Алджернон Митфорд - Легенды о самураях. Традиции Старой Японии
– Ну, попытаю счастья, – и заткнул свой длинный кинжал за пояс оби.
Непутевый сын добрался до своего родного селения как раз до наступления ночи, намереваясь ворваться туда, где, как он воображал, собрались на совет все его родственники, выворачивая наизнанку свои карманы, полные мудрости, потрясая своими ограниченными запасами разума. И он сообразил, что если ворвется и станет им угрожать, то наверняка выудит из них сотню серебряных монет. Он уже готов был войти в дом, как ему в голову пришла мысль: «Если я покажусь в комнате, где собрались мои родственники, они все опустят глаза к полу и будут молчать. Поэтому, если я войду и стану орать и бесноваться, это будет совсем неподобающе. Но если они станут бранить меня, тогда я буду вправе наброситься на них и перепугаю всех. Самый лучший план – это выйти из бамбуковой рощицы, что находится позади дома, и подобраться к веранде, тогда я смогу подслушать, о чем эти типы советуются. Они определенно будут перебирать всяческие скандальные случаи с моим участием. Тогда не будет ничего неподобающего в том, если я распахну ставни и раздвину фусума с громоподобным звуком. Вот тут-то и повеселимся!»
И, размышляя таким образом, он снял свои сандалии сэтта, с подбитыми железом каблуками, засунул их за оби и, подоткнув кимоно под оби, вышел из бамбуковой рощицы позади дома и, перемахнув через садовую калитку, обошел веранду энгава и принялся заглядывать в дом. Вглядываясь в щель в ставнях, он сумел разглядеть своих родственников, которые собрались на совет и разговаривали шепотом. Вся семья уселась кружком, и все как один прикладывали свои ханко к петиции о лишении наследства. В конце концов документ, перейдя из рук в руки, обошел круг и вернулся туда, где сидели родители. Их сын, увидев это, сказал:
– Ну, пан или пропал! Когда мои родители поставят свои подписи на бумаге – это будет сигнал для меня распахивать двери и броситься к ним в самую середину комнаты.
Итак, изготовившись к хорошему прыжку, он затаил дыхание и стал наблюдать дальше.
Что за ужасные превращения могут происходить с человеческим сердцем! Моси говорил, что человек по природе своей хороший, но хотя и сотой части ошибки нельзя найти в том, что он сказал, когда зло обретенное становится второй натурой, люди достигают этой пугающей степени греховности. Когда люди доходят до такой критической точки, сами Коси и Моси могут проповедовать им хоть тысячу дней, а они так и не соберутся с силами, чтобы измениться. Такие закоренелые грешники заслуживают быть поджаренными в железных котлах в самом нижнем круге ада. Итак, я собираюсь поведать вам, как случилось, что бездельник сын перевернул страницу своей жизни и стал почтительным, а в конечном итоге попал в рай. Один поэт сказал: «Хотя сердца родителей не окружены непроглядной тьмой, как часто они сбиваются с верного пути из любви к своим детям!»
Когда петиция о лишении наследства обошла круг и оказалась в том месте, где сидели оба родителя, мать разрыдалась во весь голос, а отец, сжав свои беззубые десны, чтобы скрыть чувства, остался сидеть с поникшей головой и приказал хриплым голосом:
– Жена, подай мне ханко!
Но та ничего не ответила, а со слезами на глазах вынула кожаный мешочек, в котором лежала печать, из ящика буфета и положила его перед своим мужем. Все это время непутевый сын затаив дыхание вглядывался в щель ставен. Старик тем временем медленно развязал тесемки мешочка, вынул ханко и опустил печать в краску. Когда он был уже готов поставить печать на документ, его жена схватила его за руку и попросила:
– О, прошу тебя, погоди немного!
Отец отвечал:
– Теперь, когда все наши родственники смотрят на тебя, ты не должна показывать свою слабость.
Но она не послушалась, а продолжала:
– Прошу, выслушайте, что я скажу. Это верно, если мы отдадим свой дом нашему сыну, не пройдет и трех лет, как трава будет расти на его месте, так как он будет разорен. И все-таки, если мы лишим наследства свое дитя – своего единственного сына, который у нас есть, пусть хоть на земле или на небе. Нам придется усыновить другого мальчика на его место. Хотя, если усыновленный окажется честным и послушным и унаследует нашу собственность, все будет хорошо. И все-таки какова вероятность, что все будет именно так? Если усыновленный сын окажется расточительным и опустошит наш дом, какими несчастными родителями мы будем! А кто может поручиться, что этого с нами не случится? Если нам суждено разориться из-за столь же безнравственного приемного сына, я скорее потеряю свой кров из-за своего собственного сына и, уйдя из своего старого родного селения нищей, стану бродить и искать нашего пропащего мальчика. Таково мое горячее желание. За пятьдесят лет, что мы прожили вместе, это единственное одолжение, о котором я тебя попрошу. Умоляю, выслушай мою мольбу и положи конец этой процедуре лишения наследства. Даже если я стану нищенкой по вине своего сына, я не могу чувствовать к нему никакой обиды.
