Александр Дюма - Исаак Лакедем
Центурион препоручил беглеца двоим стражникам и поспешил к казарме, стоявшей напротив дома Анана.
Но не успел он сделать и полусотни шагов, как к Каиафе прибежал второй лучник, такой же бледный и растерянный, хотя известия, с которыми он явился, были благоприятнее.
Каиафа сразу догадался, что этот тоже вернулся с Масличной горы.
— Что случилось? — спросил он.
— Приветствую первосвященника и славных мужей, пришедших к нему! — произнес воин. — Я возвратился из Гефсимании, где на моих глазах произошло нечто ужасное… Малх убит! Многие из моих товарищей, наверное, ранены, но, несмотря на землетрясение, гром и молнии, Иисус выдан Иудой и взят под стражу.
— Взят? Ты уверен? — радостно вскричал Каиафа.
— Я видел, как он сам предал себя в руки стражников.
— И они ведут его сюда?
— Возможно, но я могу рассказать только то, что видел сам. Обуянный необъяснимым страхом, я бежал! Пришел в себя лишь за городскими воротами и, чтобы загладить вину, решил прийти сюда поведать обо всем, чему стал свидетелем. Теперь, если я провинился, накажите меня.
— Довольно, — сказал Каиафа. — В награду за твою искренность прощаю тебя.
Известие, что Иисус в руках лучников, не совсем успокоило присутствующих. Что, если ученики придут ему на помощь? А вдруг народ освободит его? А может, он сам с помощью какого-либо чуда вырвется на свободу?
Старейшины и первосвященники задавали друг другу подобные вопросы, на которые могли отвечать лишь догадками и предположениями, но тут портьера приподнялась в третий раз и в залу вступил новый вестник.
— Честь и слава вам, защитникам священного закона Моисеева! — отчеканил воин. — Я из отряда, посланного за Иисусом. Декурион Авен Адар поручил мне сообщить вам, что маг схвачен. Иисус призвал на помощь гром, молнию и трясение земли, но все было бесполезно. Наши храбрые воины одолели его и связанным ведут сюда. Да погибнут, подобно ему, все, кто поднимется на вас!
— Как тебя зовут? — спросил Каиафа.
— Лонгин, — ответил стражник.
— Авен Адар станет центурионом, а ты займешь его место декуриона, — провозгласил первосвященник.
Затем, порывшись в кошельке, он вынул оттуда горсть золотых и серебряных монет:
— А это тебе в придачу за добрую весть.
Лонгин спрятал деньги, поцеловал край одежды первосвященника и вне себя от радости вышел.
А тем временем в Иерусалиме началось странное движение.
Центурион, подняв по приказу Каиафы сотню лучников, не скрыл от них, зачем они понадобятся. Те в спешке вооружились и, подобно трем вестникам, сменившим друг друга во дворце Каиафы, не утаили от нескольких прохожих, встреченных на пути от дома первосвященника до ворот Источника, куда и зачем они направляются. Горожане в свою очередь поспешили разнести эту новость по всему Иерусалиму. Уже то здесь, то там стали распахиваться окна, приоткрываться двери. Жители окликали друг друга. А тут, усиливая любопытство и тревогу, новая сотня вооруженных людей, посланных на помощь Авен Адару, вывалилась из казарм и бегом, не соблюдая равнения, с мечами наголо направилась к воротам Источника; по бокам и впереди бежали гонцы с факелами. И вот приказы командиров, грохот шагов, скрежет щитов о ножны мечей, пламя факелов, разгоравшихся все ярче от быстрого бега и оставлявших на мостовой огненные брызги, — все это, наконец, разбудило тех, кто еще спал. Сначала оживление захватило улицы у подножия крепости, то есть в самой возвышенной части города, но вскоре начало выплескиваться из стен града Давидова в Нижний город, а затем в Предместье и даже в Везефу. Стало видно, как то тут, то там вспыхивают огоньки, блуждают по улицам, останавливаются, вновь начинают прерванный бег. Повсюду хлопали двери: одни горожане выходили на улицы, любопытствуя, что происходит; другие, напротив, опасаясь уличных волнений, закрывались в домах на все запоры. Чужестранцы покидали облюбованные места под перистилями и портиками и присоединялись к обитателям города, расспрашивая их о причинах происходящего, а те, кто стал лагерем на площадях, высыпали из палаток. Служители первосвященника, до бровей закутанные в плащи, перебегали от дома к дому, донося весть о поимке Иисуса книжникам, фарисеям, иродианам, а те в свою очередь поднимали на ноги своих слуг и приспешников, веля им подойти к дворцу Каиафы, на который в случае народного возмущения чернь обрушится прежде всего. Военные патрули скорым шагом сновали с мрачными и решительными лицами по улицам, отряды стражников бежали в разные стороны, торопясь усилить охрану стен и ворот. Все эти звуки слились в один тревожный ропот, поплывший над городом и накрывший его как бы обширным пологом. С людским гомоном мешался лай собак, мычание и рев животных, приведенных для жертвоприношения пришлыми людьми, и прежде всего — блеяние бесчисленных ягнят и козлят, предназначенных к закланию на завтрашнюю Пасху.
