Древнееврейские мифы - Вогман Михаил Викторович

То, что Авраам послушался первого голоса, — удивительно; но что он послушался второго — сущностно.

Мы видим, таким образом, насколько разные трактовки может порождать библейский рассказ в том виде, в котором он до нас дошел. С одной стороны, это история о готовности Авра(ѓа)ма к человеческому жертвоприношению, а с другой — тем не менее о необходимости заменить сына ягненком. И выбор между этими двумя полюсами зависит от идеологии того или иного комментатора. Нельзя сказать, смог бы Авра(ѓа)м довести задачу до конца, как неизвестно, надеялся ли он на отмену приказа, когда сказал, что Бог усмотрит себе ягненка. Рассказ поражает читателя, но не дает ему никаких разгадок, оставляет наедине с недоумением и задачей выбрать ту или иную траекторию чтения. В этом смысле он функционально противоположен мифу, что, однако, не помешает ему стать в некотором роде мифом для следующих поколений.

С мифо-ритуальным комплексом детских жертвоприношений связан и другой библейский рассказ, гораздо менее известный, но не менее трагический. Эту историю дочери Йифтаха (Иеффая) можно прочитать в Книге Судей. Она написана в совсем другом жанре: Книга Судей выглядит как историографическая книга, хотя на деле ее материал тоже по большей части легендарный. Бог в ней больше не вмешивается напрямую в жизнь обычных людей. Тем не менее сквозь историографическую оболочку проглядывает культовый миф.

^{М. Солдани, «Жертвоприношение дочери Йифтаха», ок. 1730–1735 гг.}

^{The Metropolitan Museum of Art}

История Йифтаха еще ближе к истории жертвоприношения Агамемнона; даже «дочь Йифтаха» может перекликаться с именем Ифимеда (так звали Ифигению в первоначальном варианте мифа), а сам сюжет может быть рудиментом единого средиземноморского комплекса, связанного с образом богини-девы. Сам сюжет построен на типичном фольклорном мотиве опрометчивого обета: израильский военный вождь в Трансиордании, Йифтах, молясь о победе над противником, в запале обещает пожертвовать Творцу первое, что увидит, вернувшись домой. Дома он не был между тем много лет, и там его встречает дочь-подросток, которая остается в рассказе безымянной. Йифтах разрывает на себе одежды и сообщает дочери о принесенном обете.

Любопытно, что сам кульминационный момент, напротив, изображен смазанно, оставляя возможность для дополнительных интерпретаций:

Отталкиваясь от акцента на теме девственности («поплакала о своем девичестве», «не знала мужа»), некоторые средневековые комментаторы допускают, что Йифтах все же не принес дочь в жертву, а посвятил ее Творцу иначе — в качестве вечной девственницы, своего рода архетипической монахини. Это не самый очевидный способ чтения текста, однако устройство рассказа не делает его невозможным.

Наконец, завершается рассказ отсылкой к некому женскому культу, предположительно реально существовавшему:

Эта фраза показывает, что, хотя формально перед нами исторический рассказ, за ним могла стоять культовая легенда, учреждавшая какой-то ритуал, связанный с образом умирающей (и, возможно, воскресающей) девственницы. Хотя мифологические элементы тут затемнены (псевдо)историческими, в своей основе эта легенда могла быть мифологичной, а дочь Йифтаха — богиней-девственницей или ее символическим коррелятом. Тем не менее в контексте Книги Судей, повествующей о жестокости и беспределе в домонархический период, жертвоприношение дочери Йифтаха, вопреки своим возможным мифо-ритуальным корням, уже более однозначно читается как пример негативный и осуждаемый наряду с другими рассказами в книге [141].

Таким образом, мы можем наблюдать в обоих рассказах намеренную демифологизацию: сюжет историзируется и выхолащивается, а кульминационное событие — детское жертвоприношение — теперь требует от читателя нравственного переосмысления и в итоге осуждения. То, что было всеобщим мифом, переведено на язык индивидуальной психологической драмы, сквозь которую просматривается, с одной стороны, экзистенциальный ужас перед трансцендентным Творцом, а с другой — этическое содержание отношений человека с Ним.

Особое место среди библейских историко-мифологических рассказов занимает история Иова. Она представляет собой самостоятельную авторскую книгу в составе Библии, которая до сих пор не утратила своей загадки и актуальности. По всей вероятности, она была написана сравнительно поздно — и возможно даже, под влиянием знакомства древних евреев с греческой трагедией. Она состоит из весьма краткой повествовательной рамки и пространных поэтических речей Иова, его друзей и, наконец, самого Бога, написанных на не вполне ясном диалекте — возможно, нарочито архаическом или подражающем языку южных соседей израильтян, Эдома.

Предполагают, что Книге Иова предшествовала какая-то легенда о персонаже с таким именем — по крайней мере, пророк Йехезк-Эль упоминает его в списке великих праведников прошлого наряду с Ноахом (Ноем; Иез. 14:14, 20). Однако первоначальная легенда была утрачена, а досталось нам сложное драматическое произведение, которое, не будучи в чистом виде мифическим изначально, оказало на дальнейшую традицию огромное влияние и стало частью еврейской идентичности.

Главный предмет книги Иова, который и превращает ее в своеобразный аналог мифа, — теодицея, то есть оправдание Бога. Титульный герой — древний мудрец и, возможно, царь, живущий в стране под названием Уц, по-видимому, на территории исторического Эдома. Он, скорее всего, эдомитянин, однако, как и его друзья-цари, верит в Единого Бога. Действие помещено в условную древность, напоминающую мир книги Бытия, однако не содержащую никаких непосредственных отсылок к ней. Впоследствии комментаторы будут допускать, что Иов мог быть современником Авра(ѓа)ма или же Моше (Моисея), однако допускают и другие варианты датировки его жизни. В любом случае речь идет о воображаемой эпохе, когда еще не существовало Иерусалимского Храма, а возможно, и еврейского народа. Талмудическая традиция будет приписывать авторство книги самому Моше — вероятно, из-за глубины теологической проблематики, которую книга поднимает.

Иов жил и здравствовал в окружении своих семи сыновей и трех дочерей, будучи, по выражению книги, самым именитым — богатым — человеком на всем Востоке. Вдобавок он отличался «совершенством, непорочностью, богобоязненностью и удаленностью от зла» и каждый седьмой день приносил жертвы за своих вечно пирующих сыновей. Однако на небесном собрании — рудименте мифологического совета богов — ангел-обвинитель, Сатан, поставил вопрос: «Разве даром богобоязнен Иов?» — и получил поручение испытать праведника. В результате серии таких испытаний Иов лишился сперва богатства, затем детей и в итоге был поражен некой болезнью (возможно, проказой или кожным зудом) с головы до ног. Жена предлагала ему проклясть Бога и умереть, однако Иов «не согрешил устами» и отверг такое предложение. Тем не менее, когда к нему приходят, узнав о его бедствии, трое его друзей — Элифаз, Билдад и Цофар (тоже значимые люди и мудрецы воображаемого Востока), то Иов проклинает день своего рождения и вызывает Бога на судебное разбирательство, требуя справедливости. Друзья по очереди пытаются объяснить Иову бессмысленность и ложность разбирательства с Богом; среди них откуда-то появляется и четвертый — Элиѓу (букв. «мой бог Он»), который особенно критикует героя, но тот настаивает на своей абсолютной правоте (и, соответственно, несправедливости постигших его несчастий).