Джанет Уинтерсон - Бремя. Миф об Атласе и Геракле
Кровь залила ему ноги. Там до сих пор оставалось немного, под ногтем большого пальца, маленький мазок краски, вроде тех, которыми богачи метят свою собственность, чтобы уберечь ее от воров.
Бедный Геракл. Молоко Геры и Ипполитина кровь. Мужчина, отмеченный женщинами.
А потом ему в голову пришла одна очень неприятная мысль.
Что если Атлас никогда не вернется?
Три золотых яблока
Атлас пошел за тремя золотыми яблоками.
Потянувшись к первому, он почувствовал, как земля содрогнулась у него под ногами, и вынужден был прислониться к стволу дерева. Кора была прохладной и серебристой; яблоко упало ему в ладонь бликом жаркого золота. Словно кто-то другой сорвал его и отдал ему. Он беспокойно оглянулся. Вокруг не было никого. Лишь прозрачная прохлада ночи.
Атлас положил плод в карман и протянул руку за вторым. На сей раз он услыхал стон, да, несомненно, это был стон, и ощутил страшную боль в груди. Его шатнуло и бросило спиной на яблоню, а яблоко, совершенное и незапятнанное, скатилось по его плечу прямо в руку. Вот оно, покоится в чаше ладони, как маленький мир во всей своей безмятежной законченности.
Атлас долго смотрел на него. Ему казалось, что под полупрозрачной кожицей можно различить очертания континентов и едва уловимый блеск рек, бегущих из одной страны в другую. Он засмеялся; любовь и гордость охватили его. И вновь то самое невыносимое стеснение в груди. Ему захотелось заплакать, чтобы слезы дождем пролились на яблочное золото.
Он не привык чувствовать. В бесконечные часы одиночества он искал спасения в мыслях. Он сам придумывал математические задачи и сам их разрешал. Он вычислял пути звезд. Он пытался постичь судьбы богов и людей и создавал в уме великую историю мира. Эти мысли помогали ему остаться в живых. Эти мысли не давали ему чувствовать. Да и что ему было чувствовать, кроме боли и неимоверной тяжести?
Теперь же, когда он глядел на этот крохотный мир, его посетило чувство, которое он боялся узнать. И которому не смел дать имя.
В это время у Геракла, чью силу сковывала полная невозможность двигаться, был приступ паники. Он был один. Кругом не было ни огня, ни света, ни запаха еды. Никто не слушал его истории, никто не хотел с ним пить или восхвалять его подвиги. Единственным его собеседником был пресловутый шершень, который кружил где-то над ухом, мысле-оса, безжалостно жужжащая: Почему? Почему? Почему?
Атлас в саду отложил второе яблоко и потянулся за третьим. В голове у него раздался грохот; перед глазами, золотая, как яблоко, сверкнула молния, сбила третий плод с самой верхушки дерева и швырнула ему в руки. Атлас попытался поймать его, и земля кинулась ему навстречу. Яблоко было тяжелым, словно мысль. Оно лежало в траве прямо перед ним, но как ни старался, он не мог до него дотянуться.
Атлас испугался. Он был сыном Матери-Земли, и стоило ему коснуться ее, как к нему возвращались силы. Его родной брат Антей сошелся врукопашную с Гераклом, и долгое время казалось, что Антей победит, потому что всякий раз, когда Геракл швырял его на землю, тот поднимался с новыми силами.
До Геракла, у которого в минуты опасности обычно просыпалась способность соображать, наконец дошло, что для победы ему нужно поднять Антея над головой и раздавить ему ребра. Что он немедленно и сделал.
А сейчас Атлас в своей стихии и не может поднять с земли яблоко. С огромным трудом он подкатил его поближе к себе и теперь лежал, бессильно глядя на золотой блик в зеленой траве.
Вынужденное одиночество научило его сосредоточению. Он бродил по миру, всегда занятой и целеустремленный, организуя, строя, устраивая, взращивая лозы, делая вино, продавая его, снабжая богачей драгоценными каменьями, ведя беседы с сильными мира сего. Он и сам был одним из них.
Обладающие властью многого не замечают. Им нет в том необходимости. Замечают за них другие.
Атлас, хранитель мира, один во всем мироздании научился читать любой звук, любой знак. Он всегда знал, когда будет шторм или землетрясение. Он слышал запах гари, когда сталкивались и взрывались звезды. Он различал даже легчайшие звуки — человека, ворочающегося с боку на бок у себя в кровати, тревожный крик птицы, когда гиена тенью скользит в ночной тьме. Он слышал, как скалы сминают вчерашнюю жизнь в окаменелости. Он слышал треск падающих деревьев, когда человек расчищал себе место в лесах.
Сейчас, лежа лицом в траве, он слышал вопли ярости из Тартара, где обитали мертвые, где томились его братья, ненавидевшие смерть, алкавшие жизни, сгрудившиеся в тесном лимбе вечности, раздираемые желанием вновь ощутить время.
