Низами Гянджеви - Семь красавиц

Гороскоп, что о рожденье шаха возвестил,
Исполнялся благосклонной волею светил.

И по звездам, хоть не видя шаха самого,
Звездочеты наблюдали путь судьбы его.

Видели, что трон Бахрама был в созвездье Льва,
Совершались предсказанья давнего слова.

В сочетанье с Утаридом, солнце в апогей
Поднималось — обещаньем долгих, славных дней.

В знак Овна Зухра входила, Муштари вставал
Со Стрельцом. И дом Бахрама раем расцветал.

Месяц был в десятом знаке, а Бахрам в шестом
Знаке неба. С чашей — месяц, а Бахрам — с мечом.

А рука Кейвана стала чашею весов,
Чашею сокровищ мира и его даров.

С добрым предзнаменованьем, счастьем одарен,
Добронравный шах Ирана поднялся на трон.

То не трон, корабль удачи морем перлов плыл.
Столько подданным своим он перлов раздарил,

Столько вынесть он сокровищ слугам приказал,
Так он сам великодушьем царственным блистал,

Что сидевший на престоле шахом до него,
Одеяние носивший и венец его,

Увидав великолепье нового царя,
Слыша, как он мудро судит, милостью даря,

Первый подошел и молвил: «Славься, государь!
Истинный ты шах вселенной и над нами царь!»

И мобеды: «Шах великий» — нарекли его,
Венценосные — «владыкой» нарекли его.

И Бахрама всяк, по мере разума и сил,
Всюду — тайно или явно — славил и хвалил.

Так Бахрам венцом высоким в мире заблистал,
Так он шахом горизонтов и владыкой стал.

И, прославивши молитвой небо и судьбу,
Справедливости своей он прочитал хутбу.

Он сказал: «На отчий трон я возведен судьбой,
Бог мне даровал победу и никто другой.

Я хвалу и благодарность небу воздаю.
Тот, кто верит в бога, милость обретет мою.

Я о милости не должен вечного молить,
Бога я могу за милость лишь благодарить.

Я у львов корону отнял. Меч ли мне помог?
В этом подвиге помог мне всемогущий бог.

И когда обрел венец я и высокий трон,
Должен быть я справедливым, чтоб одобрил он.

Если даст он, так во всем я буду поступать,
Чтоб никто не мог в обиде на меня пенять.

Вы друзья мои, вельможи моего дворца,
Пусть дороги ваши будут прямы до конца.

Знайте, кто из вас от кривды низкой отойдет,
В справедливости спасенье верное найдет.

Если кто не будет ухо правое держать,
У того придется уху левому страдать.

Я для всех, как подобает истому царю,
Правосудья и защиты двери отворю.

Мы теперь во имя правды в руки власть берем,
Злом за зло платить мы будем, за добро — добром.

И пока стоит на месте синий небосвод,
Слава тем, кто в край блаженный с миром отойдет.

А живущим всем мы будем, как надежный щит,
Одарим добром, надеждой, не творя обид.

Где вину простить возможно, лучше там простить.
Зла не делай там, где можно милость допустить».

Так намеренья благие обнаружил он,
И ему вельможи низкий отдали поклон.

С приближенными беседу час иль два он вел,
А потом, сойдя с престола, отдыхать пошел.

Правил он страною мудро, правый суд вершил,
И народ был благодарен, бог доволен был.

Для совета звал он светлых разумом мужей,
Не было в стране раздоров, смут и мятежей.

Счастливо на трон Ирана шах Бахрам взошел,
Совершенством и величьем озарил престол.

На семи златых подножьях трон его стоял,
Поясом с семью значками стан он повязал.

Был венец двуцветный Чина на кудрях его,
Из парчи кафтан румийский на плечах его.

Он добром с пределов Рума подати взимал,
Благом он с хакана Чина обложенье брал.

Он законы правосудья учредил в стране,
Злобу покарал, а правду наградил вдвойне.

Справедливых и гонимых сам он ограждал,
Угнетателей унизил, алчных покарал.

И ключом к замку печалей стал его дворец,
Благоденствие настало в царстве наконец.

