуло не одно поколение читателей.
* * *Нет дамы без огня.
* * *Земля – это то, что все время вертится у нас под ногами.
* * *Упрямей факта только сплетня.
* * *Пока шучу – надеюсь.
Рис. Л. ЛевицкогоСергей Рядченко
В ожидании брынзы
Юрию Сычеву
А еще говорят – темп жизни, трудно встретиться.
Темп не темп, а зевать, конечно, не следует.
Жили-были, вам скажу, Модест Митрофанович и Василий Лукич. Ходили друг к другу в гости. Да вы их знаете.
Модест Митрофанович трезвый (ММТ) водил дружбу с Василием Лукичом выпившим (ВЛВ), а Василий Лукич при памяти души не чаял в Модесте Митрофановиче подшофе. Правда, трезвый Модест Митрофанович за милую душу ладил также и с невыпившим Василием Лукичом. А что? Выпивший же Модест Митрофанович трезвого Василия Лукича на дух не переносил и норовил якшаться исключительно с Василием Лукичом нетрезвым, но тот, увы, уже водил дружбу с трезвым Модестом Митрофановичем, а нетрезвого его откровенно недолюбливал. Путались, конечно, господа, тупиковали, но все же жить можно было, шло оно вполне своим чередом.
А потом как-то заполночь исключительно трезвый Модест Митрофанович рассорился в пух и прах с Василием Лукичом употребившим, и вознамерились они впредь не пересекаться.
И вот Модест Митрофанович как стеклышко звонит, соскучившись, своему единственному теперь другу тверезому Василию Лукичу. И, представьте, застает того дома чудесным образом. И рады оба. Сколько лет уже не получалось состыковаться, а тут на тебе. И зовет на радостях трезвый Василий Лукич в гости к себе такого же, как он, Модеста Митрофановича, и тот летит к нему на крыльях верной дружбы с тремя пересадками, но никакого друга, увы, не застает: тот убыл, не дождавшись, а встречает его в дверях Василий Лукич, на радостях принявший. А Василий Лукич, принявший на радостях, ничем не отличается от Василия Лукича, принявшего с горя или по любому иному поводу или без повода. То есть является такой Василий Лукич обыкновенным выпившим Василием Лукичом (ВЛВ), «О» можно опустить. А как мы помним, между ММТ и ВЛВ произошла размолвка, и повод ее может тут показаться притянутым за уши, за малые и большие, торчком и висячие мохнатые уши, но вряд ли все же кто-нибудь решится отказать ему, поводу, в его суровой принципиальности. А повздорили трезвый с выпившим, не сойдясь во мнении, сколько и каких именно цветов солнечного спектра различают кошки с собаками и в чем коренятся базисные различия их когнитивного восприятия. Да уж, выходит, что действительно каждый охотник желает знать, где сидит фазан. Именно каждый. Согласитесь, тут и с самим собой непросто договориться, не то что с другим, пусть даже другом. Вот и побили горшки. Не удержались. И вот, значит, вместо Василия Лукича ни в одном глазу встречает в дверях своей квартиры Модеста как стеклышко Митрофановича Василий Лукич уже опрокинувший, и неловко обоим. Как быть? Хоть и поссорились, а люди-то интеллигентные, порывов простых не практикуют. С другой стороны, интеллигенты, однако ж и повздорили-то не на шутку. Потоптались вежливо в прихожей, справились, как житье-бытье, а о кошках с собаками ни полслова. Из той же вежливости предлагает Василь Лукич Модесту Митрофановичу стопку на дорожку не без намека. А Модест Митрофанович возьми да не откажись. И то правда: в такой конец смотаться – вы б тоже призадумались, прежде чем просто сгоряча от ворот поворот. Принял Модест, значит, Митрофанович стопку из рук Василия Лукича, поднял, значит, за здоровье с удачей. Чокнулись, люди вежливые. И вот вам ребус почище квантовой механики: поднимал стопку да чокался один Модест Митрофанович, а опускал уже Модест Митрофанович совсем иного рода. Мчался к другу через весь город один человек, а в гостях теперь оказался совсем другой, да еще и не у того в гостях, к кому первый-то мчался, а опять же у кого-то совершенно несопоставимого. Даже у вас голова кругом, а тут каково? Самое время бы сейчас незабвенного Нильса Бора сюда с его копенгагенской интерпретацией, но только, положа руку на сердце, кто у нас ее, интерпретацию эту, хоть разок штудировал, а? О том, что любая модель реальности есть собственно модель, а не сама реальность, ну, грубо говоря, в таком духе, кто? А я вам так скажу: а никто! У нас-то и хельсинкского соглашения днем с огнем, а Хельсинки, так понимаю, поближе будут. Что уж тут о Копенгагене. Живем по Аристотелю, даже если о нем не слыхали, в том смысле, что Греция-то под боком и что все у нас как? А так: либо – либо; либо так и не иначе – либо не так, и тоже баста! И третьего не дано. А оно видите как – совсем и не так бывает.
