Элиас Лённрот - Калевала
Мастерство Лённрота-поэта лучше всего показать на уровне отдельных строк. Создатель «Калевалы» прекрасно знал народную поэзию, ее художественные особенности, своеобразие ее поэтики. Ведя сюжет, он пользовался всем арсеналом поэтических приемов (параллелизмами, аллитерацией, гиперболами, сравнениями, эпитетами, метонимиями). Строки народной поэзии под его пером обретали новый смысл, новую звукопись. Любой фрагмент народной песни, попадая в текст «Калевалы», изменялся сам и изменял соседние с ним строки.
В 1834 году Элиас Лённрот записал от Архиппы Перттунена такие заключительные строки певца:
Vaan ei laulaja hyväne
Laula syyten virsiänsä,
Eikä koski vuolaskana
Lase vettänsä loputin.
Siitä sinne tie menevi,
Rata uusi urkenevi
Paremmille laulajille.
Даже лучший песнопевец
Песен всех не выпевает.
Даже водопад проворный
Всей воды не изливает.
Тут стезя певцам открыта,
Дальше новый путь продолжен
Для хороших рунопевцев[8].
(Перевод Э. Киуру и А. Мишина)
В версию «Калевалы» 1835 года последние три строки песни А. Перттунена вошли без изменений, но в иное словесное окружение:
Vaan kuitenki, kaikitenki
Virren laulon, laulun taiton,
Oksat karsin, tien osasin.
Siitä sinne tie menevi,
Rata uusi urkenevi
Paremmille laulajille,
Taitavammille runoille
Nuorisossa nousevassa,
Polvessa ylenevässä.
Только все-таки, но все же
спел я руну, песнь исполнил,
срезал ветки, путь наметил.
Тут стезя певцам открыта.
Дальше новый путь продолжен
для хороших рунопевцев,
для певцов еще искусней
средь растущей молодежи,
восходящих поколений.
В окончательной версии «Калевалы» 1849 года строки сложились в таком виде:
Vaan kuitenki, kaikitenki
Laun hiihin laulajoille.
Laun hiihin, latvan taitoin,
Oksat karsin, tien osoitin,
Siitäpä nyt tie menevi,
Ura uusi urkenevi
Laajemmille laulajoille,
Runsahammille runoille
Nuorisossa nousevassa
Kansassa kasuavassa.
Только все-таки, но все же
я певцам лыжню оставил,
путь пробил, пригнул вершину,
обрубил вдоль тропок ветки.
Здесь теперь прошла дорога,
новая стезя открылась
для певцов, что поспособней,
рунопевцев, что получше,
средь растущей молодежи,
восходящего народа.
(Песнь 50, 611–620)
Строки Перттунена в окончательном варианте зазвучали сильнее. Сравните: Rata uusi urkenevi. Paremmille laulajille — Ura uusi urkenevi, Laajemmille laulajille.
Сопоставляя строки двух версий «Калевалы», можно увидеть, какому тщательному отбору подвергались отдельные строки и слова, как заменялись они на более точные, звучные, чтобы придать тексту более глубокий смысл. В окончательном варианте певец-повествователь не просто «сумел» найти дорогу (osasin), но указал ее будущим певцам (osoitin).
Процитированная выше семистрочная заключительная песня А. Перттунена дала толчок для заключительной песни «Калевалы» (107 строк), где Лённротом были использованы многие строки других рунопевцев и сконструированы свои собственные. Так вырастали и все другие эпизоды «Калевалы». Как верно заметил исследователь «Калевалы» Вяйно Кауконен, изучивший ее строку за строкой, «калевальским» в «Калевале» является не то, что сходно с народной поэзией, а то, что ее отличает от нее» [9].
Интересно, что Лённрот, издавая «Калевалу» 1849 года, отказался от подзаголовка, который он дал «Калевале» 1835 года: «Старинные руны Карелии о древних временах народа Суоми». Во-первых, «Калевала» является поэмой, а не сборником народных песен. Во-вторых, не такие уж они древние, эти песни, если созданы Лённротом, человеком XIX века.
IIIРусскому читателю так называемая полная «Калевала» (22 795 строк), то есть ее окончательная версия, опубликованная в 1849 году, широко известна по переводу Леонида Петровича Бельского. Впервые перевод был опубликовал в 1888 году в журнале «Пантеон литературы». С тех пор он много раз переиздавался в России. В 1989 году издательство «Карелия» напечатало этот перевод в том виде, в каком он появился в последний раз при жизни переводчика в 1915 году. Это издание подготовил и написал к нему предисловие член-корреспондент Российской Академии наук К. В. Чистов.
