М. Орлов - Сказания и легенды Средневековой Европы
Следующий вопрос: считать ли одержимыми тех, кто извергает рвотою разные вещества в том же виде, в каком они были проглочены? На этот вопрос университет, ссылаясь на Бодена, Дельрио и других авторитетов по части демонологии, дает ответ, что иногда колдуны при посредстве чародейства извергают рвотою разные предметы, как, например, гвозди, булавки и т. д., и что такое явление можно, конечно, приписать дьяволу, так как колдуны, без сомнения, пользуются в своих делах его содействием. Отсюда можно заключить, что то же самое может происходить и с одержимыми. Но что касается до извержения рвотою предметов в том виде, в каком их проглотили, то в этом нет еще ничего сверхъестественного, ибо существует немало людей со слабым желудком, у которых проглоченное может очень долгое время оставаться в желудке непереваренным и, следовательно, может быть извергнуто из него в таком непереваренном виде.
Наконец, на последний вопрос: считать ли признаком одержимости, если уколы и порезы ланцетом на разных частях тела не причиняют кровотечения — университетские ученые отвечали, что такое отсутствие кровоизлияния надо отнести к особенным свойствам людей, обладающих «меланхолическим» темпераментом. У людей с таким темпераментом кровь обычно бывает очень густая и грубая, которая не может вытекать через малые надрезы. Бывают случаи, когда у таких людей кровь не вытекает и из надрезанных жил, что засвидетельствовано прямыми опытами и наблюдениями хирургов. А посему это обстоятельство не может считаться сверхъестественным и чудесным.
Мы с намерением привели здесь эти вопросы и ответы. Они служат яркою характеристикою воззрений того времени, и богословских, и медицинских; заодно в них выступает и картина тогдашних суеверий, относящихся до чертовщины.
В 1566 году наделало шуму дело некоей Николь, о которой нам уже случилось упомянуть. Автор подробного и ученого описания этого дела, Булёз, интересно описывает, как из тела этой одержимой изгоняли 26 бесов, которые устроили в ней свою квартиру. «В два часа пополудни, — повествует Булёз, — вышеозначенная Николь, одержимая нечистою силою, была принесена в названную церковь, где вышеуказанным Моттою были произнесены над нею заклинания. Невзирая на эти заклинания, Вельзевул громким голосом отвечал, что он не выйдет из нее. После обеда Мотта вновь принялся за заклинания и спросил у него, сколько их вышло. Он отвечал: «Двадцать шесть». — «Теперь надо, — сказал Мотта, — чтобы и ты сам, и все, кто остались с тобою, тоже вышли, как и прежние». Он отвечал: «Нет, я здесь не выйду, а если ты хочешь, чтобы я вышел, то отведи нас в другую церковь (и он указал эту церковь), там мы выйдем. Будет с тебя и того, что 26 уже вышли». Тогда Мотта спросил, по какой примете можно судить о том, что те 26 дьяволов уже вышли.
Он (т. е. Вельзевул) отвечал, что пусть взглянут в маленький садик, который находился близ той церкви; дьяволы, выходя из тела одержимой, обломили три ветви с молодой сосны и вынули три камня из фундамента церкви. И это оказалось на самом деле так, в чем удостоверились самолично такие-то (далее идет перечисление свидетелей)».
Тот же автор описывает корчи одержимой. Когда епископ подносил к ней гостию (св. Дары) и при этом возглашал: «Изыди, враг Божий!», она тотчас же бросалась на землю и корчилась в ту и другую сторону, и голова ее пригибалась к ногам, и при этом она во весь голос выла. Ноги у ней сводило судорогою, так что пальцы прижимались к пяткам. В то время как ее удерживали восемь сильных людей, ее подбрасывало вверх на высоту человеческого роста; мгновениями она приподнимала за собою на воздух всех, кто ее держал, причем со всех этих людей ручьями струился пот. Она же, несмотря на все эти ужасные корчи и движения, оставалась холодною, ее тело нисколько не разогревалось. Народ, присутствовавший при этом зрелище, плакал и восклицал: «Смилуйся, Боже!» Иные закрывали глаза, не будучи в состоянии смотреть на это зрелище. Спустя некоторое время одержимая утихла и застыла в какой-то совершенно неестественной позе. Ее положили, и епископ разрешил всем подходить к ней и осматривать ее. И тогда все убедились воочию, что она находится в полном оцепенении. Люди пытались приподнять у ней веки, разогнуть сведенные судорогою пальцы, руки, ноги, но при этом убеждались, что гораздо легче сломать у ней руку или ногу, нежели разогнуть.
