Ирина Судникова - Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий
— Вы автор «Тарантаса»?
— Точно так, ваше высокопревосходительство. — отвечал Соллогуб.
— Ну, так можете сесть в ваш тарантас и уехать. (1)
* * *Муравьев имел привычку после утренних занятий отправляться на прогулку по Тифлису. Во время одной из таких прогулок к нему подошел солдат и подал прошение, в котором жаловался на своею ротного командира. Муравьев взял бумагу, прочитал ее и обратился к солдату со следующими словами:
— Я приму твое прошение, потребую дело, рассмотрю его лично, будешь прав — взыщу с ротного командира, нет — пройдешь сквозь строй! Выбирай!
Солдат подумал, взял прошение обратно и скрылся. (1)
* * *Знаменитый ученый академик Бер приехал в Тифлис во главе экспедиции, снаряженной Географическим Обществом для научных исследований. Бер счел долгом представиться вместе с членами экспедиции Муравьеву. Последний вышел в приемную и обратился к Беру с вопросом:
— Кто вы такой?
— Академик Бер, — отвечал тот.
— А зачем вы здесь?
Бер объяснил.
— Ну, извините. — продолжал Муравьев. — ничем не могу быть полезным, вы хлопочете о размножении рыб, а я — солдат, время военное.
— Я с удовольствием помог бы вам, генерал, — возразил Бер, — да, к сожалению, слишком уже стар. (1)
* * *Муравьев внес в веселую общественную жизнь Тифлиса мертвящую скуку. Все словно замерло. Муравьев вел жизнь необыкновенно строгую и воздержную: соблюдал все посты, не дозволял себе никаких общественных удовольствий, никакого развлечения, за исключением, и то изредка, партии в шахматы. Неуклонно требуя от подчиненных своих точного, без малейшею упущения, исполнения лежавших на них обязанностей и даваемых поручений, Муравьев не менее был строг и к самому себе. Все его время, все его досуги были посвящаемы службе. Педантизм его в этом отношении доходил до крайности. Однажды правитель его канцелярии Щербинин уговорил его посетить театр, доказывая необходимость поощрить учреждение, имеющее несомненное влияние на развитие нравов и способствующее слиянию туземцев с русскими. Муравьев поехал в театр. На другой день Щербинин спросил его: остался ли он доволен спектаклем?
— Да, хорошо, — отвечал Муравьев. — но я на вас сердит за то, что вы отняли у меня несколько часов, принадлежавших службе.
На это Щербинин заметил, что предместник Муравьева князь Воронцов, который без устали целый день посвящал делам, вечером уже ничем не занимался, любил собирать у себя общество и с удовольствием принимал участие в общественных развлечениях.
— Потому-то, — возразил Муравьев. — при нем так мало сделано в сравнении с тем, что могло бы быть совершено. (1)
* * *Один из чиновников особых поручений сибирского генерал-губернатора Н. Н. Муравьева-Амурского, узнав о злоупотреблениях нерчинского почтмейстера, доложил о том своему начальнику.
— Что же мне делать с ним? — отвечал Муравьев, — вы знаете, что почтовое ведомство у нас status in statu. Я не имею никакой власти остановить какое-либо зло, делаемое почтовым чиновником в его конторе. Мало того, я сам делаю в Иркутск визиты губернскому почтмейстеру собственно для того, чтобы он моих писем не перечитывал и не задерживал. (1)
* * *Корпусный командир Набоков во время развода, желая что-то сказать начальнику дивизии генералу Гартонгу, крикнул ему: «Николай Иванович!» Гартонг поспешил на зов. В то же самое время с гауптвахты караульный офицер, сделав на караул и вложив шпагу в ножны, скорым шагом направился через плац к Набокову.
— Что прикажете, ваше высокопревосходительство? — спросил Гартонг, подойдя к нему.
— Позвольте, батюшка, позвольте, — отвечал Набоков. — на гауптвахте что-то случилось: караульный офицер идет сюда.
Между тем караульный офицер подошел и сделал под козырек.
— Что такое, батюшка, случилось? — спросил его Набоков.
— Ваше высокопревосходительство изволили меня звать? — отвечает офицер.
— Когда, батюшка?
— Ваше высокопревосходительство изволили кричать: Николай Иванович!
— A-а! Так вас зовут Николай Иванович? Очень приятно познакомиться. А меня зовут Иван Александрович. — прибавил Набоков, протягивая руку совсем растерявшемуся офицеру. (1)
* * *Михаил Дмитриевич Скобелев был человек крайне вспыльчивый. Вспыливши, он был иногда невоздержан на словах, но умел заглаживать свою невоздержанность, как никто другой. Много среди войск кавказского округа ходило рассказов о ею рыцарском заглаживании своей вины. Вот один из образчиков.