Но среди домов, дворцов, палаток, извергавших из себя живых, как могилы Судного дня — мертвецов, мрачными и замкнутыми оставались крепость Антония и примыкавший к ней дворец римских властителей.
Крепость была выстроена на месте старинных укреплений, поставленных Давидом на Сионской горе. За сто восемьдесят четыре года до рождения Христа ее возвел Гиркан Маккавей на высоком, в семьдесят пять ступней, со всех сторон неприступном утесе. Сначала она называлась башней Барис. Первосвященники, правившие городом от славных лет Маккавейских войн до времен разора и унижения, когда римляне навязали Иудее первого из Иродов, сначала как тетрарха, а затем и как царя, сменив Антигона из рода Асмонеев, — итак, первосвященники располагались в этой цитадели и оставляли там, после торжественных церемоний, свои парадные одеяния. Одежды складывались в особой кладовой, опечатываемой казначеями и распорядителями священных празднеств, а перед ее дверью управитель башни всегда держал зажженный светильник. Став царем, Ирод Великий оценил местоположение цитадели и, найдя ее более пригодной для отпора бунтующей черни, нежели Сионская крепость, повелел ее укрепить и украсить. Ее обнесли стеной в три локтя высотой, под прикрытием которой защитники могли метать стрелы и дротики, сбрасывать камни. А для украшения он повелел одеть в мрамор скалу, на которой она была построена, что послужило еще одним средством защиты, ибо делало склоны скользкими, крутыми и неприступными и не позволяло ни подняться по стене на вершину, ни спуститься по ней на землю. Четыре башни нависали по углам цитадели: северная — над Предместьем и Везефой, западная — над Нижним городом, южная — над храмом и восточная — над той частью города, что расположена от Навозных ворот до ворот Долины. Кроме того, цитадель включала в себя жилые постройки, или, вернее, дворец, столь обширный, удобный и полный переходов, галерей и закоулков, что он и сам мог бы сойти за маленький город. Дворец и цитадель постоянно охранял гарнизон из пяти сотен воинов. Ирод назвал все эти строения крепостью Антония в честь своего друга, триумвира Марка Антония. И — невероятно! — в пучине переворотов, несмотря на гибель победителя в битве при Филиппах, башня Антония, пережив правление Августа и Тиберия, сохранила свое название.
К этой цитадели примыкал дворец правителей, выстроенный у ее подножия с северной стороны. Четырьмя воротами он выходил на Большую площадь, и к нему вела мраморная лестница в восемнадцать ступеней. Как мы уже упоминали, с Антониевой башней дворец соединялся мостом Ксистом, с высоты которого римские сановники обращались к народу. С противоположной стороны подобный же мост, только в два раза длиннее, соединял цитадель с храмом.
Над кровлей дворца парили два позолоченных бронзовых орла, указывая, что он стал жилищем римского правителя Иудеи. Однако наместники, имея в своем распоряжении и дворец и цитадель, превратив первый в парадные покои и место, где вершили суд, сами же обосновались в цитадели, поскольку она была лучше защищена.
Вот эти-то два здания посреди распахнутых дверей, освещенных домов, царящего на улицах гула и гомона оставались запертыми, угрюмыми и молчаливыми.
При этом надо учесть, что в цитадели находился человек, который обязан был при ночных беспорядках, подобных тому, который мы попытались описать, просыпаться первым, поскольку на нем лежала трудная обязанность отвечать за порядок в Иудее. Это был испанец Понтий Пилат. Вот уже шесть лет, как он сменил на этом месте Валерия Грата, и на своем опыте убедился в строптивости иудеев. Ведь ему уже удалось усмирить три восстания против римлян. Первое произошло из-за того, что он ввел в Иерусалим легион с изображением римского императора на боевых знаменах, а это было недопустимо по иудейским законам. Второе разгорелось, когда он силой позаимствовал из священной храмовой казны деньги на строительство акведука. А третье началось из-за того, что он приговорил к смерти иудеев, которые по обычаям их секты не признавали иного бога, царя и повелителя, кроме Иеговы, и отказались принести жертвы в честь Тиберия. Так вот, по опыту зная, сколь легковозбудимы жители Иерусалима, он всегда был начеку, готовый гасить волнения и подавлять бунты. Потому-то его сон был некрепок, как у всех тех, кто, правя поверженными народами, знает, что каждый вечер засыпает на краю пропасти, куда перед рассветом может их столкнуть величественная и властная богиня, которая особенно страшна, когда ей приходится появляться в сумерках. Эта богиня — Свобода. И вот правитель Иудеи, вздрогнув при первых же возгласах, приподнялся на локте, проверяя, на месте ли меч и щит, ведь это их первыми издревле берет в руки, очнувшись ото сна, воин, так как они позволяют и нападать и защищаться. Затем опытным ухом тирана он уловил, что в городе действительно творится нечто необычайное, подозвал бодрствовавшего у двери часового, вызвал к себе декуриона и велел ему спуститься в город узнать, что это за шум. А если ответы будут неясными или противоречивыми, найти Анана или Каиафу, поскольку либо тому, либо другому безусловно известны причины происходящего.