Жан Лебретон пишет о монахинях монастыря в Лу-вье, которые подверглись огульной одержимости, следующие вещи. Несколько раз в день ими овладевали припадки страшной ярости и бешенства. Они называли себя дьяволами, но, однако же, никому не наносили никакого вреда. Когда духовные отцы хлопотали над ними и в самые ярые моменты бешенства запускали им пальцы в рот (совершенно не постигаем, зачем это делалось), то они не кусали этих пальцев. Во время припадков они делали самые неимоверные движения; так, например, сгибались таким образом, что все тело их образовывало дугу, причем опирались на пятки и на лоб. В этом положении многие из них оставались подолгу. Однако же по прекращении припадков они вовсе не казались ни измученными, ни утомленными; у них был ровный, здоровый пульс, хороший цвет лица, словом, они выглядели так, как будто с ними ничего не случилось. Иных брала судорога, начинавшаяся прежде всего в пальцах ног, переходившая на стопу, с нее на голень, затем на бедро, на живот, на грудь и на горло. И опять-таки этот припадок проходил сам собою, без всякого врачебного вмешательства, и они приходили в свое нормальное здоровое состояние. Это быстрое возвращение к норме, в настоящее время не удивляющее никакого врача, привыкшего к уходу за нервнобольными, и особенно истеричными, в то время чрезвычайно поражало всех и служило признаком несомненной одержимости.
Другой историк, описывавший то же событие в Лувье, приводит такого рода факт. Посреди часовни монастыря стояла большая мраморная чаша, фута два в поперечнике и около фута глубиною, имевшая стенки толщиною не менее как в три пальца. Ваза эта была столь грузна, что трое сильных людей с большим трудом могли лишь приподнять ее. Одна из одержимых монахинь, женщина небольшого роста, сухощавая и на вид очень слабенькая, подойдя к этой вазе, схватила ее за край рукою, сдвинула с места и опрокинула верхом вниз с такой легкостью, как будто бы это была чашка, которую перевертывают вверх донышком на блюдечке. Затем одержимая начала бегать по часовне во все стороны с такою яростною силою, что не было возможности ее удержать. Одному священнику удалось схватить ее за руку, но она начала вертеться во все стороны, причем казалось, как будто бы ее тело соединено с рукою веревочкою, допускавшею движения по всем направлениям. Она крутилась так долгое время, приводя всех свидетелей в изумление совершенною сверхъестественностью своих движений.
Чрезвычайно любопытные и странные явления наблюдались в монастыре Огзонне. Здесь по ночам в саду, прилегавшем к монастырю, и вообще кругом его здания воздух наполнялся каким-то неясным шумом, слышались какие-то неведомые голоса, свист, шипение, крики, словно целый сонм невидимых существ вел шумную беседу на неведомом языке. Это был первый приступ к делу со стороны нечистой силы. Вслед за тем в окна церкви, где в то время служили мессу, полетели камни, швыряемые невидимыми руками. Эти окна находились в очень дальнем расстоянии от монастырской стены, а потому нельзя было думать, чтобы их бросал кто-нибудь, находившийся вне монастырской ограды. Замечательно еще то, что хотя окна были разбиты, но ни одного камня внутри церкви не могли отыскать. Все эти шумы, голоса и звон разбитых стекол слышали часовые городской крепости и монахини, бывшие на молитве в церкви. Им казалось, что весь их монастырь сотрясается до основания, и они усердно молились Богу. В это время в саду монастыря послышались тихие и жалобные голоса, словно кто призывал на помощь. Был второй час ночи; в саду была полная тьма, и погода стояла ненастная. Два священника спустились в сад, чтобы посмотреть, кто там плачет и зовет на помощь, и нашли там двух женщин, из которых одна сидела на дереве, а другая на монастырском крыльце. Обе были живы, но, видимо, чем-то истощены и измучены. Одна из них была бледная, с окровавленным лицом и страшно испуганная. У другой тоже была кровь на лице, хотя ни у той, ни у другой при тщательном осмотре не нашли никаких ран. Ворота монастыря были старательно заперты на ночь, и ограда его, высотою в 10–12 футов, достаточно защищала его от нападения каких-либо злодеев, а потому все эти происшествия, за неимением другой видимой причины, разумеется, и были приписаны нечистой силе.
Между тем обе женщины, найденные в саду, были отпущены. Когда о них доложили местному епископу, он, заподозрив в них одержимых, пожелал их видеть и послал за ними; но их нигде не могли отыскать. Тогда епископ, находясь в церкви монастыря, мысленно призвал к себе одну из этих женщин, то есть, другими словами, повелел демону, присутствие которого в ней подозревал, предстать пред ним, епископом. И, удивительное дело, дьявол немедленно повиновался, ибо не более как через четверть часа раздался чрезвычайно громкий стук в церковную дверь, и когда ее отворили, одержимая демоном девица ворвалась в церковь и принялась по ней выделывать дикие и бешеные прыжки. Ее лицо было совершенно искажено и налито кровью, глаза сверкали. При всякой попытке прикоснуться к ней священными предметами или накрыть священными одеждами она делала яростные движения и сбрасывала с себя все прочь. Четверо здоровых и сильных священников, которые хотели было ее связать, должны были отказаться от этого, потому что не в силах были с ней справиться.
