Леопольд Воеводский - Каннибализм в греческих мифах. Опыт по истории развития нравственности
Если эта догадка окажется верной, то она может пролить много света на первобытные отношения родителей к детям.
Относительно вытравливания плода я замечу, что по всему вероятию, и в Индии оно не считалось первоначально делом непозволительным. При известном обряде, в котором приносилась в жертву лошадь (по всему вероятию, вместо человека), немного лошадиной крови жертвовали «убиению зародыша (bhrûnahatyâ)» [284] , которое является здесь, следовательно, олицетворённым и, по-видимому, представляет собой божество [285] . При первоначальной грубости нравов нас не должно удивлять, если люди, впервые сумевшие устранить лишний плод, смотрели на своё открытие как на нечто в высшей степени чудесное и воздавали ему божественные почести. Впоследствии смысл этого почитания мог забыться, и остался один только обряд, как это почти всегда и бывает. На прежнюю распространённость вытравливания плода указывает и то обстоятельство, что в Ведах несколько раз упоминается в различных смыслах об истреблении и раздроблении зародыша в материнской утробе. [286]
III. Людоедство и человеческие жертвоприношения
Es wird kaum einen andern Gegenstand der anthropologischen Forschung geben, der uns so uberzeugend wie dieser die fortschreitende Veredlung der menschlichen Natur vor Augen stellt, die Manche immer noch laugnen, indem sie das lebende Geschlecht nur fur den entarteten Abkommling besserer Vorfahren halten.
H. Schaaffhausen, Die Menschenfresserei und das Menschenopfer.
§ 15. Распространённость каннибализма в настоящее время
Сколь многочисленны и вески все те причины, которые в науке антропологии заставляют предполагать существование каннибализма у наших предков, об этом можно судить уже из того обстоятельства, что даже столь поэтическая душа, как известный антрополог и философ Лотце, не мог избежать подобного вывода. Особенно замечателен тот путь, по которому он достигает этого результата. Приведу его собственные слова:
«Начинающаяся цивилизация, – говорит он, – почти всюду подвергала сомнению позволительность и приличность животной пищи. От поедания падали человек чувствует столь сильное отвращение, что всегда (?) решался лучше сам умерщвлять животное, что ему большей частью и облегчалось чувством самосохранения, быстро появляющемся при их нападении. Но и сверх того, в выборе употребляемой пищи необходимо ещё признать влияние нравственного чувства (ein unzweifelhaft sittlicher Geschmack), установившего мало-помалу те границы, значение и важность которых, однако, нелегко подвести под определённые логические понятия. Культурные народы употребляют в пищу почти исключительно позвоночных животных и между этими последними даже амфибии никогда не считаются общепринятой пищей… Путём научных приёмов легко доказать, что в сущности состав мяса [у различных животных] почти одинаков; со временем, может быть, удастся даже доказать, что на самом деле наш естественный аппетит указывает нам только на тех животных, в мясе которых встречается больше белковины, и что, наоборот, мы питаем отвращение именно от тех низших классов животных, у которых белковина встречается только в соединении с особыми, иначе составленными веществами. Но тем не менее прямой вкус образованного человека останется, несмотря на все доказательства, при своём убеждении, что в различных животных существует ещё другого рода различие, по которому они разделяются на чистых и нечистых. Употребление в пищу насекомых, червей, пиявок, личинок и разной гадины всегда будет считаться признаком возмутительного варварства, как значительна бы ни была питательность подобной пищи. В нас производит отвращение отчасти неблаговидность этих живучих масс, отчасти некоторые неприятные, внешние качества, как, например, влажная, холодная поверхность; отчасти нас отталкивает странность формы и даже самая крошечность этих животных, ибо, питаясь животными, представляющими более значительные куски мяса, мы вместе с тем чувствуем отвращение пожирать вдруг целые организмы, снабжённые всеми аппаратами своей жизненности; вообще, боимся употреблять в пищу нечто разнообразное, не представляющее возможности деления на составные части».
