Анна Овчинникова - Легенды и мифы Древнего Востока
Легенда о «проклятии Нарам-Суэна» была всего лишь легендой, но она пережила века и бытовала как в древнем Вавилоне, так и в Хеттской державе. В те дни, когда между Тигром и Евфратом царили хаос, смерть, разорение и голод, люди искали объяснение постигшей их катастрофе и находили его в гневе мстительного Энлиля. Кто еще мог ввергнуть страну в такой кошмар, как не тот, кто однажды уже пытался истребить человечество, наслав на землю Всемирный потоп?
Теперь же глава богов вновь ополчился на людей — и небо поменялось местами с землей, а оставшиеся в живых позавидовали погибшим!
Картины всеобщей гибели, нарисованные в «Плаче о гибели Аккада», не менее страшны, чем картины Апокалипсиса:
На крыше лежавший — на крыше и умер.
В доме лежавший — землей не засыпан.
Люди себя разрывали от голода.
В Куре, великой священной ограде Энлиля,
Псы бездомные собрались в молчанье.
Двое входили — их всех вместе сжирали.
Трое входили — их всех вместе сжирали.
Лица раскрошены, головы расколоты.
Лица раскрошены, головы размолоты.
Праведник с неправедным перемешались.
Герой повалился на героя.
Кровь лжеца на кровь честного стекает!
…Берега его каналов, где лодки тащили бечевою,
травой зарастают,
Пути, что для колесниц предназначены были,
«травою плача» зарастают,
И еще раз так — на берегах, на бечевниках,
на отложениях ильных каналов
Дикие овцы да горные змеи никому не дают проходу.
В степи, где добрые травы росли,
«тростник слез» растет отныне.
Сладкая вода Аккада горькою потекла водою!
«Драконы гор» — кутии разорили и повергли в прах всю страну, за исключением немногих городов, в том числе Лагаша. Тамошний правитель Гудеа ухитрился откупиться от варваров и даже неплохо жил в годы владычества чужаков, но город Аккад и десятки других городов были сметены с лица земли. До сих пор не удается найти хотя бы развалины Аккада, над которым (как еще несколько столетий спустя утверждали всезнающие жрецы) выкликали свои проклятья разъяренные боги:
— О, град! Твои головы да наполнят колодцы!
Пусть никто в том граде да не выберет друга!
Братья друг друга пусть не узнают!
Его девы в женском своем покое воистину
да будут зверски убиты!
Пусть старик рыдает в своем собственном доме
над убитой супругой!
Пусть, словно голуби, вопят в своих гнездах!
…Пусть твой скотобоец убьет супругу,
Тот, кто режет овец, пусть зарежет сына!
Пусть толпа ребенка, для святости избранного,
в реку бросит!
Пусть блудница твоя в воротах
постоялого дома повесится!
Пусть жрицы-матери от детей своих отвернутся!
…Пусть дитя лелеемое, к тонким яствам привыкшее,
на траве валяется!
Пусть благороднейший житель твой
Покрытие крыши пожирает!
Петлю ременную, что в доме отца его,
Пусть разгрызает своими зубами!
Во дворце, что на радость построен,
пусть поселится унынье!
Пусть вопит злой дух степей безмолвных!
Гудеа: хочешь жить — умей вертеться
Гудеа, сын жрицы Лагаша, женился на дочери лагашского энси, а после смерти тестя унаследовал его должность. И в дальнейшем этому проныре всегда и во всем везло.
В статуе Гудеа с молитвенно сложенными ладонями, с планом храма, лежащим на коленях, запечатлен тот образ, в каком эта личность хотела остаться в памяти потомков: судя по надписям лагашского царя (а их сохранилось предостаточно), больше всего он любил молиться и строить храмы.