Я вам больше скажу, их, Модестов с Лукичами, на самом деле гораздо больше, чем можно себе представить. Мы на четверых указали просто для наглядности, чтоб, с одной стороны, получить представление, а с другой – чтоб у нас же с вами шарики за ролики тут же и не заехали.
А так, конечно, есть еще и радикалы по каждой линии. И не радикалы.
Из радикалов вот, например, Модест Митрофанович крайне тверезый (ММКТ). Случается такой Модест Митрофанович в нескольких фиксированных случаях, возьмем один – проверенный многократно – после чтения газет на политзанятиях в жэке. Он тогда говорит:
– Нет, ну в самом деле, Вась, коммунизм – это светлое будущее всего человечества, и Ленин – пророк его. И слава Богу, а не то не дай Бог.
И еще:
– А капитализм, Вась, – погибель наша. Да вот, сучий потрох, сам, того и гляди, дуба даст на радость всем людям доброй воли. Есть, Вась, в мире справедливость, видишь? И КПСС – ее синоним. Есть, Вася, видишь, прогресс, и мировой пролетариат – его повивальная бабка.
Понятное дело, с таким Модестом только и может справиться что Василий Лукич, выпивший одноразово, но до крайности (ВЛКВ-1). Вот вам еще один. Изъясняется он в первом часу ночи изысканно до хрустальности, не позволяя языку заплестись, а мысли обрушиться. Говорит он тому на кухне:
– Дурак ты, Модест, каких свет не видывал. И несчастные твои дети с внуками до седьмого колена. Вот меня завтра не найдешь, кто тебя слушать станет, баран заблудший? Тебя ж добрые люди с порога спровадят. И поделом. А то еще и морду надраят.
– Меня-то за что? – возмущается крайне трезвый Модест Митрофанович. – Мне-то не за что. А вот тебе, Вась, надо бы, свинья пьяная!
– Да я, сколько ни выпью, все трезвее тебя самого трезвого, трезвый мне тут сыскался, пророк с акушеркой. Синоним, говоришь? Фюрер тебе синоним.
– Я фашист?! А ну забери назад, а то, Вась, обижусь.
– А кто первый начал? Не заберу.
– Забери. Морду надраю.
– А вот хочу видеть.
– А вот и увидишь!
И так могут всю ночь напролет без особых издержек. В общем, стоят друг друга, хранят, титаны, мировое зыбкое равновесие. А вот если, не приведи Господь, на Модеста Митрофановича радикально трезвого не сыскать вдруг Василия Лукича выпившего в один присест до крайности, то тогда, конечно, неувязочка будь здоров, тогда, хлопцы, ховайся кто может, поскольку ни одному из остальных Лукичей такой Модест ну никак не по зубам.
Есть еще и крайне трезвый сам Василий Лукич (ВЛКТ), это после посещения какого-нибудь врача с доктором. Настроение у него трагичное. Охватывает оно собою все пространство вселенной и по Евклиду, и по Лобачевскому. Оставаться крайне трезвым Лукич теперь намерен всю жизнь. Излагает он следующее:
– Человек – муравей. Живет и не знает.
Это раз.
– А помнишь, как встарь по килограмму на брата – и ни в одном глазу, и по девочкам? А ведь не ценили, Модест… Ценили? Значит, мало ценили. Где ж оно теперь, куда подевалось?
Это два.
И еще:
– Паразитируют на народе. Нам с тобой дефицит, а сами икру лопатами. Всю жизнь вкалывал, как карла. И что имею? Шиш с хреном? Без хрена. Сволочи. Голый шиш!
И:
– Это ж сколько лекарств удумали! А цены! Скажи, Модест, думаешь, стоит ради пилюль себя по миру пускать, или, может, само рассосется, а?
И неожиданное:
– Не пью и другим не советую. Скольких, Модест, из-за змия недосчитались, знаешь? Алкоголь, скажу тебе, отрава та еще. Глупость, да и только.
С этим Лукичом почти все ладят. Ворчат, нудятся при нем, но ладят. И Модест трезвый по-обыкновенному, и Модест радикальный, и прочие Модесты в разных степенях принятости или же трезвого осатанения, а избегает его категорически лишь один Модест недобравший (ММНБ), но надо сказать, что этот Модест – чудак тот еще; он не только Лукича, а вообще всего на свете чурается, сидит дома взаперти и воет на лампочку в туалете. Это в лучшем случае. Так что погоды он не делает, и для статистики им можно пренебречь.
Остальные справляются.
Лукич супертрезвый объявляется раза два в году, перед зимой, скажем, и в конце весны, прямиком из районной поликлиники, гостит коротко, исчезает внезапно, и потом ничто не напоминает о его существовании до следующего сезонного возникновения.
