Ирина Судникова - Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий
— Ведаю, надежа-Царь.
— Как же, ведая, возвратился ты на верную смерть?
— Я дал в том порукою святого Николая Чудотворца. К тому же я заслужил смертную казнь и приготовился к ней с покаянием. Да если б я и вздумал бежать, то святой Николай не попустил бы мне того, и я рано или поздно был бы пойман и еще большую потерпел бы муку.
Петр всегда оказывал снисхождение, когда видел чистосердечное раскаяние, и прощал всех, кроме убийц, но на этот раз он так был тронут, что приказал заменить смертную казнь для этого преступника солдатскою службою в одном из сибирских полков. (2)
* * *Основав Петербург. Петр Великий всеми силами старался развить в нем торговлю и завести фабрики. Богатый московский купец Сорокин начал строить огромную суконную фабрику. Петр часто посещал постройку. Однажды он сказал хозяину:
— А ну-ка, братец, угости меня водочкой.
— С величайшим удовольствием. Пожалуйте в дом.
Пришли. Жена Сорокина поставила на поднос анисовку и закуску, сама внесла в столовую и просила Царя закусить.
Царь налил водки, пожелал хозяевам здоровья.
— А что, Сорокин, кажется, твоя жена беременна?
— Есть маленечко, Ваш Величество.
— Ну, если Бог благословит, возьми меня кумом.
— Очень рад, Государь.
Через месяц после этого Сорокин явился к Петру и стал просить окрестить новорожденного сына.
— Когда? — спросил Петр.
— Завтра, в двенадцатом часу.
— Буду непременно.
На другой день в 12 часов Петр приехал к Сорокину с Меншиковым.
— Ну, кум. — сказал Царь. — не задержи меня!
— Все готово. Ваше Величество, только что-то попа нет: посылал — нет дома.
— Меншиков, пошли за Феофаном.
Через час епископ Феофан (Прокопович) явился. Окрестили, выпили и закусили.
— Слушай, Меншиков, поезжай к попу и скажи ему, чтобы в воскресенье, в 11 часов он явился ко мне. Я ему покажу, как надо исполнять требы.
И Государь уехал.
Поп очень струсил.
— Пропал, матка, — сказал он жене.
— А что так?!
— Да я думал, что Сорокин врет, что Царь кумом будет. Да что будет, то будет! А надо идти.
В воскресенье поп явился к Царю.
— Ты отчего не явился к Сорокину крестить ребенка? — спросил Царь грозно. — А?!
— Занят был.
Врешь! — вскричал Петр громовым голосом. — Меншиков, отправить его в Соловки!
Поп упал на колени.
— Ваше Величество, помилуйте: жена, дети!
— А! Помилуйте — жена, дети, — то-то! Ну, слушай: ступай домой, а в следующее воскресенье приди и отгадай мне три загадки: сколько верст от земли до неба? Чего я стою? Что думаю? Марш! Не отгадаешь, помилования не будет, отгадаешь — прощу!
Священник обращался ко всем знакомым, чтобы разгадали загадки, но никто не отгадал. Наконец он обратился к своему брату, дьякону Каллистрату. Тот подумал немного и сказал:
— Послушай, брат, когда тебе к Царю идти?
— В воскресенье, сегодня.
— В какой рясе ты у Царя был?
— В новой голубой, атласной.
— Давай ее!
Поп достал, дьякон надел ее.
— Что ты делаешь?
— Иду вместо тебя. Ты знаешь, что мы похожи. Он примет меня за тебя.
И дьякон отправился. Является к Царю, который, по случаю праздничного дня, был окружен всеми придворными.
— А! — сказал Петр. — Отгадал?
— Точно так, Ваше Величество.
— Ну, сколько верст от земли до неба?
— 240 000 миллионов верст.
— Врешь!
— Никак нет, велите проверить.
— Ну, хорошо, велю. А чего я стою?
— 29 сребреников.
— Так мало?!
— Больше не стоите. Ваше Величество. Спаситель, Царь Небесный, был продан за тридцать сребреников, а вы. Царь земной, одним сребреником меньше.
— Верно, — сказал Петр, смеясь. — А что я думаю, того не отгадаешь.
— Нет, отгадаю. Вы думаете, что я поп Семен, а я дьякон Каллистрат, его родной брат.
— Ну, молодец Каллистратушка! Напишите владыке, что я прошу сейчас же посвятить Каллистрата во священники и назначить в дворцовую церковь. (6)
* * *Петр Великий не раз устраивал свидания с королями Польским и Датским. В одно из таких свиданий Их Величества, после веселого обеда, заспорили о том, чьи солдаты оказывают больше храбрости и безпрекословного повиновения. Всякий хвалил своих.
