Е. Назарова - Рыцари Круглого стола. Мифы и легенды народов Европы
На другой день сын Туони, не видя нигде Вейнемейнена, стал вытягивать на берег сети, закинутые в реку, и нашел в них красноперых окуней, да широких лещей, да серебристых сигов – нигде и следов премудрого не осталось.
VIВернулся домой премудрый Вейнемейнен, исходив без пользы многие тысячи верст, не добыв из царства Туони тех могучих слов, которые нужны были ему для окончания его чудного судна.
– А ты еще попытайся, – сказал ему один старый пастух, – ты сходи-ка на край света к Випунену, может быть, он знает то, что тебе нужно? А уж, кажется, кому быть мудрее этого старика-великана? Все-то он знает и славится своей давней мудростью.
– А как пройти-то к нему? – спросил Вейнемейнен.
– Дорога к нему идет не то чтобы самая лучшая, ну да и не самая худая; один день бежать нужно по иголкам, а другой пробираться по лезвиям мечей, а третий-то весь идти по острым краям топоров.
Выслушав его, Вейнемейнен пошел к брату Ильмаринену и говорит:
– Скуй мне, братец, сапоги из железа, да рубашку из железа, да такие же перчатки, да сделай еще тяжелую стальную булаву, я собираюсь идти к Випунену добывать себе мудрости.
– Охота тебе идти в такую даль! Ведь Випунен-то уже давным-давно умер, уже не ставит больше своих силков да сетей по лесам для ловли птиц и зверей.
Но Вейнемейнен не обратил внимание на его слова, пустился в путь-дороженьку, преодолел все препятствия и под вечер третьего дня прибыл к тому месту, где жил некогда мудрый великан Випунен. И увидел он, что лежит этот Випунен, словно большая гора, лежит и спит мертвым сном. Видно, давно уж спал он так, потому что на плечах у него успели вырасти трепетные осины, на висках тенистые березы, на щеках корявые ветлы, на бороде частые ивы, на лбу вековая сосна, а во рту старая смолистая ель. Посмотрел на все этой Вейнемейнен, вынул свой острый меч, порубил и осину, и ель, и частые ивы, потом глубоко вонзил меч в широкие губы Випунена:
– Вставай, старина, – сказал он, – подымайся от долгого смертного сна.
Просыпается Випунен, начинает ворочаться; земля кругом стонет, пыль столбом вверх летит; чувствует великан страшную боль в пронзенных мечом губах, начинает от досады грызть клинок меча зубами, широко разевает свой громадный рот, и Вейнемейнен, стоявший на краю его, не успел остеречься, поскользнулся и провалился в эту страшную пропасть.
Випунен очень спокойно закрыл рот, потом проглотил премудрого певца, как муху, и самодовольно улыбнулся.
– Славный кусочек, – сказал он, – случалось мне много есть на своем веку, случалось и козу, и корову, и целого вепря зараз проглатывать, а такого еще никогда не приходилось.
И располагал он опять спокойно заснуть, но, видно, не суждено было…
Вейнемейнен совершенно неожиданно попал в желудок Випунена и стал придумывать, как бы ему повеселее провести время в этой темной и просторной тюрьме.
– Давай-ка займусь я кованием, – подумал он и тотчас же развел огонь, из рукавов своей одежды сделал мехи, приладил их кое-как к огню, и на своем колене, закованном в железо, стал, как на наковальне, ковать своей булавой. Ковал он день и ночь, без устали; стучит, гремит, огонь раздувает, уголья в него ногами подгребает, только дым столбом вверх валит да искры с пеплом летят во все стороны. Нет никакого покоя Випунену ни днем, ни ночью!
– Что это за человека я проглотил? Вот уже прошло сколько дней, а все во рту у меня какая-то копоть да уголья, а в желудке горячо и точно кто-нибудь молоточком постукивает.
День ото дня становилось ему все хуже и хуже, и он наконец не знает, куда и деваться от чудовища, которое проглотил спросонья. Сколько ни старался он, какие ни употреблял средства, чтобы изгнать Вейнемейнена из своего желудка, – все понапрасну. Он стал грозить ему своей силой и гневом богов, тот только посмеивается да булавой постукивает. Наконец Випунену пришлось уж так плохо, что он решился вступить в переговоры со своим жильцом.
– Да выйдешь ли ты из меня когда-нибудь? – взмолился к нему Випунен.
– Нет, мне и здесь хорошо, – отвечал премудрый, – я отсюда не уйду, а все только ближе и ближе буду пододвигаться к твоему сердцу со своей наковальней, проберусь к тебе в самый мозг и уж там устрою себе настоящую кузницу. Не пойду я из тебя, пока не услышу от тебя всего, что ты знаешь, пока не научусь всей твоей мудрости.