Сам факт многочисленных переизданий перевода Л. Бельского говорит о его высоких достоинствах. Однако с течением времени стареют даже хорошие переводы. Уже при жизни Бельского Э. Г. Гранстрем перевел всю «Калевалу» заново. Его стихотворный перевод (а Гранстрем в 1881 году напечатал еще и первое прозаическое изложение эпоса) увидел свет дважды, в 1898 и 1910 годах, а потом, вплоть до конца 70-х годов был забыт [10].
Что касается текста перевода Бельского, то он постоянно редактировался. Наибольшую редакторскую работу провели М. Шагинян и поэт В. Казин (Москва, 1949). Отредактированный ими (правда, не всегда удачно) текст издавался неоднократно (1956, Петрозаводск; 1977, Москва; др. издания). Были и попытки нового перевода.
В 1915 году «Калевалу» для юношества изложил в прозе, вкрапливая в текст отдельные стихотворные строки, поэт Николай Асеев. Пользовался он при этом размером, близким русским былинам.
Переводчиком полной «Калевалы» мог стать С. Маршак, который для пробы перевел три больших фрагмента из поэмы «Калевала»: «Рождение Кантеле», «Золотая дева», «Айно». Отдельные места его переводов звучат адекватно оригиналу и удивительно просто:
Чуть кукушка закукует —
Сердце матери забьется,
По щекам польются слезы,
Капли слез крупней гороха,
Тяжелей бобовых зерен…
(Песнь 4, 509–514)
Однако переводческие пробы поэта-мастера не устроили О. В. Куусинена, известного государственного и общественного деятеля, по заданию которого эти пробы выполнялись. О. В. Куусинен искал переводчиков для так называемой сокращенной композиции «Калевалы», им самим и подготовленной. Переводчики этой композиции оказались в плену данного принципа: поэма превратилась в сборник мифологических, эпических, лирических, охотничьих, пастушьих песен. Перевод получился разностильным, в нем появилось много новых ошибок. Слог «Калевалы» то нарочито заземлялся, то перегружался поэтизмами и красивостями, а подчас становился просто пародией на великое произведение: «Муж в кольчуге будет крепче в рубашонке из железа», «ходят грабли вдоль теченья, рыщут поперек потока», «волк доярку опрокинул, на нее медведь свалился», «где бы мне найти погибель, где, проклятому, издохнуть», «острие на грудь наводит, падает на меч с размаху», «выбери скалу такую, чтоб качались в небе сосны». Очень много в переводе неблагозвучных строк: «Мал, чтоб быть о битве вестью, но велик, чтоб быть рыбацким», «некому обнять пришельца, никого, кто б подал руку» и т. д.
Надо сказать, что любой русский переводчик «Калевалы» вступает в соревнование прежде всего с переводом Бельского. Да и у читателей сложилось впечатление о «Калевале» по этому переводу. Между тем реальная «Калевала» не во всем совпадает с представлениями Бельского. Он переводил ее как «финскую народную эпопею» героического характера, поэтому и принято у нас в России говорить о «Калевале» как о героическом эпосе. На самом же деле это далеко не так. Огромное количество строк, взятых Лённротом из лирической и заклинательной поэзии, заметно изменяли тональность произведения. Эпическое и лирическое в нем органически слилось.
Авторами нового русского перевода «Капевалы» двигало прежде всего желание дать более близкий к оригиналу перевод. За десятки лет существования «Калеваны» ученые уточнили многие неясные места в ней, особенно касающиеся ее фольклорного и этнографического содержания, мифологических мотивов. А главное, стало досконально известно, как рождалась «Калевала» под рукой Элиаса Лённрота.
Бельский, изучавший финский язык только попутно с работой над переводом, многого не зналда и не мог знать. Иногдапросто непонимал, о чем идет речь воригинале. Дева Похьи, сидящая на радуге, говорит у Бельского Вяйнямёйнену:
Я к тебе усядусь в сани,
если ты обточишь камень,
изо льда жердины срежешь.
(Песнь 8, 108–110)
«Калевана», герои которой ездят в Похьелу за невестами, насыщена этой поэзией трудных заданий. Но что же трудного в том, чтобы обточить камень? В новом переводе это место, надеемся, передано адекватно: «За тебя, быть может, выйду, коль сдерешь ты с камня лыко, изо льда жердей наколешь».
Авторы нового перевода стремились точно передать этнографические детали, названия предметов материальной культуры. Ведь зачастую неверно воспроизведенная деталь искажала общую картину события, деяния. Предлагаем для сравнения два фрагмента переводов 5-й песни (строки 45–52):