Государство процветало, обретя покой,
И при нем дышать свободно стал народ простой.

Овцы множились, богатый расплодился скот,
На полях лилось живое изобилье вод.

Всякий плод пошел обильно на деревьях зреть,
Чистым золотом монеты начали звенеть.

Шах Бахрам вникал повсюду сам во все дела;
Если видел зло, искал он тайный корень зла.

И последовали шаху все князья земли,
И окраины Ирана также расцвели.

Все, что глохло в запустенье в дни его отца,
Расцвело и разрешилось у его дворца.

Стражи кладов и владельцы замков крепостных
Крепости ему вручили и ключи от них.

Дневники приказов свыше каждый обновлял,
Каждый жизнь свою на службу шаху отдавал...

Шах делами государства окружал себя,
Подданным добра желая, утруждал себя.

Разоренные хозяйства вновь обогатил,
Беглецов в родное лоно лаской возвратил.

Он овец своих от волка злого защитил,
Сокола своею властью с голубем сдружил.

Оболыценья старой смуты он изгнал навек,
Хищничество, лихоимство всякое пресек.

Сокрушил, разбил опоры он врагов своих.
Поддержал друзей надежных он в делах мирских

Человечность он законом для себя избрал.
«Лучше благо, чем обида», — людям он сказал.

«Оскорбленье унижает. Лучше убивать
Ненавистников, но душу их не оскорблять.

Лучше смерть, чем оскорбленье. Коль нельзя простит!
Нераскаянных злодеев, лучше уж казнить.

И бичи и униженье — гибели лютей».
Справедливостью своею он привлек людей.

Был он щедр. И по величью духа своего
Не оставил без вниманья в царстве никого.

Видел он: лишь пыль печали, скорби и забот
Древняя обитель праха мудрому несет.

Но душой своей в печали не поник Бахрам,
Предался веселью, неге, ласкам и пирам.

Да, в непрочности вселенной убедился он,
И душою в наслажденья погрузился он.

Он лишь день один в неделю отдавал делам.
Шесть же дней — любви и неге отдавал Бахрам.

Без любви теперь не мог он даже дня дышать,
В ворота любви стучал он. Как же не стучать?

Есть ли смертный, что любовью не был бы пленен?
Кто лишен любви, ты скажешь, жизни тот лишен.

И любви провозгласил он в мире торжество,
И четы влюбленных стали свитою его.

Жизнь беспечно принимал он — с чистою душой,
Правосудье совершал он — с чистою душой.

При Бахраме не в почете были плеть и меч.
А в казну богатство стало отовсюду течь.

Стал Аджам, как плодоносный сад в цвету ветвей,
А Бахрам, как солнце, лаской одарял людей.

То, что явно властелину, не понять рабу,
Уповал завистник алчный все же на судьбу.

Но погибнет тот, кто бога вечного забыл,
Тот, кто в сердце состраданье к людям истребил.

И всегда, когда нечестье низкие творят
И за свой достаток бога не благодарят,

То в конце концов богатство их скудеть начнет,
Будут их пытать железо, пламя, кровь и пот.

Были в некий год жарою спалены поля,
И зерна не уродила щедрая земля.

Был такой во всем Иране страшный недород,
Что голодный пахарь начал есть траву, как скот.

Мир от голода в унынье голову склонил,
Хлеб у скупщиков богатых страшно дорог был.

Весть о бедствии народном шаху принесли,
Молвили: «Простерся голод по лицу земли.

Смерть, страданья, людоедство на земле царят;
Словно волки, люди падаль и людей едят».

И Бахрам решил немедля бедствие избыть.
Двери всех своих амбаров он велел открыть.

А правителям окраин отдал он приказ,
Чтобы людям царских житниц роздали запас.

Написал: «Во всех селеньях пусть и в городах
Люди хлеб берут бесплатно в наших закромах.

У богатого за деньги забирайте хлеб,
Голодающим бесплатно раздавайте хлеб.

А когда не будет ведать голода страна,
Птицам высыпьте остатки вашего зерна.