«Итак, природный инстинкт побуждает нас к употреблению в пищу животных, принадлежащих только к высшим классам, организация которых более похожа на нашу. Как сомнительным должно бы казаться нам это указание само по себе, об этом нечего говорить; логической последовательностью его будет каннибализм. И на самом деле, едва ли можно сомневаться, что райское, природное состояние человечества (paradiesischer Naturzustand) нередко доходило до такой крайности совершенно невинным образом (in aller Harmlosigkeit), не видя в нём ничего предосудительного, и что даже, при появлении большей сознательности, оно легко находило предлоги для придания вида нежного чувства такому обычаю, в котором для нас является верх самого бесчеловечного варварства. Какая судьба могла бы более приличествовать любимым лицам, как не, сейчас же превратившись в кровь и плоть своих потомков, продолжать своё существование, не переходя в печальное состояние гниения! В то время как рука играет белыми косточками съеденного друга, душа всё-таки может углубляться в нежные воспоминания о нём; она не понимает удивления цивилизованного человека, которого подобные вещи возмущают. Могут заметить, что и каннибал чувствует отвращение от пожирания трупов; что, следовательно, всюду пожиранию людей должно было предшествовать умерщвление, а следовательно, и вражда. Но на самом деле, что могло бы серьёзно удерживать дикаря от умерщвления не только врагов, но и людей, окружающих его, к которым он чувствует расположение? Следует вспомнить, как даже нам самим становится иногда милым животное, откормленное нами, и как мы, несмотря на это, намереваясь заколоть его на следующий день, ласкаем его ещё в последний раз накануне, не чувствуя заметного нравственного противоречия. Да, и в нашей душе (Gemuth) дружно покоится множество самых противоположных чувств; поэтому, мы не имеем достаточной причины чрезмерно удивляться при рассказах о том, как дикари предлагают состарившимся родителям, чтобы они лишили себя жизни для того, чтобы потом быть съеденными; или если убедимся, как сквозь прельстительную любезность в обращении океанских островитян проглядывает желание человеческого мяса». [287]
Несмотря на отсутствие доказательной силы в этих аргументах Лотце, я привожу их потому, что они сразу устраняют множество обычных предубеждений, которые мешают верному пониманию рассматриваемого нами явления.
Я считаю не лежащим в пределах моей задачи привести и изложить подробно все те данные, на основании которых современная антропология считает каннибализм необходимой ступенью в развитии человечества. Бесчисленность фактов, распространённость самого каннибализма и его следов по всему земному шару у различных народов, делают эту задачу трудом, требующим огромных усилий. К тому же следует признаться, что вопрос о каннибализме обратил на себя более серьёзное внимание только в последнее время, так что материал ещё не собран в том стройном виде, в каком это сделано относительно множества других вопросов гораздо меньшей важности.
Первую попытку собрать более обширный материал по этому вопросу сделал недавно Шафгаузен, в статье, озаглавленной: «Каннибализм и приношение людей в жертву». [288] Несмотря на тщательность работы и на беспристрастный взгляд учёного автора на приводимые и рассматриваемые им факты, нельзя, однако, отрицать, что на его выводы повлияли до некоторой степени неверные взгляды предшественников, смотревших на каннибализм как на чудовищное заблуждение человеческой природы, как на исключение, никак не могущее вытекать из естественного развития человеческой природы. Это влияние настолько заметно, что из него вытекают, как увидим, иногда даже очевидные противоречия. С одной стороны, смотря на каннибализм как на необходимую ступень в развитии народов [289] , он считает его, по-видимому, явлением, общим всему человеческому роду. Он признает существование каннибализма у всех народов древности [290] ; даже у древних греков, по его мнению, существование каннибализма не может подлежать сомнению [291] . Относительно дикарей настоящего времени он утверждает, что «каннибализм и до сих пор ещё значительно у них распространён; что этот обычай встречается у всех рас и, за исключением лишь Европы, во всех странах». [292] Тем не менее мы у него находим следующие слова: «Мы должны согласиться с теми, которые на сопровождаемый убийствами каннибализм смотрят как на такое извращение природы (Entartung der Natur), на которое не способно даже животное. Да и вообще человеческая природа оказывается более жестокою и дикою (!), чем природа животного; стоит только подумать, как люди режут друг друга на войне, или как, например, даже у образованных народов жестокие законы стараются продолжить предсмертные страдания преступника остроумно придуманными истязаниями». [293] Относительно каннибализма животных мы у него же самого, несколькими страницами раньше, читаем: «Ошибаются те, которые утверждают, что животное никогда до того не забывается, чтобы пожирать другое животное своей породы; голод пробуждает даже в животных противоестественную наклонность пожирать своих собственных детёнышей. Подобное рассказывают о медведе, волке, кошке и даже о травоядных животных».
