В. Попов - Альманах всемирного остроумия №1
Обзор книги В. Попов - Альманах всемирного остроумия №1
Альманах Всемирного остроумия № 1
Шутки и остроты разных времён, народов и личностей
Собрание перлов всемирного остроумия составленное В. Поповым
О роли острословия в истории человечества
Нужно учредить Нобелевскую премию за остроумие. Без физиков, химиков, экономистов мы, если прижмет, как-нибудь обойдемся. Без мира обычно тоже обходимся. Без остроумия – пропадем.
Джордж Ф. УиллСуществует притча об Истине, законной супруге Разума, которая, преследуемая вечной своей соперницей, нарумяненной и разукрашенной Ложью, призвала на помощь Остроумие, и оно посоветовало Истине «стать дипломатичной», надеть на себя платье Лжи, прибегая к разного рода приятным вымыслам, дабы иметь успех, так как «истина всухомятку невкусна», и горькую правду надо подслащать. Это притча о значении остроумия, которое пользуется условным вымыслом для успеха истины.
В 1639 г. итальянец Перегрини опубликовал книгу «Об остроумии» (Delle acutezze), в которой порицает модное злоупотребление остроумием у современных поэтов как порчу вкуса.
Через три года в трактате на ту же тему («Остроумие или Искусство изощренного ума») Бальтазар Грасиан явно имеет в виду своего предшественника-итальянца (не удостаивая даже указать его имя), с пренебрежением и вскользь упоминая о «чудовище, антиподе таланта», о «человеке, чей ум – бесплодная пустыня», высказавшем «не парадокс, а невежественное мнение, осуждающее остроты», тогда как «остроумие – это жизнь стиля, дух речей»; ибо «слова то же, что листья дерева, а острые мысли – его плоды» (LX).
Таким образом у Бальтазара Грасиана «остроумие» – это лишь одна из разновидностей комического, занимающая в художественном творчестве периферийное, даже переходное место.
И с той поры человечество не устает собирать перлы остроумия, старинные, но весьма меткие остроты, высказывания, исторические анекдоты и высказывания «людей великих, средних и мелких», а порой и не людей вовсе, а отдельные высказывания, которые тем не менее имеют право на жизнь, поскольку уже живут в общественном сознании.
Потому на свете и появилась эта книга, в которой собраны остроты и курьёзные высказывания самых разных людей, большей частью оставивших по себе сколько-нибудь заметный след в истории человечество. Впрочем попадаются и такие, которые по себе вовсе никакой славы не оставили, ни хорошей, ни худой, так разве что – забавное высказывание – тоже само по себе слава. Ведь бывают иногда глупости такие удачные и заключающие в себе столько натуральной остроты, что, право, иной умник охотно купил бы их, чтобы выдать потом за свои. Это было постоянным мнением известного своим умом аббата Вуазенна, жившего в блестящую эпоху XVIII века.
Читайте же эту забавную и остроумную книгу и продолжайте ее, ибо с той поры как она была написана, в свете прибавилось и ума, и глупости.
* * *Глава 1. Остроумие и юмор из Всемирной истории
Острота – это неожиданное бракосочетание двух идей, которые до свадьбы даже не были знакомы.
Марк ТвенЦари и короли старины и древности
Коринфяне, сделав Александра Македонского гражданином своего города, уверяли его, что этим они почтили его, как Геркулеса. – «По правде, господа, – сказал им этот завоеватель, – в чести, оказанной мне вами, мне нравится только сравнение».
* * *Ганнибал советовал царю Прузию дать неприятелю сражение. – «Я не могу, – отвечал царь, – внутренности жертвы не предвещают мне ничего доброго». – «Как! – живо возразил Ганнибал, – разве вы больше доверяете падали, нежели опытному полководцу?»
* * *Веспасиан, умирая, сказал одному из своих друзей, тонко подсмеиваясь над лестью римлян, творивших богов из своих усопших императоров: – «Я чувствую, что становлюсь богом!»
* * *Император Август охотно отправлялся кушать ко всем, приглашавшим его. Один гражданин пригласил его однажды на ужин и угостил его очень простыми блюдами. Владыке миpa пришлось довольствоваться лишь самым неприхотливым угощением. Уходя, он сказал: – «Я не думал, что мы такие короткие приятели».
* * *Китайский император говорил одному из своих историографов:
«Я вам запрещаю более говорить обо мне».
Мандарин стал тотчас писать. – «Что вы делаете?» – спросил император. – «Я записываю приказание, которое ваше величество только что отдали мне».