Польский писатель Мариан Белицкий в своей книге «Шумеры. Забытый мир», ссылаясь на надписи Гудеа, называет его «добрым и справедливым пастырем», посвятившим себя воскрешению славы и мощи Шумера, трогательно заботящимся о том, чтобы все его подданные жили в достатке и мире. Действительно, многие надписи этого правителя изображают прямо-таки идиллические картины золотого века:
«Мать не поднимала руки на ребенка. Ребенок не противился словам матери. Раба, совершившего дурной поступок, его господин не бил за это, рабыню, попавшую в злую неволю, ее госпожа не била по лицу…»
А также никто не судился, не собирал налогов, не давал денег в рост, не обижал вдов и сирот, не причитал и не плакал.
Но если внимательно вчитаться в глиняные строки, становится ясно, что речь здесь идет не о повседневной жизни Лагаша, а о культовых праздниках, посвященных завершению строительства храма Э-Нинну. Празднование длилось семь дней, по истечении которых жизнь вернулась на круги своя — рабов опять избивали почем зря, люди попадали в ростовщическую кабалу, мытари выколачивали из лагашитов налоги… К которым, кстати, при благочестивом Гудеа прибавились новые — в виде возросших обязательных жертвоприношений. Кроме того, «справедливый пастырь» регулярно посылал щедрые подарки кутийским царям, вряд ли разоряя ради этого только собственные кладовые.
В обмен на дань золотом, ремесленными изделиями, маслом и скотом кутии позволяли Гудеа свободно пользоваться торговыми путями. Монументальное храмовое строительство требовало материалов, которых в Месопотамии никогда не было — поэтому для храма Э-Нинну в Лагаш везли по Евфрату из Туттула природный асфальт, из района Магда — лес, из гор Тавра и из Индостана — камень. С Эламом Гудеа не только торговал, но и воевал, многие тяжелые работы в его городе выполнялись пленными эламитами. Помимо пленных в храмовом хозяйстве, слитом при «справедливом пастыре» в одно огромное хозяйство бога Нингирсу, трудились разорившиеся общинники, фактически приравненные к рабам и получавшие за свой труд лишь скудный натуральный паек. Более того, вопреки всем шумерским традициям на строительные работы начали привлекать в некоторых случаях даже женщин…
Зато, надо отдать Гудеа должное, при нем в Лагаше впервые стали выращивать виноград — надо же было чем-то «обмывать» открытие храмов!
Легко можно себе представить, как царь наливает почетную чашу суккалю — представителю кутиев, постоянно находившемуся при его дворе. Некоторые исследователи даже называют Гудеа кутийским наместником в Шумере. (Тут надо пояснить, что кутии брали дань со всех покоренных городов через шумерских и аккадских чиновников; «драконы гор» так и не создали в разоренной ими стране собственного государства.)
Интересно, что именно во время правления Гудеа в Лагаше родилась легенда о битве бога Нингирсу с хозяином гор — свирепым Асагом. Может, в этом древне лагашском фантастическом боевике отражена мечта лагашитов об отмщении завоевателям? А поскольку людям в те времена такое было еще не под силу, в этом мифе горному супостату задает трепку самый воинственный из шумеро-аккадских богов.
Легенда об Асаге дошла до наших времен в вавилонском и ассирийском вариантах, записанных в городе Ниппуре, поэтому бог Нингирсу заменен в них на почитавшегося в Ниппуре Нинурту. Что ж, Нинурта — так Нинурта, главное, что враг получил-таки по заслугам!
Итак, детям лучше не читать следующую главу на ночь: мы начинаем рассказ о подвигах бога войны.
Подвиги Нинурты
Знакомьтесь:
Нинурта, вождь, кто в могучей силе
один проносится над горами,
Потоп ревущий, неустающий, кто низвергается
на вражьи страны,
Герой, кто отдается битве,
Повелитель, кто, крепко рукой зажав булаву боевую,
Дробит, подобно зерну, затылки людей непокорных[79], —
таков был сын Энлиля и Нинлиль, гроза и ужас всех, кто попадал ему под горячую руку.
Оружие Нинурты нуждается в отдельном представлении. Эта волшебная палица, увенчанная львиной головой, носила имя Шарур («Накрыватель множеств») и не только сопровождала хозяина в битвах, но и выполняла роль золотого петушка из сказки Пушкина, заблаговременно предупреждая Нинурту о появлении врагов.