Был январь месяц 1881 года, русские траншеи железным кольцом охватили текинскую крепость Геок-Тепе… Готовился штурм… Но, прежде чем отважиться на это смелое предприятие, решено было произвести самую тщательную рекогносцировку крепости; рекогносцировка крепостною рва выпала на долю молодою прапорщика М.
— Смотрите, встретите неприятеля, не ввязывайтесь в бой, а отступайте, — напутствовал молодого офицера начальник штаба полковник Куропаткин.
Отряд прапорщика М. до того был малочислен, что о схватке не могло быть и речи. Едва стемнело, как полувзвод пехоты под командою М. не вышел, а выполз из траншей; ползком прошел он все пространство, отделяющее русскую линию от крепостного рва, тихо спустился в ров, но не успел сделать и десяти шагов, как послышались голоса текинцев. То был ночной дозор, обходивший внешнее пространство крепости, и, судя по голосам, довольно многочисленный. Нужно было исполнить приказание начальника штаба, отступать, и маленький отряд начал свое отступление. Но едва показались очертания русских траншей, как перед молодым офицером точно из-под земли выросла фигура Скобелева.
— Вы откуда?
— Из рекогносцировки.
— Сделали ее?
— Никак нет, отступаем, ваше превосходительство.
— Трус! — громовым голосом произнес генерал и повернулся спиною.
Несчастный, убитый горем офицер хотел объясниться, но разгневанный генерал не хотел ничего слушать и быстро удалился.
Ужасное имя «трус» в мгновение ока облетело все траншеи, и положение М. сделалось ужасным… Все знали, что храбрый Скобелев назвал его трусом, и никто не знал истинной подкладки. Кто поверит его оправданиям? Отныне всякий будет смотреть на него как на презренного труса… Так думал несчастный, и эта мысль до того засела в его голову, что ни на минуту не давала ему покоя: ему казалось, что все на него смотрят с презрением, все от него отворачиваются. Он был близок к умопомешательству. Но вот в одну из безсонных ночей накануне самого штурма счастливая мысль осеняет М… Опрометью бросается он к ставке главнокомандующего.
— Ваше превосходительство, я не трус, дозвольте мне доказать это, — дрожащим голосом и с воспаленными глазами говорил юноша.
Скобелев внимательно посмотрел на него.
— В охотники?
— Точно так, ваше превосходительство!
И через пять минут М. вербовал уже охотничью команду, которая должна была броситься на грозные стены Геок-Тепе и пожертвовать собою, чтобы облегчить успех штурма товарищам.
М. ожил и деятельно готовился к штурму.
Настало утро, загрохотали батареи, посылая смерть осажденным, раздались звуки музыки, и штурмовые колонны с развернутыми знаменами, предшествуемые штурмовыми колоннами, двинулись на штурм… Штурма описывать не будем. Но вот одна из деталей этого дела: на небольшом кургане внутри взятой крепости верхом на коне стоит Скобелев, окруженный своим штабом. В нескольких шагах от него небольшая горсть охотников штурмует блиндированную саклю. Сакля наконец взята, защитники перебиты, но видит генерал, что и от охотников осталось только два человека и то раненые: молоденький солдатик и прапорщик М. Обезсиленные, обливаясь кровью, они отбиваются от врага, помощи нет и ожидать неоткуда, а тут еще три всадника мчатся на подмогу своему товарищу… Бедный М. погиб, слышится в свите генерала…
— М., отступай назад, — раздаются крики, — отступай, пока не поздно. — Но М. ударом штыка выбил одного всадника из седла, бросается на другого, а между тем на него мчатся новые три текинца.
— Отступай, отступай! — все громче и громче раздаются голоса.
— Нет, он не отступит, — резким голосом произнес Скобелев и, дав шпоры коню, стремительно бросается по направлению к всадникам, скачущим на М…
Вся свита ахнула от неожиданности, а Белый генерал, свалив ударом шашки одного туркмена, устремляется на другого. Те, вероятно, узнали Белого генерала, круто повернули назад и помчались в карьер… Когда опомнилась свита генерала и примчалась на поле сражения. Михаил Дмитриевич обнимал уже израненного М.
— Простите, голубчик, простите за это гадкое слово. Вы пристыдили меня, — говорил он. (6)
* * *Во время рекогносцировок в окрестностях Ловица и под Плевною, генерал Скобелев страшно безпокоил турок. Находясь постоянно впереди войск, он, таким образом, нередко служил мишенью для неприятельских выстрелов. Под Плевною у него в один день турки убили две лошади; когда последняя упала вместе с ним, все думали, что наконец и его поразила вражья пуля, но ничуть не бывало. Через несколько минут он опять появился впереди войск, не обращая ни малейшего внимания на падавшие вокруг него пули и гранаты.