— Я советовал бы тебе молчать про твоих саксонцев, — сказал Петр королю Польскому, — я их отлично знаю: они немногим лучше трусов-поляков, а ваши (продолжал он, обращаясь к Датскому), как ни стары, но против моих новых не годятся.
Так как собеседники не уступали, то решено было произвести опыт.
— Прикажите призвать сюда по одному из ваших солдат, — сказал Петр, — самого храброго и верного, по вашему мнению, и велите броситься из окна. Посмотрим, окажут ли они безпрекословную готовность исполнить ваше повеление, а я в своих уверен и если бы хотел из тщеславия обесчестить себя, пожертвовав человеком, то каждый безпрекословно исполнил бы приказание. (Надо знать, что дело происходило в третьем этаже.)
Начали с датчан. Призвали одного из самых неустрашимых и преданнейших королю гренадеров. Король приказывает ему броситься из окна. Гренадер падает пред своим Государем на колени и умоляет о пощаде. Но король непреклонен и повторяет приказание. Солдат плачет и просит, по крайней мере, сказать ему его вину и дать время на покаяние.
Петр засмеялся и сказал королю:
— Полно, брат, дай ему время на покаяние. А с твоими саксонцами и пробы делать не стоит — только осрамишься. — Затем Петр призывает своего офицера и приказывает ему ввести какого-нибудь солдата, первого попавшегося. Входит русский солдат. Государь приказывает ему броситься из окна. Тот идет к окну и, перекрестясь, заносит ногу на подоконник.
— Остановись! — кричит ему Государь. — И выйди вон: мне тебя жаль.
Собеседники Петра были поражены и просили Царя наградить солдата офицерским чином. Русский Царь отвечал, что у него все солдаты таковы, так что пришлось бы всех произвести в офицеры.
— Не хотите ли, — продолжал он, — испытать других. Выбирайте сами самого храброго, по вашему мнению, и я уверен, что он поступит так же.
Но государи не хотели продолжать опыта, а настаивали на пожаловании солдата офицерским чином. Петр согласился на их просьбу, призвал гренадера и поздравил его офицером, а короли пожаловали ему от себя по сто червонных. (3)
* * *Петр Великий весьма любил и жаловал Ивана Михайловича Головина и послал его в Венецию учиться кораблестроению и итальянскому языку. Головин жил в Италии четыре года. По возвращении оттуда. Петр Великий, желая знать, чему выучился Головин, взял его с собою в Адмиралтейство, повел его на корабельное строение и в мастерские и задавал ему вопросы. Оказалось, что Головин ничего не знает. Наконец Государь спросил:
— Выучился ли хотя по-итальянски? — Головин признался, что и этого сделал очень мало.
— Так что же ты делал?
— Всемилостивейший Государь! Я курил табак, пил вино, веселился, учился играть на басу и редко выходил со двора.
Как ни вспыльчив был Государь, но такая откровенность очень ему понравилась. Он дал ленивцу прозвище князя-баса и велел нарисовать его на картине сидящим за столом с трубкою в зубах, окруженного музыкальными инструментами, а под столом валяются металлические приборы. Государь любил Головина за прямодушие, верность и таланты и в шутку всегда называл его «ученым человечком», знатоком корабельного искусства.
Петр Великий вздумал, по корабельному обычаю, купать не бывавших еще в Каспийском море. Государь и себя не исключал при этом. За ним последовали адмирал и прочие, хотя некоторые боялись, сидя на доске, трижды опускаться в воду.
Всего более вышла потеха при купании Ивана Михайловича Головина, которого Петр обыкновенно называл «адмиралтейским басом». Государь стал сам его спускать и со смехом говорил: — Опускается бас, чтоб похлебал каспийский квас! (3)
* * *Всем известны слова Петра Великого, когда представили ему двенадцатилетнего школьника Василия Тредьяковского.
— Вечный труженик!
Какой взгляд! Какая точность в определении!
В самом деле, кто был Тредьяковский, как не вечный труженик? Неблагодарных людей Государь ненавидел и об них говаривал так: «Неблагодарный есть человек без совести, ему верить не должно. Лучше явный враг, нежели подлый льстец и лицемер: такой безобразит человечество».(3)
* * *Некто отставной мичман, будучи еще ребенком, представлен был Петру в числе дворян, присланных на службу. Царь открыл ему лоб, взглянул в лицо и сказал:
— Ну! Этот плох. Однако записать его во флот. До мичманов, авось, дослужится.
Старик любил рассказывать этот анекдот и всегда прибавлял:
— Таков был пророк, что и в мичманы-то попал я только при отставке! (2)