* * *Сиамский король Лагу был однажды разбужен ревом осла и благодаря этому избавился от верной смерти, которую готовил ему один из самых злейших врагов его, закравшийся во дворец. Повелитель счастливых сиамцев, в знак признательности к длинноухому животному, приказал, чтобы в его государстве отныне осел был почитаем как священное животное и чтоб имя его придаваемо было людям, пользующимся какими нибудь особенными преимуществами и служило указанием их высокого сана. Вскоре по обнародовании этой воли его сиамского величества ко дворцу прибыл китайский посланник. Обер-церемониймейстер доложил королю следующим образом: «Могущественный Лагу, повелитель вселенной, царь белых слонов, блюститель правосудия и хранитель священного зуба! Из Китая прибыл превеличайший осел и желает предстать пред светлые очи твоего величества!…» Король махнул рукой, и посол, пожалованный в ослы, был допущен в королевскую палату.
* * *Князь Милош Обренович, достойный правитель Сербии, был однажды, в сороковых годах, призван к визирю Хуршид-паше.
– Знаешь ли, – грозно сказал ему паша, – что ты теперь в моей власти, и что я могу умертвить тебя?
– Знаю! – твердо отвечал благородный сербский вождь; – но ты этим ничего не выиграешь: тридцать шесть тысяч моих соотчичей жаждут случая заступить мое место. В числе их нет и одного, который бы был хуже меня.
* * *На всякого мудреца…
Философ Зенон находился в очень коротких отношениях с Антигоном, царем Македонии, и сильно порицал омерзительную страсть этого государя к вину. Однажды монарх, будучи пьян, приближается к мудрецу и обнимает его, говоря: – «Мой милый Зенон, проси у меня чего хочешь, и я все дам тебе». – «Ну, так я вас прошу, – отвечал Зенон, – чтоб вы теперь же пошли протрезвиться».
* * *Зенон, один из семи мудрецов Греции, имел обыкновение говорить, что если б ученые и люди умные не были способны ощущать любви, никто бы более красавиц не был бы достоин сожаления, потому что они были бы принуждены довольствоваться любовью одних глупцов.
* * *Цицерон рассказывает, что кому-то приснилось во сне, что он ест яйцо. Встав, он отправился к снотолкователю, который объяснил ему, что белок означал серебро, а желток – золото, которые он должен получить. В скором времени он действительно получил наследство золотом и серебром. Желая отблагодарить снотолкователя, он пришел к нему и подарил серебряную монету. Провожая его, снотолкователь спросил: – «А от желтка ничего не осталось? – «nihil de vitello?».
* * *Однажды Сократу, у которого в гостях был приятель, надоело ворчанье жены его – Ксантиппы. Он вышел из дома и под окном продолжал беседу с другом. Вдруг из окна его облили помоями. Приятель заметил в окне Ксантиппу и выразил удивление по этому поводу. – «Не удивляйся, друг мой, – сказал Сократ, – после грома всегда бывает дождь».
* * *Кто-то говорил древнему философу Менедему: «Великое благо – иметь то, что желаешь». – «Есть высшее благо, – отвечал философ, – не желать ничего, кроме того, что имеешь».
* * *Молодой человек хвастался пред Аристиппом[1], что много читал. – «Не те, – отвечал ему философ, – сами полные и здоровые, которые много едят, а те, которые хорошо переваривают принятую ими пищу».
* * *Некий мот жаловался Сократу, что у него вечно не хватает денег. «Займите у себя, сократив свои расходы», – отвечал ему мудрец.
* * *Софокл сказал однажды, что три стиха стоили ему трех дней труда. – «Трех дней! – воскликнул некий посредственный поэт, услыхавший эти слова. – Да я в это время написал бы сто». – «Да, – отвечал Софокл, – но они и просуществовали бы только три дня».
* * *Цицерон оказал: – «Нет такой глупости, которую бы не поддерживал какой-нибудь философ».
* * *Все эти Людовики
«Надо подождать, они еще сердиты» – слова самой гениальной умеренности, которые сказал Генрих придворному, сообщавшему ему, что были еще провинции во Франции, в которых народ отказывался молиться его Богу в общественных богослужениях.
* * *В течение тридцати лет, которыми Сюлли[2] пережил Генриха IV, он редко появлялся при дворе. Людовик ХIII послал однажды за ним, чтоб посоветоваться о делах; он отправился, хотя и против желания. Молодые придворные старались посмеяться над его старомодным платьем, которое он никогда не покидал, над его важным видом и его манерами, походившими на манеры прошедшего столетия. Сюлли, заметив это, сказал королю: – «Государь, когда ваш батюшка, блаженной памяти, оказывал мне честь совещаться со мной о важных делах своего государства, то он предварительно отсылал всех шутов и паяцев в переднюю».