Делать нечего! Пришлось старику Випунену распоясаться; подумал он, подумал, припоминая и собирая в голове своей все, что знал, и запел песню, в которой складно передавал все свои знания. Много дней и много ночей пел он, и слушал его внимательно Вейнемейнен, опершись головой на руки и стараясь не проронить ни одного слова. И не один он слушал: в небе солнце с месяцем приостановились, а на море – волны, даже струи реки не текли: все слушали, всем хотелось получить от старого Випунена хоть частицу его дивной мудрости.
Когда кончилась песня Випунена, Вейнемейнен опрометью бросился вон из желудка, обернулся золотистой белочкой, скользнул из его широкого зева на землю и пустился бежать домой… Только что прибежал к кузнице Ильмаринена, как тот и работу бросил, выскочил из нее, давай его расспрашивать о новом опасном странствовании.
– Много я узнал нового, – отвечал ему премудрый, – большой мудрости набрался, узнал то, чего никто, кроме меня, теперь не знает.
И пошел он на берег достраивать свою лодку. Мигом достроил он ее, и много дней потом занимался тем, что ее разукрашивал: всю ее вымазал красной краской, облепил на носу серебром, а на корме золотом, врубил в середину крепкую мачту; потом, не откладывая надолго, собрался в путь, и в одно прекрасное утро, когда Ильмаринен еще храпел на постели, Вейнемейнен спустил свою лодку на воду, поднял белый парус и поплыл к далеким берегам Пойолы. Но не мог он уплыть незаметно: женщины полоскали на берегу белье и видели, как он отплыл, расспросили его, куда и зачем он идет. А когда он рассказал им о цели своего путешествия, то не прошло и часу, Ильмаринен уже знал и об его отъезде, и об его намерении… Скоро седлал он коня, еще скорей того садился в седло и гнал во всю прыть в Пойолу…
Видно, уж очень не хотелось Ильмаринену уступить свою невесту другому, видно, скоро и ехал он, потому что поспел в Пойолу в одно время с братом своим; тот морем плыл, а этот берегом за ним следил. В одно время они и в дом Лоухи вступили: но гордая дочка беззубой ведьмы на старика Вейнемейнена и взглянуть не захотела (хоть мать и советовала ей выбрать именно его в мужья), а Ильмаринену объявила, что охотно пойдет за него замуж. Поднялась на всем Севере страшная суматоха – все стали готовиться к свадьбе. Все хлопотали, все шумели, всюду пиво варили, вино курили, во всех кухнях готовили кушанья, всюду шили наряды один другого красивее – всем хотелось побывать на свадьбе дочери Лоухи с Ильмариненом. Всех и пригласили на эту свадьбу; забыли только пригласить Леминкайнена.
VIIЛеминкайнен жил далеко от всех других людей, далеко от Ильмаринена и Вейнемейнена, на морском берегу, вместе с матерью и своим сильным родом. Долго жил он спокойный и довольный, пока ему не вздумалось свататься за дочку Лоухи. Напрасно отговаривала его мать, утверждая, что там он погибнет. Леминкайнен смеялся ее словам и поехал на Север. Лоухи приняла его ласково, но сказала, что если он хочет получить ее дочку себе в жены, то должен исполнить несколько трудных задач. Смелый Леминкайнен, не бледневший ни перед какой опасностью, взялся исполнить все трудные задачи, которые придумала для него Лоухи. Хитрая ведьма взвалила на его плечи такие труды, что несчастный Леминкайнен должен был погибнуть. Гоняясь за адскими лебедями на реке, отделяющей царство Туони от остального мира, он нечаянно упал в воду, а злой сын Туони тотчас подхватил его и изрубил в куски. Только материнская любовь помогла тогда Леминкайнену. Прослышав о смерти его, мать поспешила на Север, а разузнав подробно о месте, в котором погиб ее сын, своими руками повытаскала все куски его тела из воды, сложила их плотно, помазала бальзамом и силою своих чар заставила жизнь вновь возвратиться в омертвевшее тело. Тут рассказал Леминкайнен матери о своих похождениях и гибели, потом вместе с ней отправился домой. Страшная опасность, которой подвергся он при этом последнем странствовании, надолго отбила у него всякую охоту куда бы то ни было удаляться из дома. Но когда до него дошли слухи (а слух у него был тонкий) о том, что на Севере готовится свадебный пир, что все приглашены на пир, один только он забыт, – тогда загорелся Леминкайнен страшной злобой на Лоухи, на ее мужа и на весь ее род. Одна только мысль о мести завладела всем его сердцем, и он решился тотчас же привести ее в исполнение.
– Матушка, – сказал он, подойдя к своей матери, – накорми меня, напои меня, вели вытопить для меня баньку, дай мне мои лучшие одежды и отпусти меня в дальний путь-дороженьку.