Атласу никогда не хватало времени для всего того, что он любил делать; теперь, обретя бессмертие, он нес бремя вечности. Вовек оставаться неизменным. Вечно выполнять одну и ту же задачу.
Он слушал. Он слышал, как женщина давит жуков в ступе, чтобы получить пурпурную краску, и представлял, что так будет всегда. Это была ее работа, и хотя она могла пойти поужинать или даже выпить, или пойти навестить друзей, или спеть песню — ее жизнь никогда не изменится. Да и какое ей до всего этого дело? Атлас прислушался в надежде уловить ее вздох — нет, она так и не вздохнула — она напевала и стучала пестом в ступе, и ее мысли были где-то далеко, с возлюбленным или с детьми, где-то в ласковом мареве теплого дня.
Хотел ли он сейчас, сию минуту, обменять свою жизнь на ее, отдать ей мир и взять ее ступу и пест?
Он обманывал себя. Когда он молил об освобождении от своего чудовищного бремени, на самом деле он его не хотел.
Он все еще был Атласом. Он был Господином Вселенной, чудом мироздания.
Его наказание было очень мудрым. Оно тешило его тщеславие.
Он взглянул на яблоко. Впервые он подумал, что и сам приложил руку к своей каре. Почему он восстал против богов? У него было все. Все на свете. У него было свое царство, у него была власть. Боги действительно возмутили афинян против атлантов, но что им дала эта война? Его прекрасные города и гавани покоились на дне морском. Интерьеры дворца украшали рыбы. У него больше не было мира, который он мог бы назвать своим.
Почему он не распознал собственных границ, а если все-таки распознал — почему ненавидел их всеми силами души?
Снова границы… Границы и желание…
Так уж заведено, что человек должен делать свое дело и бороться с миром. От века так повелось, что он должен принять вызов своей судьбы. Что происходит, когда солнце в своем дневном пути достигает зенита? Разве утро гибнет, когда становится днем, а день — когда превращается в тихий вечер и затем в усыпанную звездами ночь?
Гераклу было сейчас страшнее, чем когда-либо в жизни. Он мог принять любой вызов, кроме того, что заключался в отсутствии вызова. Он знал себя лишь в пламени битвы. Он определял себя, отталкиваясь от противоположностей. Сражаясь, он чувствовал, как работают мускулы, как кровь мощным потоком бежит по телу. Сейчас он не ощущал ничего, кроме бремени мира. Атлас был прав, мир был слишком тяжел для него. Он не мог нести эту тяжесть. Он был не в силах выносить это медленно вращающееся одиночество.
Атлас почувствовал, что рядом кто-то есть. Гера стояла под деревом, окутанная покрывалом.
— Атлас, — промолвила она, — почему ты лежишь на земле?
— Тебя послали, чтобы покарать меня?
— Возьми яблоко, Атлас, — сказала она.
— Я не могу. — Атлас засмеялся. Его поза и впрямь была нелепа.
— Атлас, ты знаешь, что это за дерево?
— Это твое дерево. Его подарила тебе Мать-Земля.
— А что есть величайший ее дар?
— Познание прошлого и будущего.
Земля древна. В ней заключено все знание мира. Она хранит память обо всем, что произошло с начала времен. О первых днях она говорит мало и на языке, которого уже никто не понимает. С течением времени ее тайнопись становится все яснее. Ее грязь и лава несут послания из прошлого.
О грядущем она говорит много, но никто ее не слушает.
— Яблоки, которые ты сорвал, — это твое собственное прошлое и будущее, — сказала Гера.
Атлас почувствовал страх. Кончики его пальцев касались будущего, и он не мог даже пошевелить его.
— Третье яблоко — это дар, — сказала Гера. — Созданный из твоего прошлого и указующий в будущее. Каким оно будет, Атлас? Ты один можешь решить.
— Почему Геракл не мог сорвать яблоки сам?
— Один раз он уже обокрал меня. Больше этого не случится.
— Зачем тогда ты послала Ладона стеречь дерево?
— Тот, кто сорвет яблоко, станет подобен богу и познает прошлое и будущее, как если бы они стали для него настоящим.
— Это было бы благословением для людей.
— Это стало бы для них проклятием, — отвечала Гера. — Люди погрязли в невежестве, потому что знание убьет их. Все, что человек узнаёт, он рано или поздно обращает себе во зло. Твой брат Прометей похитил для них огонь, и что же люди сделали с этим даром? Они научились сжигать дома и посевы своих соседей. Хирон научил вас медицине, и что же вы стали делать? Яды. Арес дал вам оружие, и какое применение вы нашли ему, кроме уничтожения себе подобных? Даже ты, Атлас, получеловек-полубог, даже ты разрушил самый прекрасный город на земле. Ты предпочел уничтожить свою страну, чем видеть, как другие собирают твой урожай. Ты предпочел потопить свои корабли, чем видеть их под парусами врагов.