Так говорила она, громко всхлипывая. Родственники, услышав это, переглядывались и ждали, как поступит отец, а тот (кто знает, какие мысли тогда были у него в голове?) положил ханко в кожаный мешочек, быстро затянул тесемки и подтолкнул петицию назад к родственникам.
– Конечно, – сказал он, – я потерял свое лицо, и я опозорен перед своей семьей. Однако думаю, что все, сказанное хозяйкой, правильно, и отныне я отказываюсь от мысли лишить своего сына наследства. Конечно, вы все увидите слабость воли в том, что я говорю, и посмеетесь надо мной как причиной недостойного поведения моего сына. Но смейтесь – это меня не обидит. Конечно, если я не лишу своего сына наследства, мой дом будет разорен, не пройдет и трех лет. Пустить на ветер дом, в котором жили поколение за поколением моих предков, – это грех по отношению к этим предкам. Я прекрасно это знаю. Более того, если я не лишу своего сына наследства, вы все, господа, станете избегать меня. Я знаю, что отрезаю себя от своих родственников. Конечно, вы думаете, что, когда уйду из родной деревни, я буду надоедать вам, прося ваших благодеяний, и поэтому хотите разорвать со мной всякие отношения. Прошу, не смущайтесь, я больше не забочусь о своих мирских обязанностях, о непочтительности к своим предкам или об отдалении от своих родных. Наш сын – это единственная наша отрада, и мы намерены следовать за ним, бродя по миру, как нищие. Таково наше желание. Мы не побеспокоим вас просьбами о милостыне и милосердии. Однако мы можем умереть, – у нас ведь только одна жизнь. Из-за нашего дорогого сына мы ляжем и умрем у обочины дороги. Там наши тела станут навозом для деревьев, растущих по обе стороны дороги. И все это мы будем переносить радостно и не пророним ни одной жалобы. Поэтому поспешите и возвращайтесь домой. С завтрашнего дня мы с вами больше не разговариваем, и все, что вы можете сказать насчет моего сына, мне безразлично.
И по примеру своей жены он разрыдался в голос, проливая потоки слез. Что же касается ее, то, когда она услышала, что ее сына не лишат наследства, слезы горя сменились у нее слезами радости. Остальные представители семейства оставались в немом изумлении при столь неслыханном поступке и могли лишь таращить глаза на двух стариков.
Видите, какими ослепленными своей любовью к детям должны быть родители, чтобы проявить к ним милосердие. Как кошка несет своего котенка в зубах, чтобы уберечь его от солнца в одно время, и выносит его под солнечные лучи в другое, так и родители поступают со своими детьми, скрывая их плохие качества и выпячивая хорошие. Они не обращают внимания ни на обиды других, ни на свой долг перед предками, ни на убогое будущее, которое их ожидает. Одурманенных слепой любовью к своим детям родителей стоит пожалеть за их способность к состраданию. И это удел не только двух стариков из моей притчи. Сердца всех родителей одинаковы. В одном из стихотворений покойного ученого Исиды написано: «Когда я оглядываюсь и вижу родительские сердца, ослепленные любовью к своим детям, я думаю, что мои собственные отец и мать должны быть на них похожи». Вот уж верно сказано!
Но вернемся к нашему рассказу. Ореол великой родительской доброты и сострадания проник в самую душу расточительного сына. Ну разве не восхитительно?! Когда он услышал слова отца, хоть и был ужасным и коварным негодяем, почувствовал, что все его тело словно сжалось в тисках, и так или иначе, хотя слезы стояли у него в горле, не мог из-за стыда зарыдать во весь голос. Кусая рукава кимоно, он бросился на землю и лил слезы в полном молчании. Непутевый сын в своей благодарности к родителям не мог ни стоять, ни сидеть. Как видите, истинное сердце человека по природе своей ярких достоинств, но из-за эгоистического потворства пагубным наклонностям эта яркость нашей природной добродетели не видна.