Чтоб никто в моих владеньях голода не знал,
Чтоб никто от недостатка пищи не страдал!»

А когда голодных толпы к житницам пришли
И домой мешки с пшеницей царской унесли,

Шах зерно в чужих владеньях закупить велел
И закупленное снова раздавать велел.

Он усердствовал, сокровищ древних не щадя,
Милости он сыпал гуще вешнего дождя.

Хоть подряд четыре года землю недород
Посещал, зерно от шаха получал народ.

Так в беде он истым Кеем стал в своих делах,
И о нем судили люди: «Подлинный он шах!»

Так избыл народ Ирана горе злых годин;
Все ж голодной смертью умер человек один.

Из-за этого бедняги шах Бахрам скорбел,
Как поток, зимой замерзший, дух в нем онемел,

И, подняв лицо, Яздана стал он призывать,
И о милости Яздана стал он умолять:

«Пищу ты даруешь твари всяческой земной!
Разве я могу сравняться щедростью с тобой?

Ты своей рукой величье малому даешь,
Ты величью истребленье и паденье шлешь.

Как бы я ни тщился, хлеба в житницах моих
Недостанет, чтоб газелей накормить степных,

Только ты — победоносной волею своей
— Кормишь всех тобой хранимых — тварей и людей.

Коль голодной смертью умер человек один,
То поверь, я неповинен в этом, властелин!

Я не ведал, что бедняга жил в такой нужде,
А теперь узнал, но поздно, не помочь беде».

Так молил Бахрам Яздана, чтобы грех простил,
И Бахраму некий тайный голос возвестил:

«За твое великодушье небом ты прощен,
И в стране твоей отныне голод прекращен.

Да! Подряд четыре года хлеб ваш погибал,
Ты ж свои запасы людям щедро раздавал,

Но четыре года счастья будет вам теперь,
Ни нужда, ни смерть не будут к вам стучаться в дверь!»

И четыре круглых года, как сказал Яздан,
Благоденствовал и смерти не видал Иран.

Счастлив шах, что добротою край свой одарил
И от хижин смерть и голод лютый удалил.

Люди новые рождались. Множился народ.
Скажешь: не было расхода, был один доход.

Умножалось населенье. Радостно, когда
Строятся дома; обильны, людны города.

Дом за домом в эту пору всюду возникал,
Кровлею к соседней кровле плотно примыкал.

Если б в Исфахан из Рея двинулся слепец,
Сам по кровлям он пришел бы к целям наконец.

Если это непонятно будет в наши дни,
Ты, читатель, летописца — не меня — вини.

Народился люд, явилось много новых ртов,
Пропитанья было больше все ж, чем едоков.

На горах, в долинах люди обрели покой,
Радость и веселье снова потекли рекой.

На пирах, фарсанга на два выстроившись в ряд,
Пели чанги и рубабы и звучал барбат.

Что ни день — то, будто праздник, улица шумна.
Возле каждого арыка был бассейн вина.

Каждый пил и веселился, брань и меч забыл,
И, кольчугу сняв, одежды шелковые шил.

Ратный шум, бряцанье брани невзлюбили все,
О мечах, пращах и стрелах позабыли все.

Всякий, у кого достаток самый малый был,
Радовался, услаждался и в веселье жил.

Ну, а самым бедным деньги шах давать велел
На потехи. Всех он видеть в радости хотел.

Каждого сумел приставить к делу он в стране.
Чтобы жизнь была народу радостна вдвойне,

На две части приказал он будний день разбить,
Чтоб сперва трудиться, после — пировать и пить.

На семь лет со всей страны он подати сложил,
Ствол семидесятилетней скорби подрубил.

Тысяч шесть созвать велел он разных мастеров:
Кукольников, музыкантов, плясунов, певцов.

Он велел их за уменье щедро наградить
И по городам, по селам им велел ходить, —

Чтоб они везде ходили с песнею своей,
Чтобы сами веселились, веселя людей.

Меж Тельцом и Близнецами та была пора, —
Рядом шла с Альдебараном на небе Зухра.

Разве скорбь приличествует людям той порой,
Как Телец владычествует на небе с Зухрой?